Стивен Кинг





                             Посвящение



                                     Перевод с английского Б. Любарцева





За углом, поодаль от швейцаров,  лимузинов,  такси и вращающихся две-

рей у главного входа в один из старейших и крупнейших отелей Нью-Йор-

ка - "Пале" есть другой вход - маленький,  ничем не отмеченный и  ни-

чем в общем не примечательный.  Однажды утром Марта Роузволл вошла  в

него в четверть восьмого с широкой улыбкой на лице  и  с  простенькой

синей холщовой сумкой в руке. Сумка была самая что ни на есть обыкно-

венная,  чего нельзя сказать об улыбке.  Она была довольна работой  -

место главной горничной на десятом,  одиннадцатом и двенадцатом  эта-

жах "Пале" кому-то может показаться неинтересным и  малооплачиваемым,

но для женщины, которая провела детство в Бабилоне,  штат Алабама,  и

носила платья,  сшитые из мешков из-под муки и риса,   оно  выглядело

привлекательным и оплачиваемым весьма неплохо.  Но кем бы человек  ни

работал - механиком или кинозвездой,  обычным утром  он  приходит  на

свое место с обычным выражением на лице; на нем написано: "Я еще тол-

ком не проснулся" - и ничего более. Для Марты Роузволл,  однако,  это

утро было не совсем обычным. Необычное для нее началось вчера под ве-

чер, когда она вернулась домой и нашла долгожданную бандероль,  прис-

ланную сыном из Огайо.  Этой ночью она спала урывками  -  то  и  дело

вскакивала и проверяла, не сон ли это и не исчезло ли то, что пришло.

Наконец, она уснула с той вещью под подушкой, словно невеста с кусоч-

ком свадебного пирога.  Теперь Марта открыла своим  ключом  маленькую

дверь за углом от главного входа и поднялась  по  трем  ступенькам  в

длинный коридор,  выкрашенный зеленой краской и уставленный тележками

для белья.  Они были доверху набиты  свежевыстиранным  и  выглаженным

постеяьным бельем. Коридор был полон этим запахом чистоты,  который в

сознании Марты как-то странно ассоциировался с запахом  свежевыпечен-

ного хлеба. Откуда-то доносился слабый отзвук музыки из автомата,  но

Марта обращала на него не больше внимания,  чем на гудение  служебных

лифтов или звон посуды на кухне.  В середине коридора  была  дверь  с

табличкой "ГЛАВНЫЕ ГОРНИЧНЫЕ".  Она зашла,  повесила пальто и  оказа-

лась в большом помещении,  где главные - их было всего одиннадцать  -

пили кофе,  решали вопросы снабжения и пытались  одолеть  бесконечные

горы бумаг. Позади этого помещения с огромным столом, доской объявле-

ний на всю стену и вечно переполненными пепельницами находилась  раз-

девалка.  Стены ее были выложены зелеными стеклоблоками.    Там  были

скамьи,  шкафчики и две длинные штанги с накрепко приваренными вешал-

ками. Дверь в дальнем конце раздевалки вела в душевую.  Она распахну-

лась, и в облаке горячего пара появилась Дарси Сагамор в пушистом ку-

пальном халате.  Увидев сияющее лицо Марты,  она с  радостным  смехом

бросилась обнимать ее.

- Пришло, да? - воскликнула она.- Ты подучила! У тебя на лице написа-

но! Да, сэр, да, мэм!  Марта и не подозревала,  что собирается запла-

кать,- слезы сами навернулись на глаза. Она обняла Дарси,  уткнувшись

лицом в ее влажные черные волосы.

- Все в порядке, дорогая,- приговаривала Дарси.- Успокойся.

- Просто я так горжусь им, Дарси,- так чертовски горжусь.

- Конечно. Поэтому ты плачешь,  и это прекрасно...  но я хочу посмот-

реть, как только ты перестанешь.- Она усмехнулась.- Хотя нет,  подер-

жи при себе. А то ты в таком состоянии,  что можешь мне выколоть гла-

за. Итак,  с почтительностью,  приличествующей святой реликвии (како-

вой, по мнению Марты, он и был), она извлекла первый роман своего сы-

на из синей холщовой сумки.  Она обернула его в папиросную  бумагу  и

прикрыла своим коричневым нейлоновым халатом.  Теперь  она  осторожно

сняла бумагу так,  чтобы Дарси могла видеть сокровище.  Дарси  внима-

тельно осмотрела обложку,  на которой были изображены три морских пе-

хотинца - один из них с забинтованной головой,- которые, паля из вин-

товок, штурмовали высоту. Название пламенно-оранжевыми буквами гласи-

ло: "Сияние славы". А внизу страницы: "Роман. Питер Роузволл".

- Ладно, это хорошо, это чудесно, а теперь покажи мне другое!  - ска-

зала Дарси тоном женщины,  которая спешит покончить с просто интерес-

ным и перейти к самому интересному. Марта кивнула и решительно откры-

ла форзац,  ще Дарси прочла: "Посвящаю эту книгу моей матери,   МАРТЕ

РОУЗВОЛЛ. Мама, без тебя я бы этого не сделал". Под печатным посвяще-

нием была приписка от руки тонким, с наклоном,  несколько старомодным

почерком: "И это правда. Я люблю тебя, мама! Пит".

- Разве не в этом вся соль? - спросила Дарси,  смахивая слезу тыльной

стороной ладони.

- Это больше чем соль,- ответила Марта. Она старательно обернула кни-

гу.- Это правда.- Она улыбнулась, и в этой улыбке старая подруга Дар-

си Сагамор увидела нечто большее чем любовь.  Она увидела  торжество.

Окончив работу в три часа,  Марта и Дарси частенько захаживали в  "Ла

патиссери" - кафе при отеле.  В редких случаях они заглядывали в "Пя-

терку" - бар рядом с вестибюлем - выпить чего-нибудь покрепче,  и се-

годня уж точно был повод для "Пятерки". Дарси усадила подругу за сто-

лик с полным блюдом печенья, а сама затеяла разговор с барменом Реем.

Марта видела,  как он улыбнулся Дарси,    кивнул  и  сложил  колечком

большой и указательный пальцы на правой руке.  Дарси с  удовлетворен-

ным видом вернулась за столик. Марта подозрительно взглянула на нее.

- Зачем это все?

- Увидишь.  Через пять минут Рей подошел к ним и поставил на стол се-

ребряное ведерко для шампанского с бутылкой "перье-жуэ" и два  фужера

со льдом.

- Ну и ну! - произнесла Марта то ли встревоженно,  то ли смеясь  и  с

удивлением взглянула на Дарси.

- Тихо,- отрезала та, и Марта замолчала. Рей открыл бутылку,  положил

пробку рядом с Дарси и налил немного ей в фужер. Дарси подмигнула Рею.

- Наслаждайтесь,  дамы,- сказал Рей и поцеловал Марту в щечку.- И пе-

редай мальчику мои поздравления, дорогая.- Он отошел от Марты,  кото-

рая до сих пор не пришла в себя от изумления. Дарси наполнила оба фу-

жера и подняла свой. Помедлив, Марта сделала то же самое.  Фужеры ти-

хо звякнули.

- За начало карьеры твоего сына,- провозгласила Дарси,  и они выпили.

Дарси снова чокнулась с Мартой.

- И за самого мальчика,- добавила она. Выпили снова,  и.только третий

тост удалось произнести Марте:

- И за материнскую любовь. Аминь, дорогая,- заключила Марта;  губы ее

улыбались,  но не глаза.  За первые два тоста она отпивала немножечко

шампанского. На этот раз она осушила фужер до дна. Дарси взяла бутыл-

ку шампанского,  чтобы должным образом отметить успех Питера Роузвол-

ла со своей лучшей подругой, но не только с этой целью. Ее заинтриго-

вали слова Марты: "Это больше,  чем соль,  это правда".  И  выражение

торжества на ее лице.  Она подождала,  пока Марта справится с третьим

фужером шампаиского, а потом спросила:

- Что ты имела в виду насчет посвящения. Марта?

- Что-что?

- Ты сказала, что это не просто соль,  это правда.  Марта долго молча

смотрела на нее,  и Дарси уже решила,  что вообще не получит  ответа.

Потом рассмеялась так печально, что Дарси почувствовала себя задетой.

Она понятия не имела, что веселая маленькая Марта Роузволл может быть

такой печальной, хотя жизнь у нее и складывалась нелегко. Но эта нот-

ка торжества все же звучала беспокойным контрапунктом.

- Его книга станет бестселлером,  и критики будут ее облизывать,  как

мороженое,- сказала Марта.- Я в это верю,  но не потому,  что Пит так

говорит...  хотя он,  конечно,  это говорит.  Я верю,  потому что это

произошло с ним.

- С кем?

- С отцом Питера,- ответила Марта.  Она сложила руки на столе и  уми-

ротворенно взглянула на Дарси.

- Но...- Дарси раскрыла рот и тут же умолкла. Джонни Роузволл, конеч-

но, в жизни своей никаких книг нс писал.  Он вряд ли был способен на-

писать что-нибудь, кроме матюков на заборе.  Что же такое Марта гово-

рит... "Не бери в голову глупостей,- сказала себе Дарси.- Ты прекрас-

но понимаешь, что она говорит: она могла быть замужем за Джонни, ког-

да забеременела,  но отцом ребенка был кто-то с более высоким  интел-

лектом".  Но что-то тут не вязалось.  Дарси никогда не видела Джоини,

но смотрела с десяток его фотографий в альбоме Марты и  хорошо  знала

Пита - настолько хорошо,  что в выпускных классах школы и  на  первых

курсах колледжа могла отчасти считать его своим сыном.  А  физическое

сходство между мальчиком,  который столько времени проводил у нее  на

кухне, и мужчиной на снимках...

- Да, Джонни был биологическим отцом Пита,- сказала Марта,  будто чи-

тала ее мысли.- Стоит только посмотреть на его нос и глаза.  Но он не

был истинным...  еще шипучки?  Так хорошо идет.- Теперь,  когда Марта

выпила,  в ее голосе явственно слышался южный акцент - будто игравший

в жмурки малыш выползал из укрытия.  Дарси долила почти весь  остаток

шампанского в фужер Марты.  Марта подняла его за ножку,  рассматривая

жидкость;  ей нравилось,  как слабый сумеречный свет становится в ней

золотым.  Потом немного отпила,  поставила фужер и снова  рассмеялась

этим печальным, переливчатым смехом.

- Никак не поймешь, о чем я говорю, да?

- Нет, дорогая.

