Франц Кафка
Дети на дороге
Перевод Р.Гальпериной
Файл с книжной полки Несененко Алексея
Прислал: Zhukov Alexander
Я слышал, как за садовой решеткой тарахтели телеги, а порой и видел
их в слабо колышущиеся просветы листвы. Как звонко потрескивали этим
звонким летом их деревянные спицы и дышла! Работники возвращались с
полей, они так гоготали, что мне неловко было слушать. Я сидел на
маленьких качелях, отдыхая под деревьями в саду моих родителей.
А за решеткой не унималась жизнь. Дети пробежали мимо и вмиг
исчезли; груженые доверху возы с мужчинами и женщинами-кто наверху на
снопах, кто сбоку на грядках- отбрасывали тени на цветочные клумбы; а
ближе к вечеру я увидел прохаживающегося мужчину с палкой; несколько
девушек, гулявших под руку, поклонились ему и почтительно отступили на
поросшую травой обочину.
А потом в воздух взлетела, словно брызнула, стайка птиц;
провожая их глазами, я видел, как они мгновенно взмыли в небо, и
мне уже казалось, что не птицы поднимаются ввысь, а я проваливаюсь
вниз. От овладевшей мной слабости я крепко ухватился за веревки и стал
покачиваться. Но вот повеяло прохладой, и в небе замигали звезды
вместо птиц - я уже раскачивался вовсю.
Ужинаю я при свече. От усталости кладу ложки на стол и вяло жую
свой бутерброд. Теплый ветер раздувает сквозные занавеси, иногда кто-
нибудь, проходя за окном, придерживает их, чтобы лучше меня увидеть и
что-то сказать. А тут и свеча гаснет, и в тусклой дымке чадящего
фитилька еще некоторое время кружат налетевшие мошки. Если кто-нибудь
за окном обращается ко мне с вопросом, я гляжу на него, как глядят на
далекие горы или в пустоту, да и мой ответ вряд ли его интересует.
Но если кто влезает в окно и говорит, что все в сборе перед домом,
тут уж я со вздохом встаю из-за стола.
- Что ты вздыхаешь? Что случилось? Непоправимая беда? Безысходное
горе? Неужто все пропало? Ничего не пропало. Мы выбегаем из дому.
- Слава богу! Наконец-то!
- Вечно ты опаздываешь!
- Я опаздываю?
- А то нет?
- Сидел бы дома, раз неохота с нами!
- Значит, пощады не будет?
- Какой пощады? Что ты мелешь?
Мы ныряем в вечерний сумрак. Для нас не существует ни дня, ни ночи.
Мы то налетаем друг на друга, и пуговицы наших жилеток скрежещут, как
зубы, то мчимся вереницей, держась на равном расстоянии, и дышим
огнем, словно звери в джунглях. Будто кирасиры в былых войнах, мы,
звонко цокая и высоко поднимая ноги, скачем по улице и с разбегу
вырываемся на дорогу. Несколько мальчиков спустились в канаву и, едва
исчезнув в тени откоса, уже выстроились, точно чужие, на верхней тропе
и оттуда глядят на нас.
- Эй, вы, спускайтесь!
- Нет уж, давайте вы сюда!
- Это чтобы нас сбросили под откос? И не подумаем! Нашли дураков!
- Скажи уж прямо, что боишься! Смелей!
- Бояться? Вас? Много на себя берете! И не с такими справлялись!
Мы кидаемся в атаку, но, встретив сильный отпор, падаем или
скатываемся в травянистую канаву. Здесь все равномерно прогрето
дневным зноем, мы не чувствуем в траве ни тепла, ни холода, а только
безмерную усталость.
Стоит повернуться на правый бок и подложить кулак под голову, и
тебя смаривает сон. Но ты еще раз пытаешься встряхнуться, вытягиваешь
шею и вздергиваешь подбородок -чтобы провалиться в еще более глубокую
яму. Потом выбрасываешь руки и слабо взбрыкиваешь ногами, словно
готовясь вскочить,- и проваливаешься еще глубже... И кажется, этой
игре конца не будет.
Но вот ты уже в самой глубокой яме, тут бы и уснуть по-настоящему,
растянуться во всю длину, а главное- выпрямить ноги в коленях,- но сна
как не бывало; ты лежишь на спине, точно больной, сдерживая
подступающие слезы, и только помаргиваешь, когда кто из ребят, прижав
локти к бокам, прыгает с откоса на дорогу и его черные подошвы
мелькают над тобой в воздухе.
Луна забралась выше; облитая ее сиянием, проехала почтовая карета.
Сорвался легкий ветерок, он пробирает и в канаве; где-то невдалеке
зашумел лес. Одиночество уже не доставляет удовольствия.
- Эй, где вы?
- Сюда! Сюда!
- Собирайтесь все вместе!
- Что ты прячешься, что за дурацкая фантазия?
- Разве вы не слыхали, почта проехала!
- Как, уже проехала?
- Ну ясно! Когда она проезжала, ты видел третий сон!
- Это я спал? Будет врать!
- Лучше ты помалкивай. Ведь и по лицу видно!
- Что пристал?
- Пошли!
Мы бежим гурьбой, кое-кто держится за руки, приходится закидывать
голову как можно выше, так как дорога идет под уклон. Кто-то испустил
боевой клич индейцев, ноги сами несут нас в бешеном галопе, ветер
подхватывает на каждом прыжке. Ничто не может нас удержать. Мы так
разбежались, что, обгоняя друг друга, складываем руки на груди и
спокойно озираемся по сторонам.
Останавливаемся мы перед мостиком, переброшенным через бурный
ручей; те, кто убежал вперед, вернулись. Вода, омывающая корни и
камни, бурлит, точно днем, не верится, что уже поздний вечер. Кое-кому
не терпится залезть на перила мостика.
Из-за кустарников в отдалении вынырнул поезд, все купе освещены,
окна приспущены. Кто-то затянул веселую песенку - тут каждому
захочется петь. Мы поем куда быстрее, чем идет поезд, и, так как
голоса не хватает, помогаем себе руками. Наши голоса звучат вразнобой,
и нам это нравится. Когда твой голос сливается с другими, кажется,
будто тебя поймали на крючок.
Так мы поем, спиной к лесу, лицом к далеким пассажирам. Взрослые в
деревне еще не ложились, матери стелят на ночь.
Пора и по домам. Я целую стоящего рядом, пожимаю две-три ближайшие
руки и стремглав бегу назад, пока никто меня не окликнул. На первом же
перекрестке, где меня уже никто не увидит, поворачиваю и тропками
пускаюсь обратно к лесу. Меня тянет город к югу от нас, о котором в
деревне не перестают судачить.
- И люди же там! Представьте, никогда не спят!
- А почему не спят?
- Они не устают!
- А почему не устают?
- Потому что дураки.
- Разве дураки не устают?
- А с чего дуракам уставать?