Джон Лутц
Полуночный товарняк
"Альфред Хичкок представляет: Преступление в Блэк Дадли":
Рассказы, роман. Пер. с англ. - М.: Олимп, 1992.
Перевод Е. Етиина
Откуда-то спереди, издалека на Ульмана обрушился резкий,
пронзительный гудок тепловоза, протяжный и жалобный. Прерываясь, звук
плыл как одинокое стенание русалки. Ульман, опершись рукой о шершавую
фанерную стенку, медленно поднялся. Пол товарного вагона качался и,
казалось, уходил из-под ног. Он почувствовал, что состав уже замедляет
ход - должно быть, у заброшенного переезда перед Эребвилем. Ни в коем
случае нельзя было заезжать на сортировочную Эребвиля. Его
предупреждали, что железнодорожные охранники грубы и несговорчивы,
особенно в это время года, когда бродяги и сезонные сборщики фруктов
мигрируют на запад. Еще далеко на востоке Ульману сказал всезнающий
одноглазый бродяга, что как только поезд около полуночи начнет
замедлять ход, самое время прыгать.
По качающемуся полу вагона Ульман добрался до широкой железной
двери, заклиненной им изнутри изогнутой палкой, чтобы она не могла
захлопнуться. Ульман уцепился за край двери, глубоко вздохнул и что
есть силы рванул ее. Та заскользила по направляющим и открылась.
Прохладный, упругий, напоенный травами воздух обрушился на него, как
только Ульман высунул голову в черную темноту ночи. Он тер свой
щетинистый подбородок, выжидая подходящий момент. Поезд понемногу
тормозил; Как только вновь состав начал набирать скорость, Ульман
спрыгнул.
Он медленно поднялся. Отряхиваясь, похлопал руками по одежде. Ноги
были как ватные, в ушах еще стоял шум от постоянного грохота дороги.
Поезд удалялся. Наконец последние огоньки скрылись из вида. Ульман
усмехнулся. Завтра ему нужно будет перебраться на другую сторону
Эребвиля и запрыгнуть на такой же полуночный поезд, следующий на
запад.
Но где же провести ночь? Такие проблемы Ульман разрешал довольно
часто. Он огляделся вокруг и увидел огни. Это светились окна дома
примерно в миле от него. Ульман удивился. Странно, что сельская семья
еще на ногах. А может, это и к счастью. Он попросится переночевать
где-нибудь во дворе. Если это и не удастся, то, по крайней мере, у
него будет шанс раздобыть утром съестное. Ульман, убедившись, что из
карманов ничего не выпало, зашагал на ферму.
Она оказалась небольшим домиком с полуразвалившимся курятником и
хлевом. Ни то, ни другое не подходило для ночлега. Ульман тихонько
подошел к крыльцу. Хорошо хоть обычная для фермы собака не лаяла и не
обнаруживала его присутствия. Перед тем как ступить на крыльцо, он
решил заглянуть в одно из не занавешенных шторами окон.
Внутри дома было грязно, стояла дешевенькая мебель. Одинокая без
абажура лампочка под потолком бросала яркий свет на потертый ковер,
старые, готовые вот-вот развалиться кресла и довольно зрелого возраста
софу. Ульман решил все-таки провести ночь на дворе, а утром прийти
сюда, чтобы поесть. Он уже был готов уйти прочь, когда в комнату вошла
женщина.
Ее недорогое цветастое платье вполне соответствовало этой
обстановке, однако сама женщина не гармонировала с ней. Ульман
отметил, что она высокого роста, стройна, с тонкими чертами лица, что
у нее темные волосы и большие голубые глаза. Хотя платье на ней было
дешевым, оно было скроено так, что только подчеркивало совершенные
линии ее тела. Платье с глубоким декольте внизу обнажало ноги выше
колен, оттеняло точеную фигуру. Белый кот уютно устроился на ее левой
руке, а правой женщина машинально его поглаживала. Что-то в ее
поведении подсказывало Ульману, что в доме она одна. При виде такой
красоты Ульман затаил дыхание. Удаленность и заброшенность места
породила порочные мысли, молнией промелькнувшие в мозгу, мысли,
которые он быстро отогнал. Ульман был поэтической натурой - не в
буквальном смысле, а просто человеком, ценящим красоту и в то же время
имеющим понятие о морали.
