Г.К. Честертон

 

                Доисторический вокзал





   Вокзал прекрасен, хотя Рескин его и не любил. Рескин

считал его слишком современным, потому что сам он еще

современней - суетлив, раздражителен, сердит, как пыхтящий

паровоз. Не ему оценить древнее спокойствие вокзала.

   "На вокзале, - писал он, - мы спешим, и от этого

страдаем". Зачем же спешить, зачем страдать?  Истинный

философ торопится к поезду разве что шутки ради или на пари.

   Если вы хотите попасть на поезд, опоздайте на предыдущий.

Другого способа я не знаю. Явившись на вокзал, вы обретете

тишину и уединение храма. Вокзал вообще похож на храм и

сводами, и простором, и цветными огнями, а главное -

ритуальной размеренностью. В нем обретают былую славу вода

и огонь, неотъемлемые от священнодействия. Правда, вокзал

похож на храм старой, а не новой веры: здесь много народу.

Замечу в этой связи, что места, где бывает народ, сохраняют

добрую рутину древности много лучше, чем места и машины,

вымышленные высшим классом. Обычные люди не так быстро все

меняют, как люди модные. Если хотите увидеть прошлое, идите

за многоногой толпой. Рескин нашел бы в метро больше следов

средневековья, чем в огромных отелях. Чертоги услад,

которые строят богатые, носят пошлые, чужие имена. Но когда

я еду в третьем классе из дома в редакцию или из редакции

домой, имена станций строками литании сменяются передо мною.

Вот - Победа; вот парк апостола Иакова; вот мост, чье имя

напоминает о древней обители; вот символ христианства; вот

храм; вот средневековая мечта о братстве (1).

   Да, чтобы найти древности, идите за толпой. В худшем

случае окажется, что она их просто износила, протерла

ногами. Но снобы отшвырнули их ногой.

   Я глубоко чувствую все это, когда брожу по пустому

вокзалу и делать мне нечего. Автоматы уже вручили мне

множество шоколадок, сигарет, конфет, жвачек и других

ненужных вещей; я взвесился и снова удивился, а все ощущаю,

что радости бедных не только чисты, но и старинны, может

быть - вечны. Я подхожу к киоску, и вера моя преодолевает

даже дикое зрелище нынешних газет и журналов. Однако и в

грубом мире газеты я предпочту простое гордому. Пошлость, о

которой говорят пошловато, не так ужасна, как подлость, о

которой говорят торжественно. Люди покупают "Дейли мейл" и

не верят ей. Они верят "Тайме" и, кажется, ее не покупают.

Но чем больше изучаешь теперешние кипы бумаги, тем больше

находишь древнего и здравого, как имена станций. Постойте,

как я, часа два-три у вокзального киоска, и он обретет

величие Ватиканской библиотеки. Новизна поверхностна,

традиция - глубока. В "Дейли мейл" нет новых мыслей. Кроме

старой доброй любви к алтарю и отечеству, там есть только

старые добрые сплетни. Теперь смеются над летописями, где

много диковинок и чудес - молния ударила в колокольню,

родился теленок о шести ногах; и не замечают, что все это

есть в современной массовой прессе. Летопись не исчезла;

просто она появляется каждый день.

   Размышляя у киоска, я заметил ярко-алую книгу с крупной

надписью:  "Вверх или вниз!" Слова эти отрезвили меня, ибо

уж они-то, несомненно, новы и безнравственны. Они напомнили

мне, что теперь существует такая дикая глупость, как

поклонение успеху. Ведь что такое успех?  Что значит

"преуспел"?  Вот что:  кто-то делает что-то лучше прочих -

быстрей убегает с поля битвы, крепче спит. Заглавие затмило

на миг священную тишину вокзала. И здесь, подумал я, бывают

беззаконие и подлость; и, в горькой ярости, купил книгу,

предполагая обнаружить там мерзости и кощунства, почти

невозможные в тишине и святости столь почтенного места.

   Но я их не нашел. Ничто не подтверждало жестокой

решительности заглавия. Внимательно все прочитав, я так и

не понял, куда же надо идти, вверх или вниз, но заподозрил,

что внизу получше. Много страниц ушло на эпизоды из жизни

Бонапарта. Без сомнения, он вознесся вверх. Спустился он и

вниз, однако, сцены из его жизни никак не помогали понять,

почему так вышло. Я прочитал, что он вытирал перо о штаны.

Должно быть, мораль - вытирай о штаны перо, и ты победишь

при Ваграме. Прочитал я и о том, что как-то он выпустил

газель в толпу придворных красавиц. Что ж, выпускай к дамам

газель, и станешь императором. Словом, книга не нарушила

мягкой тишины вокзала. И тут я увидел один закон, который

можно пояснить примером из биологии. Благородные люди -

позвоночные:  мягкость у них сверху, твердость - глубоко

внутри. А нынешние трусы - моллюски:  твердость у них

снаружи, внутри мягко. От мягкости им не уйти - да что там,

от слякоти. В обширном нынешнем мире ее так много!



------------------------------------------------------------



  1) Виктория, Сент-Джеймс-парк, Вестминстерский мост,

     Чаринг-кросс, Темпл, Блек- фрайерс