Г.К. Честертон



                 Три типа людей





   Грубо говоря, в мире есть три типа людей. Первый тип -

это люди; их больше всего, и, в сущности, они лучше всех.

Мы обязаны им стульями, на которых сидим, одеждой, которую

носим, домами, в которых живем; в конце концов, если

подумать, мы и сами относимся к этому типу. Второй тип

назовем из вежливости "поэты". Они большей частью сущее

наказание для родных и благословение для человечества.

Третий же тип - интеллектуалы; иногда их называют мыслящими

людьми. Они - истинное и жесточайшее проклятие и для своих,

и для чужих. Конечно, бывают и промежуточные случаи, как во

всякой классификации. Многие хорошие люди - почти поэты;

многие плохие поэты - почти интеллектуалы. Но в основном

люди делятся именно так. Не думайте, что я сужу

поверхностно. Я размышлял над этим восемнадцать с лишним

минут.

   У первого типа (к которому вы и я не без гордости можем

причислить себя) есть определенные, очень твердые убеждения,

которые называют "общими местами". Так, люди считают, что

дети приятны, сумерки печальны, а человек, сражающийся

против троих, - молодец. Эти мнения ни в коей мере не

грубы, они даже не просты. Любовь к детям - чувство тонкое,

сложное, почти противоречивое. В самом простом своем виде

оно слагается из преклонения перед радостью и преклонения

перед слабостью. Ощущение сумерек - в пошленьком романсе и

нелепейшем романе - очень тонкое ощущение. Оно колеблется

между тоской и наслаждением; можно сказать, что в нем

наслаждение искушает тоску. Рыцарственное нетерпение,

охватывающее нас при виде человека, вступившего в неравный

бой, совсем нелегко объяснить. Тут и жалость, и горькое

удивление, и жажда справедливости, и спортивный азарт. Да,

чувства толпы - очень тонкие чувства; только она их не

выражает, разве что взорвется мятежом.

   Здесь-то и кроется объяснение необъяснимого на первый

взгляд существования поэтов. Поэты чувствуют, как люди, но

выражают эти чувства так, что все видят их тонкость и

сложность. Поэты облекают в плоть и кровь несмелую

утонченность толпы. Простой человек выразит сложнейшее

чувство восклицанием:  "А ничего паренек!"; Виктор Гюго

напишет "Искусство быть дедом". Маклер лаконично заметит:

"Темнеть раньше стало..."; Йейтс напишет "В сумерках".

Моряк пробурчит что-то вроде:  "Вот это да!.."; Гомер

расскажет нам, как человек в лохмотьях вошел в свой

собственный дом и прогнал знатных мужей. Поэты показывают

нам во всей красе человеческие чувства; но помните всегда,

что это - человеческие чувства. Никто не написал хороших

стихов о том, что дети отвратительны, сумерки нелепы, а

человек, скрестивший меч с тремя врагами, достоин презрения.

Эти мнения отстаивают интеллектуалы, или, иначе, умники.

   Поэты выше людей, потому что понимают людей. Нечего и

говорить, что многие поэты пишут прозой - Рабле, например,

или Диккенс. Умники выше людей, потому что не желают их

понимать. Для них человеческие вкусы и обычаи - просто

грубые предрассудки. Благодаря интеллектуалам люди

чувствуют себя глупыми; благодаря поэтам - такими умными,

как и подумать не смели. Однако люди делают из этого не

совсем логичные выводы. Поэты восхищаются людьми,

раскрывают им объятия - и люди их распинают, побивают

каменьями. Умники презирают людей - и люди венчают их

лаврами. В палате общин, к примеру, много умников и немного

поэтов. Людей там нет.

   Скажу еще раз:  поэты - это не те, кто пишет стихи или

вообще что-нибудь пишет. Поэты - те, кому воображение и

культура помогают понять и выразить чувства других людей.

Умнику воображение и культура помогают, как он говорит,

"жить интеллектуальной жизнью". Поэт отличается от толпы

своей чувствительностью, умник - своей бесчувственностью.

Он недостаточно тонок и сложен, чтобы любить людей. Его

заботит одно:  как бы порезче их отчитать. Он знает:  что

бы эти необразованные ни говорили, они не правы. Умники

забывают, что необразованности нередко присуща тонкая

интуиция невинности.

   Разберем один пример. Возьмите первый попавшийся

юмористический листок, и вы увидите шутки о теще или

свекрови. Вероятно, они окажутся грубыми - они ведь

рассчитаны на толпу; вероятно, теща - толстая, а хилый

запуганный зять ходит на задних лапках. Однако сама

проблема тещи далеко не проста. Дело не в том, что тещи

толсты и грубы; довольно часто они бывают изящными и

неправдоподобно ласковыми. Дело в том, что, подобно

сумеркам, отношения с тещей и свекровью слагаются из двух

чувств. Эту сумеречную суть, эту непростую и щекотливую

проблему может выразить поэт, чаще всего - умный и правдивый

прозаик вроде Джорджа Мередита или Герберта Уэллса, чью

"Анну-Веронику" я только что с наслаждением перечитывал. И

я поверю им, потому что они пользуются волшебным ключом

газетной карикатуры. Но приходит умник и говорит:  "Теща -

не что иное, как наш соотечественник. Половые различия не

должны влиять на чувства. Теща - братский интеллект. Пора

наконец освободиться от этой первобытной семейной иерархии!"

И вот когда он это скажет (а он скажет именно так), я отвечу

ему:  "Сэр, вы глупее грошовых листков. Вы пошлее и

вздорнее самого нелепого куплетиста. Вы грубее и

невежественнее толпы. Вульгарные остряки поняли хотя бы всю

сложность дела, только не могут как следует выразить. Если

вы действительно не видите, чего не поделили мать жены и муж

дочери, вы не тонки и недобры, вам не понять глубокой и

таинственной души человеческой".

   Другой пример - старая пословица "Вдвоем хорошо, втроем

похуже". Это истина, выраженная по-народному, другими

словами - выраженная неверно. Втроем совсем неплохо.

Втроем очень хорошо; дружить лучше всего втроем, как дружили

поначалу три мушкетера. Но если вы считаете, что вдвоем и

втроем - одинаково, если вы не видите, что пропасть между

двумя и тремя больше, чем между тремя и тремя миллионами, я

вынужден сказать, как это ни прискорбно, что вы - умник и ни

вдвоем, ни втроем вам хорошо не будет.