Перевод Т. Аксель и О. Молочковского





   - Рубнер, - сказал редактор, - сходите-ка поглядите на

этого графолога Енсена, сегодня он выступает перед

представителями печати. Говорят, нечто потрясающее. И дайте

о нем пятнадцать строк.

   - Ладно, - проворчал Рубнер безразличным тоном

искушенного службиста.

   - Но смотрите, не поддавайтесь на мистификацию, -

наставлял его редактор. - Хорошенько все проверьте, по

возможности лично. Для того я и посылаю такого опытного

репортера, как вы...

   - ...Таковы, господа, основные принципы научной, точнее

говоря, психометрической графологии, - закончил графолог

Енсен свои теоретические пояснения. - Как видите, вся

система построена на чисто экспериментальных основах.

Разумеется, практическое применение этих эмпирических

методов настолько сложно, что я не смогу подробно изложить

их в этой единственной лекции. Поэтому я ограничусь тем,

что продемонстрирую вам анализ двух-трех почерков, не входя

в подробные объяснения аналитического процесса, на это у

нас, к сожалению, сегодня нет времени. Прошу, господа, дать

мне какой-нибудь образец почерка.

   Рубнер, уже ожидавший этого момента, тотчас подал

знаменитому графологу исписанный листок. Енсен нацепил свои

волшебные очки и воззрился на почерк.

   - Ага, женская рука, - усмехнулся он. - Мужской почерк

обычно выразительнее и интереснее для анализа, но в конце

концов... - Бормоча что-то себе под нос, графолог

внимательно смотрел на листок. - Гм, гм... - произносил

он, покачивая головой. Стояла мертвая тишина.

   - Скажите, эта особа - ...близкий вам человек? - спросил

вдруг Енсен.

   - Нет, что вы! - решительно возразил Рубнер.

   - Тем лучше, - сказал великий Енсен. - Тогда слушайте.

Эта женщина лжива! Таково самое первое впечатление от ее

почерка: ложь, привычка лгать, лживая натура. Впрочем, у

нее довольно низкий духовный уровень, образованному человеку

с ней и поговорить не о чем. Ужасная чувственность,

смотрите, какие жирные линии нажима... И страшно неряшлива,

в доме у нее, наверное, черт знает какой беспорядок, да.

Таковы основные черты почерка, как я вам уже объяснял. Они

отражают те привычки, свойства, особенности характера,

которые видны сразу и проявляются непроизвольно, так

сказать, механически. Собственно психологический анализ

начинается с тех черт и свойств, которые данная личность

прячет или подавляет, боясь предстать без прикрас перед

окружающими. Вот, например, эта женщина, - продолжал Енсен,

приставив палец к носу, - она ни с кем не поделится своими

мыслями. Она примитивна, но эта примитивность, так сказать,

с двойным дном: у нее много мелких интересов, за которыми

она прячет подлинные мысли. Эти скрытые помыслы тоже

ужасающе убоги: я сказал бы, что это порочность,

подчиненная душевной лени. Обратим, например, внимание на

то, какая отвратительная чувственность в этом почерке (это

же и признаки расточительности) сочетается с низменной

рассудочностью. Эта особа слишком любит свои удобства,

чтобы пускаться в рискованные похождения. Разумеется, если

подвертывается удобный случай, она... впрочем, это не наше

дело. Итак, она необычайно ленива и при этом многоречива.

Если она что-нибудь сделает, то говорит потом об этом

полдня, так что слушать опротивеет. Она слишком много

занимается своей особой и явно никого не любит. Однако ради

собственного благополучия она вцепится в кого угодно и будет

уверять, что любит его и бог весть как о нем заботится. Она

из тех женщин, с которыми всякий мужчина становится тряпкой

просто от скуки, от бесконечной болтовни, от всей этой

низменной чувственности. Обратите внимание, как она пишет

начало слов, в особенности фраз, - вот эти размашистые и

мягкие линии. Ей хочется командовать в доме, и она

действительно командует, но не благодаря своей энергии, а в

результате многословия и какой-то деланной значительности.

Самая подлая тирания - это тирания слез. Любопытно, что

каждый размашистый штрих завершается спадом,

свидетельствующим о малодушии. У этой женщины есть какая-то

душевная травма, она постоянно чего-то боится, вероятно

разоблачения, которое разрушило бы ее материальное

благополучие. Видимо, она мучительно скрывает что-то...

гм... я не знаю что. Возможно, свое прошлое. После

каждого такого невольного спада она собирает силу воли, а

вернее силу привычки, и дописывает слово с тем же

самодовольным хвостиком в конце, - она уже опять прониклась

самонадеянностью. Отсюда и первое впечатление лживости,

которое мы уже отмечали. Таким образом, вы видите, господа,

что подробный анализ подтверждает наше первое, общее,

несколько интуитивное впечатление. Это совпадение выводов

мы называем методической взаимопроверкой.