Он продолжал смотреть. Женщина опустила кота на пол и изящно
поправила платье. В ее жесте было что-то обольстительное. Ульман
отпрянул от окна, с трудом подавляя охватившую его страсть. Он
повернулся, заставил себя тихонько отойти от окна и потом побежал
прочь.
Утром сразу после восхода солнца Ульман поднялся со своего
неудобного ложа под деревом, потянулся, отряхнул ветровку и зашагал к
дому.
При дневном свете дом оказался еще более убогим. Ульман отметил,
что поля вокруг него заросли сорняками. Никакой скотины не было, за
исключением поросенка около хлева да нескольких цыплят на заброшенном
дворе. Мельком он заметил еще двух поросят на другой стороне скотного
двора, но тут же переключил внимание на женщину. Одетая в то же
платье, она развешивала белье, которое колыхалось на слабом ветру.
Ульман был готов побиться об заклад, что женщина знает о его
присутствии. Он уже хотел заговорить, но она, вытянувшись на цыпочках,
зажимала прищепками белье и делала вид, что не замечает его. Некоторое
время Ульман безмолвно стоял. Тишину нарушал резкий, скрипучий звук
трущейся о дерево под мокрым бельем веревки. Наконец женщина повесила
последнюю рубашку и повернулась. В ее голубых глазах не отразилось ни
удивления, ни страха, и Ульман как-то растерялся перед ее красотой.
- Хозяин дома? - спросил Ульман, зная уже, какой будет ответ.
- Нет тут никакого хозяина, - ответила женщина, переступив с ноги
на ногу и беззастенчиво разглядывая его.
- Э-э, я хотел бы... Не могли бы вы дать мне что-нибудь заглотить
на завтрак Я готов отработать это. Вопрос остался без ответа.
- Вы спрыгнули с проходящего товарняка прошлой ночью, так ведь?
Сердце Ульмана екнуло. Неужели она видела его у окна? Он решил
импровизировать на ходу.
- Вы правы, хозяйка. Я еду на работу в Калифорнию.
- До Калифорнии путь неблизкий.
- Да уж. - Ульман поскреб подбородок. - А как вы узнали, что я с
того поезда?
- Да все так делают, - отозвалась женщина. - Почему-то не
хотят заезжать в Эребвиль. Ульман горько усмехнулся:
- Железнодорожные охранники так и норовят огреть дубинкой по башке.
Женщина неожиданно улыбнулась.
- Меня зовут Сирилла.
Ульман ухмыльнулся. Ему стало стыдно за свою замызганную одежду и
грязное лицо.
- Лу Ульман.
- Ну, мистер Ульман, там у колонки вы сможете умыться, а я пока
приготовлю яичницу.
Ульман снова усмехнулся, его глаза против воли оглядели женщину.
- Благодарю вас, мэм.
Завтрак из яичницы, хлеба, свежесваренного кофе и полного стакана
апельсинового сока выглядел необычайно аппетитно. Ульман сел за стол
напротив женщины и с жадностью начал есть, находя, что пища так же
вкусна, как и аппетитна на вид. Вскоре он заметил, что женщина
пристально смотрит на него.
- Значит, вы тут одни и кукуете, - обронил он, вытирая пальцем
уголок рта.
Не отводя от него пристального взгляда своих голубых глаз, Сирилла
кивнула.
- Муж умер пять лет назад.
Ульман откусил большой кусок хлеба и с набитым ртом выдавил:
- Одинокой женщине непросто сводить концы с концами. А что вы тут
выращиваете?
- В основном свиней. Есть цыплята. Ульман кивнул.
- Свиньи неплохо выглядят. Сколько их у вас?
Женщина отхлебнула кофе.
- Дюжина. Держать больше тяжело. Трудно доставать корм. Я продаю их
осенью, когда они наберут вес, и потом покупаю поросят.
Ульман улыбнулся:
- И все сначала?
Женщина кивнула. Прекрасная улыбка осветила ее лицо.
- Землю пахать не женское дело, - сказала Сирилла с некоторой
застенчивостью. - Свиньи это все, что остается делать. На них можно
неплохо заработать, если имеется возможность кормить их все долгое
лето.
Ульман доел яичницу и тщательно облизал вилку.
- Еще, мистер Ульман?
Веки ее широко раскрытых глаз затрепетали, и Ульману показалось,
что она на нем пытается испытывать свои женские чары, стараясь увлечь
его.
Он подумал, глядя на нее: "Ой, детка, не до тебя мне".
- Нет, нет. Спасибо, мэм. Я наелся.