- Так вот,  я тебе расскажу,- решилась Марта.- После всех этих лет  я

должна кому-то открыться - именно теперь,  раз уж он издал книгу пос-

ле стольких лет подготовки. Ясное дело, ему я рассказать не могу. Но,

в конце концов,  удачливые сыновья никогда не понимают,  как их любят

матери и на какие жертвы идут, правда?

- Наверно,- согласилась Дарси.- Марта, дорогая, ты подумай,  стоит ли

тебе это все рассказывать...

- Нет, у них нет ключа,- произнесла Марта, и Дарси поняла, что подру-

га не слышала ни одного ее слова.  Марта Роузволл находилась в  своем

собственном мире.  Когда она снова взглянула на Дарси,  в уголках  ее

рта появилась слабая улыбка, которая Дарси не особенно

 понравилась.

   - Нет ключа,- повторила она.- Если хочешь знать,  что на самом де-

ле означает это посвящение,  лучше спросить мать.  А ты как  думаешь,

Дарси? Но Дарси только покачала головой, не зная, что ответить.  Мар-

та кивнула, как будто Дарси целиком согласилась с ней,  и начала рас-

сказывать. Ей не нужно было напоминать основные факты.  Женщины рабо-

тали вместе в "Пале" одиннадцать лет и почти все это  время  дружили.

Самые основные факты, сказала бы Дарси (по крайней мере,  до того дня

в "Пятерке"),  были следующие: Марта вышла замуж за отнюдь не  самого

лучшего мужчину, который гораздо больше интересовался выпивкой и нар-

котиками, не говоря уже о случайных юбках,  чем женщиной,  на которой

женился.  Марта находилась в Нью-Йорке всего несколько месяцев до то-

го,  как встретила его,- просто ребенок в темном лесу,- и была  бере-

менна уже два месяца,  когда заметила это.  Как бы там ни было на са-

мом деле, не раз говорила она Дарси, все равно она хорошенько подума-

ла, прежде чем пошла за него.  Она была ему благодарна за то,  что он

оставался с ней (даже тогда она прекрасно понимала,   сколько  мужчин

безвозвратно исчезали через пять минут после того,  как юное создание

произнесет слова "я беременна"),  но прекрасно видела его недостатки.

Она ясно представляла,  что скажут ее мама и папа - особенно папа - о

Джонни Роузволле в черной рубашке и скрипучих  туфлях  на  толстенной

подошве, купленных потому,  что точно в таких ходил в каком-то фильме

Элвис Пресли. Этого первого ребенка Марта потеряла на третьем месяце.

Еще месяцев через пять она решила составить баланс этого брака -  по-

лучались в основном убытки. Слишком много возвращений поздно ночью, с

вялыми оправданиями, слишком много синяков под глазом. Джонни,  гова-

ривала она, любит ее кулаками, когда выпьет. "Он всегда был красавчи-

ком,- как-то сказала она Дарси,- но красивая куча дерьма  -  это  все

равно куча дерьма." Марта уже собиралась укладывать  чемоданы,    как

вдруг снова обнаружила, что беременна.  Реакция Джонни была однознач-

ной и жесткой: он двинул ее шваброй в живет,  рассчитывая,  что будет

выкидыш. Две ночи спустя Джонни с парой приятелей,  которые разделяли

его пристрастие к ярким шмоткам и башмакам со скрипом,  пытался огра-

бить винный магазин на 116-й улице.  У хозяина был пистолет под  при-

лавком.  Он вынул его.  Джонни Роузволл вытащил никелированный  брау-

нинг 32-го калибра,  взявшийся у него Бог знает откуда.  Он навея его

на хозяина, нажал курок,  и пистолет взорвался.  Осколок ствола попал

Джонни в правый глаз, убив его на месте. Марта до седьмого месяца хо-

дила на работу в "Пале" (это, конечно,  было задолго до появления там

Дарси Сагамор), а потом миссис Пру приказала ей идти домой,  пока она

не родила где-нибудь в коридоре десятого этажа или в лифте прачечной.

"Ты хороший работник и можешь потом вернуться, если захочешь,- сказа-

ла ей Роберта Пру,- но сейчас проваливай отсюда, девочка".  Марта так

и сделала и через два месяца родила мальчика весом в три с  половиной

килограмма, которого назвала Питером,  а Питер с течением времени на-

писал роман "Сияние славы",  который все - включая Книжный клуб меся-

ца и журнал "Юниверсал пикчерз" - считали обреченным на успех и дохо-

ды.  Все это Дарси слышала раньше.  Остальное - в которое  невозможно

было поверить - она услышала сегодня в "Пятерке",  после шампанского,

которому предшествовал сигаальный экземпляр романа  Пита  в  холщовой

сумке Марты Роузволл.

- Мы, конечно,  жили далеко от центра,- продолжала Марта,  рассматри-

вая свой фужер с шампанским и вертя его в пальцах.- На Стэнтон-стрит,

выше Стейшн-парка.  Я потом бывала там.  Там стало хуже,  чем  было,-

намного хуже,  но и тогда это не был центр цивилизации.  В те времена

на другом конце Стэнтон-стрит, ближе к парку,  жила древняя старуха -

ее называли Мамаша Делорм, и многие считали ее ведьмой. Я сама во все

это не верила и однажды спросила свою соседку Октавию Кинсолвинг, как

можно верить в такую ерунду,  коща летают спутники и изобрели  лекар-

ства почти от всех болезней.  Тавия была образованная женщина  -  она

училась музыке в Джульярдской школе - и жила в бедном  районе  только

потому,  что ей приходилось содержать маму и трех младших братьев.  Я

думала, что она согласится со мной,  но она только засмеялась и пока-

чала головой.

- Ты хочешь сказать, что веришь в ведьм? - спросила я.

- Нет,- сказала она,- но в нее я верю. Она не такая. Может,  на тыся-

чу - или миллион женщин, которых считают ведьмами,  есть одна настоя-

щая колдунья. Так вот, Мамаша Делорм - одна из них. Я только расхохо-

талась. Те, кому не нужна ведьма, могут позволить себе смеяться,  так

же, как те, кто не нуждается в молитве, смеются над верующими.  Товда

я только вышла замуж и еще верила,  что смогу исправить Джонни.    Ты

слушаешь? Дарси кивнула.

- Потом у меня был выкидыш. Главной его причиной, наверно,  был Джон-

ни, хотя тогда я боялась признаться в этом даже самой себе.  Он часто

бил меня и все время пил. Он пропивал деньги, которые я ему давала, а

потом еще забирал у меня из кошелька. Когда я ему говорила, что нече-

го туда лазить,  он делал оскорбленное лицо и клялся,  что ничего  не

берет.  Это если трезвый.  Пьяный он просто смеялся.  Я написала маме

домой - мне было больно,  и стыдно,  и я плакала,  когда  писала  это

письмо,  но мне нужно было знать,  что она скажет.  Она мне ответила,

что надо сматываться,  и немедленно,  пока я не попала в больницу или

еще хуже.  Моя старшая сестра Кассандра (мы ее звали Кисси) пошла еще

дальше. Она прислала мне билет на междугородный автобус и написала на

нем розовой помадой два слова: "УЕЗЖАЙ СРАЗУ".  Марта отхлебнула гло-

ток шампанского.

- Я не уехала. Мне казалось,  что надо сохранять достоинство.  Думаю,

что это была просто дурацкая гордость.  Хотя это все равно.  Я  оста-

лась. Потом, после того, как потеряла ребенка, я снова забеременела -

только сначала  я  этого  не  знала.    Меня  не  тошнило  по  утрам,

понимаешь... впрочем, и в первый раз тоже ничего не было.

- Ты не из-за беременности пошла к этой самой Мамаше Делорм?  - спро-

сила Дарси. Она тут же предположила,  что,  может быть,  Марта надея-

лась взять у ведьмы какое-то зелье, чтобы вызвать выкидыш...  или ре-

шилась на подпольный аборт.

- Нет,- отрезала Марта.- Я пошла, потому что Тавия сказала, что Мама-

ша точно определит, что за порошок я нашла у Джонни в кармане.  Белый

порошок в маленьком флакончике.

- О-о-о,- протянула Дарси. Марта печально улыбнулась:

- Хочешь знать, как вляпываются в неприятности?  - спросила она.- Мо-

жет, и не хочешь, но я все равно тебе расскажу. Плохо, когда твой муж

пьет и не имеет постоянной работы.  Действительно плохо,    когда  он

пьет, ходит без работы и избивает тебя. Еще хуже, когда ты залазишь к

нему в карман в надежде найти доллар и купить туалетной бумаги, а там

оказывается флакончик с ложечкой. А хуже всего знаешь что? Когда рас-

сматриваешь этот флакончик и искренне надеешься,  что там всего  лишь

кокаин, а не героин.

- И ты понесла это к Мамаше Делорм? Марта снисходительно рассмеялась.

- Весь флакончик? Нет, мэм.  Я видела мало радостей в жизни,  но уме-

реть мне не хотеяось.  Если бы он заявился домой и не нашел двухграм-

мового флакончика, он бы обработал меня, как гороховое поле.  Я отсы-

пала чуть-чуть в целлофановую обертку от пачки сигарет. Потом пошла к

Тавии, а та послала меня к Мамаше Делорм.

- Как она выглядела?  Марта покачала головой,  не будучи в  состоянии

точно описать подруге,  как выглядела мадам Делорм,   какие  странные

полчаса она провела в квартире старухи на четвертом этаже и как выбе-

жала по шаткой лестнице на улицу,  боясь,  что та гонится за ней.   В

квартире было темно, пахло свечами, старыми обоями, корицей и прокис-

шим кремом. На одной стене был портрет Христа,  на другой - Нострада-

муса.

- Она была плохой монахиней,   если  когда-нибудь  состояла  в  них,-

произнесла,  наконец,  Марта.- Понятия не имею,  сколько ей было лет:

может быть, семьдесят, может, девяносто,  а то и сто десять.  С одной

стороны лица у нее был огромный розовый шрам.  Как ожог.  Из-за шрама

правый глаз у нее свисал, как бы подмигивая.  Она сидела в кресле-ка-

чалке и вязала. Когда я вошла,  она обратилась ко мне: "Я должна ска-

зать тебе три вещи, деточка. Во-первых, ты мне не веришь.  Во-вторых,

во флакончике,  который ты нашла у мужа в кармане,  героин "белый ан-

гел". В-третьих,  ты уже три недели носишь в себе мальчика,  которого

назовешь именем его истинного отца.  Марта огляделась,  не сел ли кто

поблизости, удовлетворенно отметила, что они все еще одни, и наклони-

лась к Дарси, которая смотрела на нее с молчаливым восхищением.