   Я уже сказал, что у этой женщины низкий духовный уровень,

но он обусловлен не примитивностью, а дисгармоничностью ее

натуры. Весь почерк проникнут притворством, он как бы

старается быть красивее, чем на самом деле, но только в

мелочах. Особа, чей почерк мы исследуем, в мелочах

заботится о порядочности, старательно ставит точки над "и",

а в больших делах она неряшлива, безответственна, аморальна,

- полная распущенность. Особенно обращают на себя внимание

черточки над буквами. Почерк имеет обычный наклон вправо, а

черточки она ставит в обратном направлении, что производит

странное впечатление - точно удар ножом в спину... Это

говорит о вероломстве, коварстве. Фигурально выражаясь, эта

женщина способна нанести удар в спину. Но она не сделает

этого из-за лени... и потому что у нее слишком вялое

воображение. Полагаю, что этой характеристики достаточно.

Есть еще у кого-нибудь образец почерка поинтереснее?

   Рубнер пришел домой мрачный, как туча.

   - Наконец-то! - сказала жена. - Ты уже ужинал

где-нибудь?

   Рубнер сурово взглянул на нее.

   - Опять начинаешь? - угрожающе проворчал он.

   Жена удивленно подняла брови.

   - Что начинаю, скажи, пожалуйста? Я только спросила,

будешь ли ты ужина ты.

   - Ага, ну, конечно! - с отвращением сказал Рубнер. -

Только и можешь говорить, что о жратве. Вот она,

низменность интересов! Как это унизительно - вечно пустые

разговоры, грубая чувственность и скука... - Он вздохнул,

безнадежно махнув рукой - Я знаю, вот так мужчина становится

тряпкой!..

   Жена положила шитье на колени и внимательно посмотрела на

него.

   - Франци, - сказала она озабоченно, - у тебя

неприятности?

   - Ага! - язвительно воскликнул супруг. - Проявляешь

заботу обо мне, не так ли? Не воображай, что ты меня

проведешь! Не-ет, голубушка, в один прекрасный день у

человека раскрываются глаза, и он видит всю лживость, видит,

что женщина вцепилась в него единственно ради материального

благополучия... ради низкой чувственности! Бр-р-р, -

содрогнулся он, - какая гнусность!

   Жена Рубнера покачала головой, хотела что-то сказать, но

лишь сжала губы и стала шить быстрее. Воцарилось молчание.

   - Поглядеть только кругом! - прошипел через минуту

Рубнер, мрачно оглядываясь по сторонам. - Неряшливость,

беспорядок... Ну, конечно, в мелочах она сохраняет

видимость порядка и благопристойности. Но в серьезных

вещах... Что это тут за тряпка?!

   - Чиню твою рубашку, - с трудом произнесла жена.

   - Чинишь рубашку? - саркастически усмехнулся Рубнер. -

Ну, конечно, она чинит рубашку, и весь мир должен знать об

этом! Полдня будет говорить и том, что она чинит рубашки!

Сколько разговоров и саморекламы! И ты думаешь, что можешь

командовать мною? Пора положить этому конец!

   - Франци! - изумленно воскликнула жена. - Я обидела

тебя чем-нибудь?

   - Откуда я знаю, - накинулся на нее Рубнер. - Я не знаю,

что ты натворила, о чем думаешь и что замышляешь. Вообще

мне ничего о тебе не известно, потому что ты чертовски ловко

все скрываешь. Я даже не знаю, каково твое прошлое!

   - Позволь! - вспыхнула госпожа Рубнерова. - Это уже

переходит всякие границы! Если ты скажешь еще хоть... -

Усилием воли она сдержалась. - Милый, - сказала она в

испуге, - да что с тобой случилось?

   - Ага! - восторжествовал Рубнер. - Вот оно! Чего это

ты так испугалась? Ясно, боишься разоблачения, которое

грозит твоему мещанскому благополучию? Не так ли?> Знаю,

знаю! Ты ведь, при всей твоей лени, не упускаешь случая

затеять одну- другую интрижку, а?

   Жена просто окаменела от обиды.

   - Франци, - произнесла она, глотая слезы. - Если ты

имеешь что-то против меня, скажи лучше прямо. Умоляю!

   - О, ровно ничего! - провозгласил Рубнер с уничтожающей

иронией. - В чем я мог бы тебя упрекнуть? Это ведь

совершенные пустяки, если жена распущена, аморальна, лжива,

непорядочна, вульгарна, ленива, расточительна и ужасающе

чувственна... Да к тому же с таким низким духовным уровнем,

что... Жена всхлипнула и встала, уронив шитье на пол.