- Если хотите, зовите меня Сирилла, - сказала женщина, вертя в
руках чайную ложечку.
Ульман на мгновение замялся, потом широко улыбнулся.
- Конечно, хочу, Сирилла.
- Там за хлевом дрова, - сказала она, улыбаясь. - Нужно бы их...
- Ясно, Сирилла, - прервал ее Ульман. - Я же сказал, что отработаю
харчи. Только покажи мне, где у тебя топор.
Около часа Ульман колол дрова, после, так уж получилось, скосил всю
буйно разросшуюся траву позади дома, а потом починил загон из толстой
проволоки на задах свинарника. Большую часть времени он напевал,
украдкой наблюдая за Сириллой, которая хлопотала по хозяйству. Время
от времени она улыбалась и махала ему рукой из окна или, набрав воды
из колонки, одаривала его теплым взглядом.
- Тоскливо ей тут без мужика, - бормотал Ульман, постукивая тяжелым
молотком. - Да-а.
Солнце уже клонилось к закату, когда гость закончил работу. Он
умывался у колонки, а женщина, красиво подбоченясь на крыльце,
наблюдала за ним. Ульман немного обсох на горячем солнце, надел
рубаху, мокрой пятерней пригладил волосы и направился за Сириллой,
которая уже входила в дом.
Там было сумрачно и прохладно. От порыва ветра дверь, скрипнув на
ржавых петлях, с грохотом захлопнулась, и они остались в тишине.
- Неплохо ты сегодня поработал, - заметила Сирилла. Она стояла,
держась, как бы ища опору, за спинку старой софы. На этот раз ее
улыбка казалась вымученной.
Он усмехнулся и пожал плечами.
- Вот что я скажу. Мужик тебе тут нужен.
- Думаешь, я не знаю. - Она отступила от софы. - Держу пари, ты не
прочь пропустить рюмочку.
- Пропустить? Да уж неплохо бы отметить времечко, проведенное
здесь, хотя, по правде говоря, я уже должен быть на другой стороне
Эребвиля, но, если имеется...
- Я думаю, в буфете кое-что найдется, - сказала Сирилла. Улыбка не
сходила с ее лица. - Оно, должно быть, старое. Я использую его только
как лекарство, да вот иногда гостям.
Ульман последовал за ней на кухню.
- Чем старее, тем лучше.
Сирилла стояла на цыпочках, стараясь дотянуться до верхней полки, и
он не отрывал от нее глаз. Там стояло несколько кружек и три бутылки
виски, две из них обыкновенные и полбутылки дорогого пшеничного. Она
достала эту дорогую, повернулась к Ульману и протянула ему бутылку.
Ульман надолго присосался к стекляшке. У виски оказался какой-то
незнакомый привкус, но тут же приятное тепло разлилось по телу.
Женщина внимательно наблюдала за Ульманом. Тот хотел вернуть бутылку,
но Сирилла остановила его рукой, как бы предлагая оставить ее у себя.
К своему удивлению, он заметил, что на глазах у нее были слезы.
- Вы правы, мистер Ульман, - прямо глядя на него, сказала Сирилла.
- Мне здесь нужен мужчина.
Всхлипывая, она уткнулась лицом ему в плечо и крепко прижалась.
Держа в правой руке бутылку, а левой прижимая теплую спину Сириллы,
Ульман ногой открыл дверь спальни.
Было уже совсем темно, когда Сирилла поднялась. Она встала с
кровати, сладко потянулась и босиком прошлепала на кухню. Там
поставила недопитую бутылку виски обратно в буфет отдельно от других.
Тут же быстро надела старенький комбинезон и закатала рукава.
Вскоре тишину темной ночи нарушили несколько тяжелых, глухих ударов
в спальне, а потом скрип ржавой оси тележки. Чуть позже со стороны
хлева донесся натужный скрежет кормовой машины, потонувший среди
шумного чавканья и довольного похрюкивания свиней.
Час спустя Сирилла стояла на крыльце на фоне ярко освещенных окон.
На ней снова было то же цветастое платье. Далекие звуки, как жалобные
стенания сирены, катились через темноту ночи. Она стояла,
прислушиваясь к нарастающему шуму поезда. Вот он чуть сбавил ход и
затем с новой волной грохота стал набирать скорость. Постепенно
наступила тишина. Сирилла машинально одернула на бедрах платье,
вздохнула и, повернувшись, вошла в дом. Полуночный товарняк, ревя в
кромешной тьме, летел на запад, однако Ульмана там не было.