- Позже, когда я обдумывала все это, я сказала себе,  что насчет пер-

вых двух вещей она не сказала ничего,  что не под силу  обычному  эс-

традному экстрасенсу - знаешь,  которые выступают в  белых  тюрбанах.

Если Тавия Кинсолвинг позвонила старухе,  что я иду,  то вполне могла

сказать, зачем я иду. Видишь,  как просто?  А для такой женщины,  как

Мамаша Делорм,  очень важны детали - если хочешь,  чтобы тебя считали

ведьмой, надо вести себя как ведьма.

- Наверно, так,- сказала Дарси.

- Насчет моей беременности могла быть удачная догадка. Или... некото-

рые женщины это просто знают. Дарси кивнула:

- У меня была тетя, которая чертовски здорово определяла,  когда жен-

щина беременеет. Иногда она угадывала раньше, чем сама беременная,  а

иногда даже раньше того дела, от которого становятся... Ну,  ты пони-

маешь. Марта засмеялась и кивнула.

- Она говорила,  что у них запах изменяется,- продолжала Дарси,-  но-

вый запах можно учуять в тот же день,  когда женщина понесла,    если

твой нос на это способен.

- Угу,- согласилась Марта.- Я тоже об этом слышала,  но в моем случае

ничто такое не подходит.  Она просто знала,  и где-то в глубине души,

под той частью,  которая пыталась убедить меня,  что это просто деше-

вый трюк, я знала,  что она знает.  Возле нее нельзя было не верить в

колдовство - по крайней мере, в ее колдовство.  Это чувство не уходи-

ло,  как уходит сон,  когда просыпаешься,  или вера в доброго факира,

когда снимается гипноз.

- Что ты сделала?

- Там был у входа стул со старинной плетеной спинкой,  думаю,  на мое

счастье,  потому что,  когда она все это сказала,  у меня все поплыло

перед глазами и подогнулись колени.  Я бы все равно села - не окажись

там стула, села бы на пол. Она просто ждала, пока я оклемаюсь, и про-

должала вязать. Как будто уже сто раз видела такие сцены. Думаю,  так

и было.  Когда у меня перестало колотиться сердце,  я открыла  рот  и

сказала: "Я собираюсь уйти от мужа".  "Нет,- сказала она,- он от тебя

уйдет. Ты его проводишь, и все. Держись,  женщина.  Будет немного де-

нег. Ты думаешь,  он сделал ребенка,  но это совсем не он".  "Как?" -

произнесла я,  но это было все,  что я могла сказать,  и я все  время

повторяла это слово: "как-как-как",  будто Джон Ли Хукер на старинной

блюзовой пластинке.  Даже теперь,  через двадцать шесть лет,  я помню

запах этих старых полусторевших свечей,  и керосина из кухни,  и этих

выцветших обоев.  Как она сидит в старинном синем платье  в  горошек,

который когда-то был белым, но к тому времени приобрел желтоватый от-

тенок старых газет. Она была такая маленькая, но от нее исходило ощу-

щение такой силы, словно яркий-яркий свет... Марта поднялась,  подош-

ла к бару,  сказала что-то Рею и вернулась с большим  стаканом  воды.

Она осушила его одним махом.

- Лучше? - спросила Дарси.

- Немного,- Марта пожала плечами, потом улыбнулась.- Не стоит продол-

жать об этом. Если бы ты там была, ты бы почувствовала.  Почувствова-

ла ее.  "Как и что я делаю и  почему  ты  вышла  за  это  деревенское

дерьмо,  сейчас неважно,- сказала мне Мамаша Делорм.- Важно то,   что

ребенку надо найти истинного отца".  Всякий бы понял это так,  что  я

гуляю от собстаетвого мужа, но мне даже не пришло в годову злиться на

нее, я была слишком поражена, чтобы злиться. "Что вы имеете в виду? -

спросила я.- Джонни - истинный отещ ребенка".  Она засопела и махнула

на меня рукой (будто говоря "тьфу"): "В этом мужичке ничего  истинно-

го нет". Тут она наклонилась в мою сторону,  и я слегка обиделась.  В

ней было столько знания, и не очень приятного. "Всякого ребенка,  ко-

торого зачинает женщина,  мужчина выстреливает из собственного клюва,

девочка,- сказала она.- Это ты знаешь?" Я считала,  что в медицинских

книжках про это пишут немного не так,  но могла только качать головой

вверх-вниз,  словно она протянула руки через всю комнату и трясет мою

голову, как грушу.  "Именно так,- сказала она,  кивая при этом сама.-

Так Богом предписано...  как качели.  Мужчина выстреливает  деток  из

клюва, так что это его детки. Но женщина их вынашивает,  и рожает,  и

воспитывает, так что это и ее детки. Так построен мир,  но из каждого

правила есть исключения, которые подтверждают правило,  и вот одно из

них.  Тот,  кто заронил в тебя ребенка,  не будет ему истинным отцом,

даже если он будет возле него.  Он его возненавидит,  забьет  его  до

смерти еще в люльке, скорее всего, потому что будет знать, что это не

его ребенок.  Мужик не всегда это чует или видит,  но это  проявится,

когда окажется, что ребенок не похож на него...  а этот ребенок будет

отличаться от неграмотного засранца Джонни Роузволла,   как  небо  от

земли.  Так скажи мне,  девочка,  кто истинный отец ребенка?" И пода-

лась в мою сторону. Я могла только покачать головой и сказать, что не

понимаю, о чем она говорит. Но,  видимо,  что-то во мне - в той части

мозга, которая может по-настоящему соображать только в мечтах,  - по-

нимало. Может, это я сейчас задним числом так думаю, но, видимо, нет.

Кажется, на какое-то мгновение промелькнуло его имя. Я возразила: "Не

знаю, что вы от меня хотите - я ничего не знаю ни про истинных отцов,

ни про ложных. Я даже не уверена, что беременна, но если и так, ребе-

нок может быть только от Джонни,  потому что он единственный мужчина,

с которым я спала!" Она откинулась в кресле, потом улыбнулась.  Улыб-

ка у нее была, как солнечный свет, и мне стало чуть легче.  "Я не хо-

тела тебя обидеть,  дорогая,- сказала она.- Даже в мыслях  такого  не

держала.  Дело в том,  что у  меня  бывают  видения,    иногда  очень

сильные.. Я сейчас заварю нам чай, и ты успокоишься. Тебе понравится.

Я по-особому завариваю".  Я хотела ей сказать,  что не хочу  никакого

чаю, но не могла. Мне вроде как не хватало сил открыть рот,  и не бы-

ло сил подняться на ноги. В ее грязной крохотной кухоньке было темно,

как в пещере. Я сидела на стуле у двери и смотрела,  как она засыпает

заварку в старый заварочный чайничек и ставит большой чайник на газо-

вую плиту. Я там сидела и думала, что не хочу ничего,  что она делает

по-особому и что исходит из этой закопченной кухоньки. Я думала,  что

выпью глоток из вежливости и смотаюсь оттуда поскорее,  чтобы уже ни-

когда не вернуться. Но тут она принесла две фарфоровые чашечки,  чис-

тенькие, как снег, и поднос с сахаром, и сливками, и свежими булочка-

ми. Она разлила чай, и он был крепким и хорошо пахнул. Я как бы прос-

нулась и сама не заметила, как выпила две чашки и съела булочку.  Она

тоже выпила чашку и съела булочку,  и мы поболтали о более земных де-

лах - какие у нас общие знакомые на улице,  из каких мест в Алабаме я

происхожу, какие магазины предпочитаю и все такое. Тут я взглянула на

часы и увидела, что сижу уже полтора часа. Я поднялась,  и тут у меня

закружилась голова, и я снова упала на стул.  Дарси уставилась на нее

круглыми глазами. "Вы меня накачали наркотиком",- закричала я, и оби-

делась, но обиженная часть была где-то глубоко внутри меня. "Девочка,

я хочу тебе помочь,- сказала она,- но ты не хочешь рассказать то, что

мне необходимо знать, а я-то знаю, что ты не сделаешь того,  что дол-

жна сделать, даже после того, как расскажешь,  пока я тебя не застав-

лю. Вот я и настроила тебя. Ты чуток подремлешь, и все, но перед этим

ты скажешь мне имя истинного отца твоего ребенка".  И вот,   сидя  на

ободранном плетеном стуле и слушая городской шум и грохот за окном, я

увидела его так же четко, как вижу тебя, Дарси. Его звали Питер Джеф-

ферис, и был он такой же белый, как я черная, такой же высокий, как я

маленькая, такой же образованный,  как я невежественная.  Мы различа-

лись абсолютно всем, чем только мыслимо,  за единственным исключением

- мы оба происходили из Алабамы, я из Бабилона в болотах на границе с

Флоридой, а он из Бирмингема. Он даже не знал, что я существую, - для

него я была всего лишь черной женщиной, которая убирает люкс,  где он

всегда останавливался, на одиннадцатом этаже этого отеля. Что касает-

ся меня, мне только и хотелось не попадаться ему на глаза, потому что

я слышала его разговоры и видела его дела и прекрасно знала,  что это

за человек.  Дело даже не в том,  что он нс стал бы пить из  стакана,

которым пользовался черный, не вымыв его предварительно;  этого я на-

видалась в свое время.  Просто в его характере были такие черты,  для

которых не имеет значения, черная кожа у человека или белая.  Он при-

надлежал к племени сукиных сынов, а у этого племени кожа бывает любо-

го цвета. Знаешь что? Он очень похож на Джонни, вернее, Джонни был бы

именно таким,  будь он половчее и получи образование,  и вложи в него

Бог большой талант вместо пустой головы для  наркотиков  и  носа  для

бабских прелестей. Я о нем вовсе не думала,  лишь бы держаться от не-

го подальше. Но,  когда Мамаша Делорм склонилась надо мной так низко,

что я чуть не задохнулась от запаха корицы,  который шел изо всех  ее

пор,  его имя вырвалось у меня мгновенно.  "Питер Джефферис,- сказала

я.- Питер Джефферис, мужчина,  который живет в номере 1163,  когда не

пишет книги у себя в Алабаме. Он истинный отец.  Но он же белый!" Она

нагнулась еще ниже и сказала: "Нет, милая.  Белых мужиков вообще нет.

Внутри они все черные.  Ты этому не веришь,  но это правда.  В душе у

них всегда полночь, даже средь ясного дня.  Но мужчина может зажигать

свет ночью, и поэтому то,  что выходит из мужчины,  чтобы сделать ре-

бенка в женщине, белое. Истинному цвет не важен. Теперь закрой глаза,

дорогая, потому что ты устала - ты так устала. Ну! Скажи! Ну! Не соп-

ротивляйся!  Мамаша Делорм ничего плохого тебе не  сделает,    детка!