   - Прекрати! - с презрением крикнул Рубнер. - Самая

подлая тирания - это тирания слез!

   Но жена уже не слышала этого: сдерживая рыдания, она

убежала в спальню.

   Рубнер трагически расхохотался и сунул голову в дверь.

   - Всадить человеку нож в спину - ты вполне способна, -

воскликнул он. - Но и для этого ты слишком ленива!

   Вечером Рубнер зашел в свой излюбленный ресторанчик.

   - Как раз читаю вашу газету, - приветствовал его знакомец

Плечка, глядя через очки. - Расхваливают графолога Енсена.

В самом деле, это крупный успех, а, господин журналист?

   - И какой! - ответствовал Рубнер. - Господин Янчик,

подайте-ка мне бифштекс, только не жесткий... Да, скажу я

вам, этот Енсен просто чудо. Я видел его вчера. Почерк он

анализирует абсолютно научно.

   - Значит, это жульничество, - заметил Плечка. - Сударь,

я верю чему угодно, только не науке. Как с этими

витаминами, пока их не было, человек знал, что он ест. А

теперь не знает. Теперь в этом бифштексе есть неизвестные

"жизненные факторы". Плевать мне на них! - недовольно

воскликнул Плечка.

   - Графология - совсем другое дело, - возразил Рубнер. -

Долго рассказывать, что такое психометрия, автоматизм,

первичные и вторичные признаки и всякое такое. Но я вам

скажу, что этот графолог читает по почерку, как по книге.

Так распишет характер человека, что вы буквально видите его

перед собой. Расскажет вам, кто он такой, какое у него

прошлое, о чем он думает, что скрывает, ну, словом, все! Я

сам слышал, господин Плечка!

   - Рассказывайте! - скептически пробурчал собеседник.

   - Я вам приведу один пример, - начал Рубнер. - Один

человек - не буду называть его фамилию, ее все хорошо знают

- дал этому Енсену почерк своей жены. Енсен только взглянул

и сразу говорит: "Это женщина насквозь лживая, неряшливая,

ужасающе чувственная и поверхностная, ленивая,

расточительная, болтливая. Дома она командует, прошлое у

нее темное, да еще хочет убить своего мужа". Представляете

себе, этот человек побледнел как смерть, потому что все это

была чистая правда. Вы только подумайте, он жил с ней

счастливо двадцать лет и решительно ничего не замечал! За

двадцать лет брака он не увидел в своей жене и десятой доли

того, что Енсен обнаружил с первого взгляда! Здорово, а?

Это должно убедить и вас!

   - Удивляюсь, - сказал Плечка, - что же за шляпа этот муж,

если он за двадцать лет ничего не заметил.

   - Не говорите! - поспешно возразил Рубнер. - Эта

женщина так ловко притворялась, что муж с ней был вполне

счастлив... Счастливый человек слеп. Кроме того, знаете

ли, он не владел точным научным методом. Вот, к примеру, вы

видите невооруженным глазом белый цвет, а при научном

анализе он распадается на несколько цветов. Личный опыт,

друг мой, ничего не значит, современный человек верит только

в научное исследование. И потому не удивляйтесь, что этот

муж и понятия не имел, какая стерва его жена - просто он не

подходил к ней с научных позиций, вот и все.

   - А теперь, наверное, он с ней развелся? - вмешался в

разговор ресторатор Янчик.

   - Не знаю, - небрежно ответил Рубнер. - Такие пустяки

меня не интересуют. Мне важно одно: как по почерку можно

узнать то, чего иначе никак не узнаешь. Представьте себе,

что вы знакомы с человеком много лет, всегда считали его

порядочным и честным, и вдруг, хлоп, по его почерку узнаете,

что он вор или закоренелый негодяй. Да, друзья мои,

внешности нельзя верить. Голько научный анализ покажет, что

скрыто в человеке!

   - Ну и ну! - удивлялся подавленный Плечка. - Выходит,

что и письма-то писать рискованно.

   - Вот именно, - подтвердил Рубнер. - Представьте себе,

какое значение графология получает для криминалистики. Вора

можно будет посадить раньше, чем он украдет что-нибудь:

допустим в его почерке нашлись "вторичные воровские штрихи",

- ну и хвать его в кутузку. У графологии огромное будущее!

Это настоящая наука, в этом не может быть никакого сомнения.

- Рубнер взглянул на часы. - Гм, десять часов Мне пора

домой.

   - Что сегодня так рано? - осведомился Плечка.

   - Да, видите ли, - мягко сказал Рубнер, - чтобы жена не

ворчала, что я все время оставляю ее одну.



               1928