Просто кое-что вложит тебе в руку. Ну нет, не смотри, только возьми в

руку".  И я это взяла - что-то квадратное,  на ощупь  стеклянное  или

пластиковое. "Ты все вспомнишь,  когда настанет время вспомнить.  Те-

перь спи... Т-с-с... засыпай... тс-с-с..."

- Вот и все,- пррододжала Марта.- Следующее,  что я помню,- я  бежала

по этим ступенькам, будто за мной черти гнались. Не помню,  от чего я

убегала, но это неважно,  главное,  что я убежала.  Потом я приходила

туда только раз и ее не видела. Марта замолчала,  и они обе напомина-

ли женщин,  пробудившихся от одного и того же сна.  "Пятерка"  начала

заполняться - было около пяти, и служащие заходили выпить после рабо-

ты. Хотя и не высказывая этого вслух, обе испытывали желание уйти ку-

да-нибудь в другое место.  Они были не в форменных халатах,   но  все

равно были чужими среди этих мужчин с их разговорами об акциях, обли-

гациях и сертификатах.

- У меня дома запеканка и шесть банок пива,- предложила Марта с  вне-

запной робостью.- Первое можно подогреть, второе охладить... если хо-

чешь дослушать до конца.

- Дорогая, по-моему,  я должна дослушать,- произнесла Дарси с нервным

смехом.

- А по-моему,  я должна досказать,- ответила Марта,  но она не  смея-

лась. И даже не улыбнулась.

- Я позвоню мужу. Скажу, что приду поздно.

- Позвони,- сказала Марта и,  пока Дарси звонила,   проверила  сумку,

чтобы убедиться,  что бесценное сокровище еще на месте.  Запеканка  -

сколько они вдвоем могли одолеть - была съедена,  пиво выпито.  Марта

еще раз спросила Дарси, уверена ли она, что хочет дослушать.  Та под-

твердила.

- Потому что это не очень приятно.  Скажу тебе откровенно.  Это хуже,

чем в тех журнальчиках,  которые холостяки оставляют в номере.  Дарси

знала,  о каких журнальчиках идет речь,  но не могла себе представить

свою подругу-чистюлю в связи с тем,  что там изображалось.  Они взяли

еще по банке пива, и Марта заговорила снова.

- Я вернулась домой,  еще не отойдя от сна,   и  поскольку  не  могла

вспомнить ничего, что происходило у Мамаши Делорм,  приняла самое ра-

зумное решение - считать,  что все это мне привиделось.  Но  порошок,

который я отсыпала из флакончика Джонни, не был привидением; он так и

лежал в кармашке платья,  завернутый в целлофан от пачки сигарет.   Я

только хотела избавиться от него, без всяких там ведьм. Я,  может,  и

не часто залазила в карманы Джонни, но он-то в мои забирался постоян-

но, потому что я держала в заначке пару долларов, за которыми он охо-

тился.  Но это было не все,  что я нашла в своем кармане,-  там  было

что-то еще. Я вынула его,  посмотрела и убедилась,  что действительно

была у нее, хотя и не помнила,  что именно там происходило.  Это была

маленькая пластмассовая коробочка с прозрачной крышкой.  В ней не бы-

ло ничего, кроме засушенного сморщенного гриба - хотя,  наслушавшись,

что говорила Тавия об этой женщине,  я бы не удивилась,  если бы  это

оказалась поганка,  из тех,  что могут причинять по ночам такие ужас-

ные колики, что, кажется, лучше уж сразу умереть, как иногда и проис-

ходит.  Я решила зарыть это поглубже на  дне  комода  рядом  с  нюха-

тельным порошком, но, когда дошло до дела, не смогла. Было такое чув-

ство, что старуха находится рядом,  в комнате,  и велит мне не делать

этого. Меня даже подмывало заглянуть в зеркало в гостиной, чтобы убе-

диться, не стоит ли она за спиной.  В конце концов я высыпала порошок

в кухонную раковину,  а пластиковую коробочку положила в шкафчик  над

раковиной.  Я встала на цыпочки и запихнула ее как можно дальше - под

самую стенку. И забыла о ней. Она замолкла, нервно постукивая пальца-

ми по столу, потом продолжила:

- Наверно,  надо больше рассказать тебе о Питере Джефферисе.    Роман

моего Пита о Вьетнаме и о том,  что он знает об армии из собственного

опыта;  книга Питера Джеффериса все были о том,  что он  сам  называл

Большой Второй,  когда провожал своих пьяных друзей.  Первый роман он

написал, когда еще служил в армии,  и опубликовал в 1946 году.  Назы-

вался он "Сияние неба".  Дарси долгое время молча смотрела на нее,  а

затем переспросила:

- Действительно?

- Да. Теперь видишь, куда я клоню. Может, ты лучше поймешь насчет ис-

тинных отцов. "Сияние неба" - "Сияние славы".

- Но если твой Пит читал книгу этого Джеффериса,  разве не  вероятно,

что...

- Конечно, вероятно,- сказала Марта, делая рукой тот же жест "тьфу",-

но не произошло. Я не собираюсь тебя ни в чем убеждать. Ты либо пове-

ришь, когда я закончу,  либо нет.  Я только хочу тебе немного расска-

зать об этом человеке.

- Давай,- ободрила ее Дарси.

- Я видела его очень часто с 1957 года,  когда начала работать в "Па-

ле", и до 1968-го, когда у него стало плохо с сердцем и печенью.  При

том, как он пил и вел себя, удивительно, что это не началось гораз до

раныие. В 1969 году он приезжал всего раз пять, и я помню,  как плохо

он выглядел - он никогда не был толстым, но теперь так усох,  что был

похож на согнутую струну.  И всё равно пил,  несмотря  на  совершенно

желтое лицо. Я слышала, как он кашляет и рвет в ванной, а иногда кри-

чит от боли, и думала про себя: "Вот и все; он должен увидеть, до че-

го себя довел; он бросит это". Но он так и не бросил.  В 1970 году он

был только два раза. С ним был мужчина, который за ним ухаживал.  Все

равно пил, хотя стоило посмотреть на него краем глаза, чтобы понять -

это не для него. Последний раз он появился в феврале 1971 года. С ним

был уже другой мужчина; первый, думаю, уже не выдержал. Джефферис был

в инвалидном кресле. Коща я заглянула в ванную в его номере,  то уви-

дела, что там сушатся прорезиненные подштанники. Когда-то он был кра-

савцем, но те времена давно прошли. В последнее время он выглядел ме-

ченым - понимаешь, о чем я говорю?  Дарси кивнула.  Такие типы иногда

попадаются на улице с мешком подмышкой, в облезлых пальто.

- Он всегда останавливался в 1163-м - угловом люксе с видом на  Край-

слер-билдинг, и я всеща убирала у него.  Через некоторое время он да-

же стал звать меня по имени,  но это ничего не значило - просто у ме-

ня была табличка на груди, а он умея читать,  только и всего.  Не ду-

маю,  чтобы он всерьез замечал меня.  До 1960 года он всегда оставлял

два доллара на телевизоре, когда уходил. Потом, до 1964 года,  остав-

лял три.  Потом дошло до пятерки.  Это были неплохие чаевые  по  тому

времени, но он не вознаграждал меня лично, он просто следовал обычаю.

Для таких людей очень важно поступать так, как принято. Он давал чае-

вые точно так же,  как пропускал даму вперед;  не сомневаюсь,  что  в

детстве он прятал молочные зубы под подушку -  по  этой  же  причине.

Разница только в том,  что я была убирающая фея,  а не фея,   которая

растит зубы. Он приезжал договариваться с издателями, иногда с кинош-

никами или телевизионщиками,  потом созывал своих друзей - были среди

них издатели,  были литературные агенты и писатели вроде него,- и ус-

траивал пьянки.  Я-то об этом знаю,  потому что наутро  убирала  этот

бардак - десятки пустых бутылок (в основном  виски  "Джек  Дэниеле"),

миллионы окурков,  туалетная бумага в раковине и унитазе,  все  вверх

дном.  Как-то вывалили в унитаз целое блюдо огромных креветок.  Всюду

битое стекло, а на диване и на полу храпят упившиеся.  В основном бы-

вало так,  но иногда пьянка еще продолжалась,  когда я заходила  уби-

рать в десять тридцать утра. Он впускал меня, и я пыталась как-то на-

вести порядок.  Никаких женщин там не было - это строго  запрещалось;

они только пили и говорили о войне. Как они попали на войну. Кого они

знали на войне. Где они были на войне. Кого убили на войне.  То,  что

они видели на войне,  они никогда не рассказывали своим  женам  (хотя

черной горничной,  которая присутствовала при их разговорах,  они  не

стеснялись).  Иногда - изредка - они играли в покер по крупной,  но и

делая ставки, и повышая их, и блефуя, они все равно говорили о войне.

Пять или шесть игроков с раскрасневшимися лицами,  как могут краснеть

лица только у белых мужчин, когда они наклюкаются до чертиков,  сидят

за столом со стеклянным верхом, расстегнув воротники и распустив гал-

стуки,  а на столе такая куча денег,  какую женщина вроде меня за всю

жизнь не увидит. И как они разговаривали о своей войне! Точно так же,

как молодые девицы болтают о своих мужчинах.  Дарси сказала,  что  ей

непонятно,  почему администрация не выгоняла Джеффериса,  хоть  он  и

знаменитый писатель - она очень строго относится к таким делам,  а  в

прежние годы, как она слышала, была еще жестче.

- Нет, нет, нет,- слегка улыбнулась Марта.- Ты не поняла. Ты думаешь,

что они вели себя, как какая-нибудь рок-группа,  которая рвет шторы в

клочья и швыряет диваны в окно.  Джефферис не был рядовым,   как  мой

Пит; он учился в Вест-Пойнте, пришел на войну лейтенантом,  а вернул-

ся майором. Он был аристократ,  из старинной южной семьи,  знаешь,  у

которых дворец весь увешан картцнами,  все ездят на лошадях и  строят

из себя благородных. Он знал четыре способа завязывать галстук и умел

правильно наклоняться, когда целовал даме ручку.  Он был светский че-

ловек, говорю тебе. Рот Марты при этих словах слегка скривился, выра-

жая презрение и брезгливость.

- Он и его приятели иногда действительно шумели,   но  до  настоящего

буйства почти не доходило - тут есть разница,  хотя ее трудно  объяс-

нить, и они никогда не теряли над собой контроль. Если сосед жаловал-

ся - а сосед мог быть только один,  потому что это угловой номер,-  и

дежурная по этажу заходила в номер Джеффериса и просила  джентльменов

вести себя немного потише, они всегда успокаивались. Понимаешь?

- Да.

- И это еще не все.  Отель экстракласса обслуживает таких людей,  как

мистер Джефферис. Он охраняет их.  Они могут спокойно гулять у себя -

с выпивкой, с картами, а то и с наркотиками.

- Он принимал наркотики?

- Не знаю. Под конец их было много, но все с аптечными наклейками.  Я

к тому веду,  что светская жизнь - я говорю о светской жизни в  пред-

ставлении белого джентльмена с Юга - требует соответствующего  класса

обслуживания.  Он с давних времен останавливался в "Пале",  и если ты

думаешь, что для администрации имело значение то, что он был знамени-

тым писателем, то это потому, что ты не так давно работаешь в "Пале",

как я.  То,  что он знаменитость,  для них играло роль,  но очень не-

большую.  Главное же было то,  что он останавливался в отеле с давних

времен,  и его отец - крупный землевладелец  из  Портервилла  -  тоже

всегда останавливался у них.  Те,  кто в те времена управлял  отелем,

верили в традиции.  Нынешние тоже говорят,  что верят в традиции,   и

поступают так,  когда им выгодно,  но те действительно верили.  Когда

они узнавали, что мистер Джефферис приезжает Южным экспрессом из Бир-

мингема, они делали так, чтобы соседний номер оставался пустым,  если

только отель не был переполнен до отказа.  С него не брали  плату  за

пустой соседний номер;  они просто старались избавить его от неприят-

ной необходимости просить своих приятелей взять на полтона ниже. Дар-

си медленно покачала головой:

- Поразительно.

- Ты не веришь, дорогая?

- Да нет, верю, но все равно поразительно. Горькая, презрительная ус-

мешка снова появилась на лице Марты Роузволл:

- На самом-то деле этой светскости было маловато...    этого  обаяния

времен гражданской войны. Но, конечно, он был воспитанный человек, он

никогда не орал гадости в окно и не пересказывал друзьям старые анек-

доты, которые слышал по телевизору.  Он терпеть не мог черных,  как и

положено южному джентльмену... но помнишь, я говорила, что он принад-

лежал к племени сукиных сынов?  Если уж Питер Джефферис кого  ненави-

дел,  то тут ни при чем дискриминация.  Когда  убили  Джона  Кеннеди,

Джефферис был здесь и на радостях закатил пьянку.    Пришли  все  его

приятели, и на следующее утро она еще продолжалась. Я не могла вынес-

ти эти их разговорчики - мол,  как было бы здорово,  если бы  кто-ни-

будь прикончил братца Кеннеди, который не успокоится, пока не добьет-

ся, чтобы каждый белый мальчишка занимался сексом, слушая "Битлов" по

стерео,  а цветные (так они называли черный народ - "цветные",   а  я

терпеть не могу это сюсюкающее словечко) бегали по улицам,   держа  в

каждой руке по телевизору.  Я еле сдерживалась,  чтобы не заорать  на

него. Я заставляла себя помалкивать, делать свое дело и поскорее сма-

тываться оттуда;  я приказывала себе помнить,  что этот человек - ис-

тинный отец моего Пита и что Питу всего три года, и мне нужна эта ра-

бота, а я потеряю ее, если раскрою рот.  Тогда один из них сказал: "А

после Боба мы доберемся до его сопливого братца с конфеткой в  задни-

це!", а другой добавил: "Прикончим всех братцев - ох, и погуляем тог-

да!" "Точно!  - закричал Джефферис.- А когда повесим последнюю голову

на последнем зубце стены замка,  закатим такую пьянку,  что  придется

снять зал Мздисон-сквер-гарден!" Мна пришлось уйти. У меня раскалыва-

лась голова,  а живот свело судорогой - так я сцепила зубы,  чтобы не

закричать.  Я единственный раз в жизни оставила неубранный номер,  но

иногда быть черной лучше: они не замечали, что я там, и,  разумеется,

не заметили, что я ушла. И снова та же горькая, презрительная усмешка.

- Не представляю, как можно такого человека называть аристократом да-

же в шутку,- сказала Дарси,- или считать его  истинным  отцом  твоего

еще не рожденного ребенка, как бы ни складывались обстоятельства. Мне

ор кажется просто скотиной.

- Нет! - резко возразила Марта.- Он не был скотиной.  Он был человек.

В некоторых отношениях - почти во всех - плохой человек,  но  тем  не

менее человек.  И он делал то,  что можно без всякой  скидки  считать

настоящим аристократизмом,  хотя делал он это исключительно  в  своих

книгах.

- Да ну! - Дарси неодобрительно взглянула на Марту  из-под  нахмурен-

ных брбвей.- Ты читала какуюнибудь из его книг?

- Дорогая, я прочла их все.  К тому времени,  когда я пришла к Мамаше

Делорм с этим белым порошком в декабре 1959 года, у него было написа-

но только три,  но две из них я читала.  Он ведь писал еще медленнее,

чем я читала.- Она хмыкнула.- А читала-то я медленно!  Дарси подозри-

тельно осмотрела книжный шкаф Марты.  Там были книги Элис Уокер и Ри-

ты Мэй Браун, "Липовые холмы" Глории Нейлор и "Поломанный радиоприем-

ник с желтой спинкой" Ишмаэля Рида,  но преобладали романы  в  мяпсих

обложках и детективы Агаты Кристи.

- Похоже, ты не очень жалуешь книга про войну, Марта.

- Конечно,- ответила та.  Она встала и открыла еще пиво.- Я тебе ска-

жу любопытную вещь,  Ди: будь он хорошим человеком,  я вряд ли прочла

хоть одну из его книг.  Более того - будь он хорошим человеком,  вряд

ли бы он хорошо писал.

- О чем ты говоришь, женщина?

- Я не могу объяснить. Просто слушай, ладно?

- Ладно.

- До убийства Кеннеди меня мало волновало, что он за человек.  К лету

1958 года я его уже знала. К тому времени я поняла,  как плохо он ду-

мает о людях - не о своих друзьях,  за тех он бы душу отдал,   а  обо

всех прочих.  Все только и делают,  что гоняются за длинным долларом,

говорил он - делают деньги, делают деньги, делают деньги.  Похоже бы-

ло, в его компании считали, что делать деньги - что-то очень предосу-

дительное,  хотя они проигрывали в покер целые кучи этих денег.   Так

что. сами они, я подозреваю, делали их немало,  в том числе и он сам.

Под маской лощеного южного джентльмена таилась грязная душа - он счи-

тал,  что те,  кто старается сделать что-то хорошее,  круглые идиоты,

терпеть не мог черных и евреев и считал,  что мы должны  сбросить  на

русских водородную бомбу раньше, чем они это сделают с нами.  А поче-

му бы и нет? - говорил он. Для него они были "недочеловеками".  В это

число он включал евреев, черных, итальянцев,  индейцев и вообще всех,

кто летом отдыхалне в Новой Англии.  Я слушала,  как он несет высоко-

парным тоном всю эту чушь, и, естественно, гадала, как он стал знаме-

нитым писателем... как он вообще мог быть писателем.  Я хотела знать,

что в нем видят критики,  но гораздо больше меня интересовало,  что в

нем видят простые люди вроде меня - те,  кто расхватывает его  книги,

как пирожки. И я решила разобраться сама. Я пошла в библиотеку и взя-

ла его самую первую книгу - "Сияние неба". Я думала,  что это окажет-

ся очередной сказкой о новом платье короля, но нет.  Книга была о пя-

ти парнях и о том, что с ними было на войне, и что было в это же вре-

мя с их женами и девушками. Когда я увидела на обложке, что книга про

войну, я ужаснулась, потому что решила,  что найду там всю ту ерунду,

которую они рассказывали друг другу.

- И оказалось не так?

- Я прочитала страниц двадцать и подумала: "Ничего хорошего.  Не  так

плохо, как я думала, но ведь ничего не происходит". Прочитала еще со-

рок страниц и... увлеклась. Когда я посмотрела на часы, была уже пол-

ночь и я одолела двести страниц. Я подумала: "Пора спать, Марта.  Те-

бе вставать в половине шестого".  Но я прочла еще  тридцать  страниц,

хотя глаза у меня совсем слипались,  а в четверть второго встала  по-

чистить зубы.  Марта помолчала,  посмотрела на огоньки за темным  уже

окном; глаза у нее затуманились от воспоминаний, губы плотно сжались.

Она тряхнула головой.

- Я не представляла, как может человек,  с которым в жизни так скучно

разговаривать, писать так,  что невозможно отложить книгу,  не прочи-

тав до самого конца.  Как отвратительный,  бездушный человек  выписы-

вает такие живые характеры, таких героев, что плачешь,  когда они по-

гибают.  Когда под конец в "Сиянии неба" Ноа сбило такси через  месяц

после возвращения с войны, я действительно плакала.  Я не представля-

ла,  как такой грязный циник,  как Джефферис,  заставляет так пережи-

вать из-за того, чего на самом деле вовсе не было - что он сам приду-

мал.  И еще было в этой книге что-то такое...  как солнечный свет.  В

ней было много боли и грязи, но была и радость...  и любовь...  Дарси

поразило, как она смеется.

- Тогда в отеле был швейцар по имени Билли Век, приятный парень,  ко-

торый заочно учился в Фордхэмском университете.  Мы с ним иногда раз-

говаривали...

- Он был из наших?

- Нет,  конечно,- Марта снова рассмеялась.- В "Пале" не  было  черных

швейцаров до 1965 года.  Черные носилыцики,  коридорные и сторожа  на

стоянке были,  но не швейцары.  Это не соответствовало.  Джентльменам

вроде Джеффериса не понравилось бы.  Как бы там ни было,  я  спросила

Билли, как это человек может так замечательно писать,  будучи в жизни

последней сволочью.  Билл спросил,  знаю ли я пузатого  диск-жокея  с

тонким голоском, а я сказала, что не понимаю, о чем это он.  Тогда он

сказал,  что не может ответить на мой вопрос,  но вот что его профес-

сор говорил о Томасе Вулфе. Этот профессор сказал, что многие писате-

ли, и Вулф в том числе,  сами по себе пустое место,  пока не сядут за

стол и не возьмут в руки перо.  Для этих типов перо - все  равно  что

стол с телефонами для телекомментатора Кларка Кента.  Он сказал,  что

Томас Вулф был...- Она запнулась,  потом хмыкнула,- он был как божес-

твенный колокольчик. Колокольчик сам по себе висит и висит,  но когда

подует ветер,  дает чудесный звук.  Думаю,  это относится и к  Питеру

Джефферису.  Он был аристократом,  его так воспитали,  и он  Действи-

тельно им был,  только не отдавал себе отчета в том,  что в нем  было

действительно лучшего. Просто Бог вложил в него это, а он расходовал.

Можешь мне не верить, но я тебе скажу: прочтя пару его книг,  я нача-

ла жалеть его.

- Жалеть?

- Да. Потому что прекрасные книги писал человек, который был отврати-

телен,  как смертный грех.  Он действительно напоминал моего  Джонни,

только Джонни был счастливее, потому что не мечтал о лучшей жизни,  а

Джефферис мечтал. Книги были его мечтами,  в них он позволял себе ве-

рить в то хорошее,  что наяву высмеивал и презирал.   Она  предложила

Дарси еще пивка. Та отказалась.

- Что ж, захочешь - скажешь. И, наверное,  захочешь,  потому что сей-

час услышишь неаппетитные вещи.

- Еще об этом человеке,- добавила Марта.- Он не был  сексуален.    По

крайней мере, так, как это принято считать.

- Ты хочешь сказать, он был...

- Нет. Он не был гомиком, или голубым,  или как это еще сейчас приня-

то называть. Его не влекло к мужчинам,  но и к женщинам тоже не влек-

ло. За все время, что я у него убирала,  я всего два-три раза находи-

ла окурки со следами помады и чувствовала запах духов от подушки.   И

еще мне попался в ванной карандаш для век - он закатился в угол.  Ду-

маю, это были проститутки (от подушек не пахло духами,  которые упот-

ребляют порядочные женщины),  но два-три раза за столько  лет  -  это

совсем немного, правда?

- Нет, конечно,- согласилась Дарси,  вспоминая,  сколько она находила

трусов под кроватью,  плавающих в унитазах презервативов и  накладных

ресниц на подушках.  Марта на некоторое время задумалась,  потом про-

должала:

- Вот что я тебе скажу!  Этот человек испытывал влечение к самому се-

бе! Звучит дико, но это факт.  И этого добра у него хватало - судя по

простыням, которые я меняла. Дарси кивнула.

- И всегда была баночка кольдкрема в ванной или на тумбочке.   Думаю,

он им пользовался потом. Чтобы кожа не трескалась. Обе женщины перег-

лянулись и вдруг истерически захохотали.

- Ты уверена, что было именно так, дорогая? - спросила, наконец, Дар-

си.

- Я же сказала - кольдкрем,  а не вазелин,- уточнила Марта,    и  они

смеялись еще минут пять, пока не потекли слезы.  Но на самом деле это

было отнюдь не смешно,  и Дарси это знала.  И когда Марта продолжила,

она просто слушала, не в силах поверить ее словам.

- Это было через неделю после того, как я побывала у Мамаши Делорм, а

может,  и через две,- говорила Марта.- Я не помню.  К тому времени  я

уже убедилась, что беременна - меня не рвало,  ничего такого не было,

но я это чувствовала.  Это чувство возникает не там,  где ты думаешь.

Похоже, десны, и пальцы ног,  и переносица докладывают остальному те-

лу,  что происходит.  Или захочешь отбивную в три часа дня,  а  потом

увидишь ее и удивляешься: мол, что это такое?  Ну,  ты-то это знаешь.

Но я ничего не говорила Джонни - знала, что придется сказать, но боя-

лась.

- Я тебя не осуждаю,- заметила Дарси.

- Я была в спальне у Джеффериса и, пока убирала, думала,  как препод-

нести Джонни новость о ребенке.  Джефферис куда-то ушел - может быть,

на совещание с издателем.  Кровать была двуспальная,  смятая с  обеих

сторон,  но это ничего не значило: Джефферис очень  беспокойно  спал.

Иногда я находила простыню затолканной под матрац.  Я сняла покрывало

и два одеяла под ним - он всегда был мерзляк и укрывался всем,    чем

только мог,- и добралась до простыни. Она была в пятнах,  отчасти уже

высохших. Я рассматривала ее... не знаю, сколько времени.  Я была как

под гипнозом. Я ясно видела, как он лежит один после того,  как прия-

тели разошлись по домам, и ощущает запах дыма после них и собственно-

го пота.  Вот он лежит на спине и вдруг начинает заниматься любовью с

мадам Кулак. Я это увидела так же четко, как вижу тебя, Дарси;  един-

ственное,  чего я не различала,- какие картины он себе при этом пред-

ставлял... а зная, что он говорил и как вел себя, когда не писал свои

книги, я рада, что не различала этого. Дарси замерла, слушая ее.

- Потом меня охватило это... это чувство.- Она задумалась, потом мед-

ленно и решительно повела головой.- Это прозвучало во мне,  как  при-

каз. Это все равно что захотеть отбивную в три часа дня,  или мороже-

ное с солеными огурцами в два часа ночи, или...  а тебе что хотелось,

Дарси?

- Шкурку от ветчины,- пробубнила Дарси, не разжимая губ, словно они у

нее замерзли.- Муж пошел, очень долго искал,  притащил мне чуть ли не

мешок этих шкурок, и я тут же их стрескала. Марта кивнула и заговори-

ла снова. Дарси стремглав бросилась в уборную,  где после краткой за-

минки извергла все выпитое накануне пиво.  "Нельзя так распускаться,-

думала она,  с трудом нащупывая сливную ручку.- Не надо думать о пох-

мелье.- И тут же сразу: Как теперь смотреть ей в глаза?  Как я  соби-

раюсь это сделать?" Оказалось,  ничего сложного в этом нет.  Обернув-

шись, она увидела, что Марта стоит в дверях,  с сочувственной улыбкой

глядя на нее:

- Все в порядке?

- Да.- Дарси попыталась улыбнуться,  и,  к ее величайшему  удивлению,

это пояучилось.- Я... я просто...

- Знаю,- сказала Марта.- Поверь мне,  я знаю.  Будешь слушать  дальше

или с тебя достаточно?

- Продолай,- решительно отрезала Дарси и взяла подругу за руку.    -

Только в гостиной. Я не могу даже смотреть на холодильник,  а тем бо-

лее открывать дверцу.

- Ладно. Они уселись на старенькой, но уютной софе в гостиной.

- Так ты хочешь, дорогая? Дарси кивнула.

- Хорошо.- Но Марта еще некоторое время молчала,   рассматривая  свои

руки, сложенные на коленях,  обозревая прошлое,  как командир подвод-

ной лодки исследует враждебные воды через перископ.  Наконец она под-

няла голову, повернулась лицом к Дарси и продолжила рассказ.

- Остаток дня я доработала,  словно во сне.  Я как бы находилась  под

гипнозом. Со мной заговаривали, я отвечала,  но все это доносилось до

меня как бы сквозь стеклянную стену. Помню,  что я думала: "Да,  меня

загипнотизировали. Она меня загипнотизировала. Старуха.  Дала мне ус-

тановку,  вроде как эстрадный гипнотизер говорит: "Кто-то скажет тебе

слово "банан",  ты станешь на четвереньки и залаешь  по-собачьи",-  и

бедняга проделает все это,  услышав слово "банан" даже  через  десять

лет. Она что-то подсыпала в этот чай,  загипнотизировала меня,  а по-

том приказала сделать это. Эту отвратительную вещь".  Я знала,  зачем

она это сделала - старуха, которая верила во всякие наговоры, и в то,

что можно околдовать мужчину,  чтобы он влюбился в тебя,  если  пома-

зать ему пятку каплей твоей менструальной крови,  когда он спит,    и

Бог. знает во что еще... если такая женщина, которая вбила себе в го-

лову чушь насчет истинных отцов,  способна гипнотизировать,  то она и

загипнотизировала такую женщину,  как я,  заставила меня это  делать.

Потому что она верила в это. А я же назвала ей имя, правда ведь?  Мне

даже не приходило в голову, что я совсем не помню, что со мной было у

Мамаши Делорм, пока я не сделала то,  что я сделала в спальне Джеффе-

риса. Только той ночью я стала соображать.  Я неплохо преодолела этот

день. В смысле, не кричала, не плакала, ничего подобного.  Моя сестра

Кисси вела себя гораздо хуже,  когда пошла в сумерках за водой к ста-

рому колодцу, а оттуда вылетела летучая мышь и вцепились ей в волосы.

Просто я себя ощущала как бы за стеклянной стеной и думала,  что если

это и все, то я с этим справлюсь. Потом, когда я вернулась домой, ме-

ня одолела страшная жажда.  Так со мной не было никогда в жизни  -  у

меня в горле словно бушевала песчаная буря.  Казалось,  я никогда  не

смогу напиться. И я стала плеваться. Плевала,  и плевала,  и плевала.

Потом меня затошнило. Я побежала в ванную,  посмотрела на себя в зер-

кало и высунула язык

- мне казалось, что там будет виден какой-то след того,  что я сдела-

ла, но, конечно,  ничего там не было.  Я подумала: "Вот!  Теперь тебе

лучше?" Но лучше мне не стало. Стало хуже. Я стала на колени над уни-

тазом и сделала то,  что сделала сейчас ты,  Дарси,   только  гораздо

больше.  Я рвала до потери сознания.  Я плакала и умоляла Бога  прос-

тить меня,  остановить рвоту прежде,  чем я потеряю ребенка,  если он

действительно есть. Потом помню, что я стояла в его спальне,  засунув

пальцы в рот, даже не соображая, что я делаю,- говорю тебе, я смотре-

ла на себя, как в кино. И вырвала опять. Миссис Паркер услышала меня,

подошла к двери и спросила,  все ли в порядке.  Это помогло мне взять

себя в руки, и к приходу Джонни поздно вечером я уже справилась с са-

мым худшим. Он был пьян и нарывался на драку. Когда я не дала ему де-

нег, он двинул меня в глаз и ушел. Я была почти благодарна ему за то,

что меня ударил, потому что тогда я задумалась над другим. На следую-

щее утро, когда я зашла в номер Джеффериса, он сидел в гостиной,  еще

в пижаме,  и быстро строчил что-то в блокноте.  Он всегда возил с со-

бой кучу блокнотов,  скрепленных огромной красной  резиновой  лентой.

Когда он в самый последний раз явился в "Пале" без них, я поняла, что

он приготовился к смерти. Мне, однако,  не было ни капельки его жаль.

Марта подняла в сторону окна взгляд,  в котором не было и следа мило-

сердия или прощения;  это был холодный взгляд,  свидетельствовавший о

полном отсутствии эмоций.

- Видя, что он не ушел, я испытала облегчение,  потому что можно было

отложить уборку. Он не любил, чтобы горничные крутились, когда он ра-

ботает,  и я решила,  что он не разрешит убирать до прихода Ивонны  в

три часа. Я сказала: "Я зайду позже, мистер Джефферис".  "Убирай сей-

час,- сказал он.- Только тихонько.  У меня зверская головная  боль  и

куча идей. Все вместе меня убивает". В любое другое время он бы прог-

нал меня, клянусь. Мне показалось, что я слышу смех той черной стару-

хи.  Я зашла в ванную и начала наводить порядок,  убирая использован-

ную туалетную бумагу и кладя новую,  заменяя мыло,   укладывая  новые

спички, и все время думала: "Нельзя загипнотизировать того,  кто это-

го не хочет, старуха. Что бы ты мне ни подсыпала в чай тогда,  что бы

ты мне ни приказала делать, даже и много раз, я раскусила тебя - зна-

чит, я тебе больше не поддамся".  Я перешла в спальню и посмотрела на

кровать. Я боялась,  что она привидится мне тем же,  чем кажется тем-

ный чулан для ребенка,  который боится домового,  но  увидела  просто

обыкновенную кровать. Я знала, что не намерена ничего делать, и испы-

тывала облегчение. Итак,  я сняла одеяла,  и на простыне еще были эти

липкие незасохшие пятна, словно он с час назад проснулся в возбужден-

ном состоянии и занялся самообслуживанием. Я остановилась,  чтобы оп-

ределить, чувствую ли я что-то при этом. Нет. Это просто то,  что ос-

тавил мужчина, который держал письмо и не нашел почтового ящика,  как

мы с тобой сто раз видели.  Эта старуха - такая же ведьма,  как и  я.

Беременна я или нет, в любом случае ребенок от Джонни.  Он единствен-

ный мужчина, с которым я спала,  и что бы я ни нашла на простыне это-

го белого - или кого угодно другого,- это остается фактом.  День  был

пасмурный, но,  как только я это подумала,  вышло солнце,  словно Бог

вынес Свой окончательный приговор по этому делу. Не помню,  когда еще

я испытывала такое облегчение. Я стояла,  вознося молитвы Богу за то,

что все наладилось,  и все время этой молитвы я слизывала это с прос-

тыни - все без остатка - и проглатывала.  Я как бы стояла  поодаль  и

наблюдала за собой со стороны.  Часть меня говорила: "Ты с ума сошла,

девочка,  делая это,  да еще когда он в соседней комнате;  он в любой

момент может заглянуть сюда по пути в ванную и увидит тебя. Здесь та-

кие толстые ковры,  что ты не услышишь его шагов.  А ведь это  значит

конец твоей работы в "Пале" - и в любом большом отеле Нью-Йорка.  Де-

вушка, которую застали за тем, что ты делаешь,  никогда не сможет ра-

ботать горничной в этом городе,  по крайней мере в приличном  отеле".

Но мне было все равно.  Я это делала,  пока не слизала все - или пока

какая-то часть меня не была удовлетворена,- а  потом  просто  стояла,

разглядывая простыню. Из другой комнаты не доносилось никаких звуков,

пока до меня не дошло, что он стоит в дверях у меня за спиной. Я уга-

дывала выражение его лица.  Когда я была ребенком,  к нам  в  Бабилон

каждый август приезжал бродячий цирк, и там был мужчина - скорее все-

го, мужчина,- который делал отвратительные дела под шатром.  Он зала-

зил в яму, а кто-то дразнил его, а потом бросал в яму живую курицу, и

отвратительный тип перегрызал ей горло. Как-то мой старший брат Брэд-

форд - он погиб в автокатастрофе под Билокси - сказал, что хочет пос-

мотреть на этого типа.  Папа был очень недоволен,  но прямо запретить

не мог,  потому что Брэду было уже девятнадцать - почти мужчина.   Он

пошел,  а когда вернулся,  мы с Кисеи хотели спросить его,  что же он

видел, но, заметив выражение его лица,  так и не осмелились.  Вот та-

кое выражение , казалось мне, я увижу на лице Джеффериса, когда обер-

нусь и увижу его в дверях. Понимаешь, о чем я говорю? Дарси кивнула.

- Я знала,  что он там стоит,- просто знала.  Наконец я набралась му-

жества и повернулась, собираясь просить его,  чтобы он не рассказывал

главной горничной - умолять на коленях,  если придется,- и никого  не

увидела. Это был всего лишь мой страх.  Я подошла к двери и обнаружи-

ла, что он по-прежнему сидит в гостиной и строчит в блокноте еще быс-

трее, чем раньше. Я заторопилась, сменила постель и освежила комнату,

как обычно, но это чувство, будто я за стеклянной стеной,  заговорило

во мне еще сильнее прежнего.  Я собралась вынести грязное белье обыч-

ным путем - в коридор через дверь спальни. Самое первое,  чему я нау-

чилась,  когда стала работать в отеле,- это то,  что ни в коем случае

нельзя выносить грязное белье через гостиную люкса.  Потом  вернулась

туда, где он сидел. Я хотела сказать ему, что уберу в гостиной позже,

козда он закончит работу. Но увидев, что он делает, я остолбенело ус-

тавилась на него, стоя в дверях. Он бегал по комнате так быстро,  что

его желтая пижама обкрутилась вокруг ног.  Пальцами обеих рук он вце-

пился себе в волосы и зверски терзал их. Он походил на спятившего ма-

тематика с карикатуры. Глаза его горели каким-то диким огнем.  Снача-

ла я подумала, что он ввдея то, что я делала, и это привело его в та-

кой ужас, что он тронулся. Оказалось, что ко мне это не имеет никако-

го отношения... по крайней мере, он так считал. Это единственный раз,

когда он разговаривал со мной на другие темы,  кроме как принести бу-

маги,  добавить еще подушку или починить кондиционер.  Он говорил  со

мной,  потому что должен был выговориться.  С ним что-то случилось  -

очень важное - и ему надо было выговориться, иначе он спятит.

- У меня голова раскалывается,- сообщил он.

- Очень жаль, мистер Джефферис,- посочувствовала

я.- Могу принести аспирин...

- Нет,- ответил он.- Не в том дело.  Это идея.  Вроде я пошел  ловить

окуней, а попался тунец. Я же зарабатываю книгами,  знаете ли.  Худо-

жественными.

- Да,  сэр,  мистер Джефферис,- я читала две ваши книги,  и  они  мне

очень понравились.

- Да ну,- удивился он и посмотрел так,  будто это я спятила.- Что  ж,

очень рад, что вы мне это сказали. Я сегодня проснулся,  и мне пришла

идея. "Да, сэр,- подумала я про себя,- вам пришла идея,  такая свежая

и горячая, что вы. ею залили всю простыню. Но ее там больше нет,  так

что можете не беспокоиться". Я едва удержалась,  чтобы громко не рас-

смеяться. Только, Дарси, я думаю, он и этого не заметил бы.

- Я заказал завтрак,- он указал на ресторанную тележку у  двери,-  и,

пока ел, обдумывал эту маленькую идею. Я думал,  что может получиться

рассказ. Есть такой журнал, знаете ли... "Нью-Йоркер"... впрочем, не-

важно.- Он не собирался объяснять какой-то негритянке, что такое жур-

нал "Нью-Йоркер". Дарси ухмыльнулась.

- Но, пока я доел завтрак, она уже тянула на повесть. А потом... ког-

да я начал обсасывать кое-какие мысли...- Он издал пронзительный сме-

шок.- Такие идеи приходят раз в десять лет.  А  могут  и  никогда  не

прийти. Как вы думаете, могут два близнеца - духовных,  не физических

- воевать по разные стороны во время второй мировой войны?

- Ну, вряд ли на Тихом океане,- пробормотала я.  В другой раз вряд ли

я осмелилась бы вообще с ним разговаривать, Дарси,- я бы просто стоя-

ла,  раскрыв рот.  Но я все еще чувствовала себя за стеклянной стеной

или как после укала новокаина у зубного врача.  Он захохотал,   будто

это была самая остроумная шутка, и сказал:

- Ха-ха!  Да нет,  не там,  там этого не могло быть,  а вот в  Европе

вполне возможно. И они могли бы сойтись лицом к лицу в Арденнах.

- Ну,  может быть...- начала я,  но тут он опять забегал по гостиной,

теребя волосы, отчего они приобретали все более дикий вид.

- Понятно,  что звучит,  как мелодрама в духе  ".Орфей  спускается  в

ад",- бормотал он,- как дурацкие какиенибудь  "Под  двумя  знаменами"

или "Армадейл",  но  сам  принцип  близнецов...если  его  рационально

объяснить... а я вижу,  как...- Он резко обернулся ко мне.- Будет тут

драматический эффект?

- Да,  сэр,- ответила я.- Все любят истории о братьях,    которые  не

знают, что они братья.

-Конечно, любят,- продолжал он.- И вот что я еще скажу,- тут он оста-

новился, и его лицо приняло хитрое выражение.  Хитрое- то хитрое,  но

мне все было предельно ясно. Походило на то,  что он начинает осозна-

вать, что делает глупость,  будто человек,  который намазал лицо кре-

мом для бритья и поднес к нему электробритву.  Он обсуждал  с  черной

горничной свою,  может быть,  самую блестящую идею - с черной горнич-

ной, которая,  наверное,  считает лучшим в мире романом "Конец ночи".

Он забыл, как я сказала, что читала две его книга...

- Или решил,  что это уловка с целью выманить побольше чаевых,-  про-

бурчала Дарси.

- Да,  это вполне укладывается в его понимание природы человека.  Как

бы там ни было, это выражение означало,  что до него дошло,  с кем он

разговаривает, тодько и всего.

- Думаю,  мне придется остаться здесь подолыле,- сказал он.-  Скажите

портье, пожалуйста.- Он снова забегал и зацепил ногой ресторанную те-

лежку.- И заберите отсюда эту вонючую штуку, ладно?

- Может, мне позже вернуться и...- начала я.

- Да,да,да,- ответил он,- позже приходите и делайте что хотите,    но

сейчас будьте хорошей девочкой и заберите отсюда все это...   и  сами

убирайтесь. Я так и сделала и испытала самое большое в жизни облегче-

ние,  когда за мной закрылась дверь гостиной.  Я покатила тележку  по

коридору.  Он брал на завтрак сок и ветчину с вареными яйцами.  Я уже

далеко отошла, когда заметила на его тарелке еще и гриб,  отодвинутый

в сторону вместе с последним яйцом и объедком ветчины.  Я  посмотрела

на это, и в голове у меня просветлело. Я вспомнила тот гриб,  что она

- старуха Делорм - дала мне в пластиковой коробочке.  Вспомнила впер-

вые с того дня. Вспомнила,  как нашла его в кармане платья и куда по-

ложила.  Тот,  что на таредке,  выглядел точно так же - сморщенный  и

слегка подсушенный,  больше похожий на поганку,  такой,  что им можно

здорово отравиться. Она пристально посмотрела на Дарси.

- Он его тоже ел. Съел больше половины.  За столом в тот день дежурил

мистер Бакли,  и я сказала ему,  что мистер Джефферис подумывает  ос-

таться еще. Мистер Бакли ответил, что не видит в этом большой пробле-

мы, хотя мистер Джефферис собирался сьезжать сегодня после обеда. По-

том я спустилась в кухню, которая обслуживала номера,  и поговорила с

Беделией Ааронсон - ты, наверно,  помнишь ее,- я спросила,  не видела

ли она тут кого-то постороннего. Беделия ответила, что не понимает, о

чем речь,  но она никого не видела.  Она спросила: "А зачем это тебе,

Марти?", а я заявила, что не могу сказать. Она сказала, что никого не

было, даже того мужчины из отдела снабжения, который ухаживает за но-

венькой девушкой. Я продолжала приставать, и она уступила: "Ну,  раз-

ве что какая-то старая негритянка". Я посмотрела ей в глаза и спроси-

ла, как выглядела та старуха.

- Ну,- ответила Беделия,- скорее всего,  она зашла с улицы в  поисках

туалета. Такое у нас бывает.  Негры иногда не спрашивают,  потому что

боятся, что обслуга вышвырнет их, даже если они прилично одеты...  и,

как тебе известно, они так и делают.  Как бы там ни было,  эта бедная

старушка - забрела сюда...- Она замолчала и тревожно взглянула на ме-

ня: - Что с тобой, Марта? Ты вот-вот упадешь в обморок!

- Я не собираюсь падать в обморок,- сказала я.- Что она здесь делала?

- Просто бродила, присматриваясь к тележкам, будто не понимала,  куда

попала,- ответила она.- Бедняжка! Ей не меньше восьмидесяти.  Вид та-

кой,  будто сильный ветер занес ее высоко  в  небо,    как  воздушный

змей... Марта, пройди сюда и сядь.  Ты похожа на портрет Дориана Грея

в том фильме.

- Как она выглядела? Скажи!

- Я же тебе сказала - старая. Они для меня все на одно лицо.  Эта от-

личалась только шрамом на лице. Во всю щеку и лоб... Дальше я не слы-

шала, потому что действительно упала в обморок.  Меня отпустили домой

раньше,  и только дома у меня появилось то  же  желание  плеваться  и

страшная жажда,  и,  скорее всего,  меня вывернуло бы наизнанку,  как

вчера. Но на этот раз я просто села у окна,  смотрела на улицу и раз-

говаривала сама с собой. То, что она со мной сделала,  было не просто

гипнозом; теперь я это уже знала.  Это было посильнее гипноза.  Я еще

не была уверена,  что признаю колдовство,  но что-то она со мной дей-

ствительно сделала,  и что бы это ни было,  мне придется с этим  счи-

таться. Я не могла ни уйти с работы, ни бросить мужа,  явно ни на что

не годного,  тем более что предвиделся ребенок.  Я даже не могла про-

сить, чтобы меня перевели на другой этаж.  За год-другой до того мог-

ла бы,  но тогда ходили слухи,  что меня сделают  помощником  главной

горничной десятогодвенадцатого этажей, а это означало прибавку к зар-

плате. Более того, это означало, что меня скорее всего возьмут обрат-

но после родов. У моей мамы была поговорка: "Чего не стереть, то при-

дется стерпеть".  Я подумывала пойти к этой старухе  и  попросить  ее

снять чары, но уже понимала,  что ничего не выйдет - она вбила себе в

голову, что то, что она делает,  лучший вариант для меня,  а я крепко

усвоила одну вещь в этом мире,  Дарси,- никогда нельзя надеяться  пе-

реубедить человека, если он уверен, что помогает тебе.  И вот я сиде-

ла, обдумывая все это и глядя на улицу, где сновали люди,  и отключи-

лась. Это продолжалось минут пятнадцать, не больше, но, придя в себя,

я поняла кое-что еще.  Старуха хотела,  чтобы я продолжала делать то,

что сделала уже дважды, а это было невозможно,  если бы Питер Джеффе-

рис вернулся в Бирмингем.  Поэтому она проникла на кухню  и  положила

тот гриб на его тедежку,  он поел его,  и ему пришла эта идея.  Роман

действительно вышел потрясающий -  он  назывался  "Парни  в  тумане".

Именно о том,  что он говорил мне в тот день - братья-близнецы,  один

американский солдат,  другой немецкий,  и они встречаются в Арденнах.

Он вышел самым большим тиражом из всех его романов.  Она помолчала  и

добавила:

- Это я узнала из некропога.  Он оставался еще неделю.  Каждый  день,

когда я входила,  он сидел за столом в гостиной и писал  в  одном  из

своих желтых блокнотов, даже не переодев пижаму.  Каждый день я спра-

шивала его, не зайти ли мне позже, а он говорил мне,  чтобы я убирала

в спальне,  только тихо.  Каждый день я говорила себе,   что  сегодня

больше не буду делать этого, и каждый день это было на простыне,  еще

свежее, и каждый день все молитвы и обещания,  которые я давала себе,

улетали в окно, и я снова делала это. Здесь даже не было борьбы с ис-

кушением до пота и дрожи;  просто закроешь глаза на минутку - и гото-

во. Да, и каждый день,  как только я входила,  он хватался за голову,

будто не давая ей развалиться.  Ну и пару мы составляли!  Ему бы  мои

утренние страдания, мне бы его ночные труды!

- Как это? - спросила Дарси.

- Ночью я действительно мучилась из-за того, что делаю,  и плевалась,

и пила воду,  пару раз даже вырвала.  Миссис Паркер так приставала  с

вопросами, что я, наконец, призналась ей,  что беременна,  но не хочу

говорить мужу,  пока не будет подтверждения.  Джонни Роузволл был са-

мовлюбленный сукин сын, но думаю, даже он заподозрил бы,  что со мной

что-то не так,  если бы не был слишком занят своим делом  -  ограбле-

нием винного магазина, которое он замышлял с дружками. Я-то, конечно,

об этом не знала; я просто была довольна, что он держится подальше от

меня. Хоть это немного облегчало мне жизнь. А потом я однажды зашла в

1163-й, и Джеффериса там не было. Он собрал вещички и вернулся в Ала-

баму писать свою книгу и вспоминать о своей войне. О, Дарси, я не мо-

гу тебе описать свою радость! Я чувствовала себя, как Лазарь, вернув-

шийся к жизни.  Этим утром мне показалось,  что все  еще  может  кон-

читься благополучно,  как в романе,- я скажу Джонни о ребенке,  и  он

исправится, бросит наркотики и найдет нормальную работу. Он будет хо-

рошим мужем мне и хорошим отцом моему сыну - я уже была уверена,  что

будет мальчик. Я зашла в спальню Джеффериса и увидела, что белье, как

всегда, перекручено, одеяла, сброшенные в дальний угол кровати,  сби-

лись в тугой узел. Я подошла к постели, как во сне,  и потянула прос-

тыню.  Я думала: "Ладно,  если я должна...  но это в последний  раз".

Оказалось,  что последний раз уже был.  На этой простыне не оказалось

никаких следов его жизнедеятельносги.  Какие бы чары старая  колдунья

ни навела на нас, они кончились. "И хорошо,- подумала я.

- У меня будет ребенок, у него будет книга, и мы оба избавились от ее

колдовства. И плевать мне на истинного отца,  если Джонни будет хоро-

шим отцом тому, кого я ношу".

- В тот же вечер я сообщила Джонни,- сказала Марта и сухо добавила: -

Он не выразил восторга, как тебе, видимо, известно. Ларси кявнула.

- Двинул меня шваброй раз пять,  а потом,  когда я  плакала  в  углу,

стоял надо мной и кричал: "Ты что, спятила? Нет у нас никакого ребен-

ка! Совсем сдвинулась баба!" Повернулся и ушел.

       Я лежала, думала о первом выкидыше и боялась,  что в любую ми-

нуту опять начнутся боли и все повторится.  Думала,  как мама  писала

мне, чтобы я убиралась отсюда, пока он не отправил меня в больницу, а

Кисеи прислала автобусный билет и написала помадой: "УЕЗЖАЙ СРАЗУ". И

ковда я убедилась, что выкидыша не будет,  я встала с намерением соб-

рать вещички и уматывать к черту - сразу же, пока он не вернулся.  Но

не успела я открыть шкаф,  как опять подумала о  Мамаше  Делорм.    Я

вспомнила,  что сказала ей,  что собираюсь уйти от Джонни,  а она мне

ответила: "Он от тебя уйдет. Ты его проводишь, и все. Держись, женщи-

на. Будет немного денег. Ты думаешь,  он сделал ребенка,  но это сов-

сем не он".  Казалось,  будто она присутствует здесь и указывает мне,

чем заняться и что делать. Я полезла в шкаф,  действительно,  но сов-

сем не за своими вещами.  Я порылась и кое-что откопала в  том  самом

проклятом пальто,  где раньше нашла пузырек с героином.  Это было его

любимое пальто, и в нем действительно можно было найти все,  что нуж-

но, чтобы понять, кто такой Джонни Роузволл.  Оно было очень яркое...

дешевое на вид. Я его терпеть не могла.  На этот раз наркотики мне не

попались.  В одном кармане оказалась огромная бритва,  в другом - ма-

ленький дешевый пистолет. Я достала пистолетик, посмотрела на него, и

меня снова охватило то же чувство,  что в спальне Джеффериса - словно

я делаю что-то, еще не пробудившись от глубокого сна. Я прошла в кух-

ню с пистолетом в руке и положила его на полочку над плитой.    Потом

открыла шкафчик над раковиной и порылась в углу среди специй  и  чая.

Сначала я не могла найти то,  что старуха дала мне,  и  меня  охватил

неизбывный, до полного оцепенения ужас - я испугалась,  как можно пу-

гаться только во сне. Потом нащупала ту самую пластиковую коробочку и

вынула ее.  Я открыла ее и достала гриб.  Он был противный  на  ощупь

-слишком тяжелый для своих размеров и теплый.  Будто  держишь  что-то

живое,  что еще не совсем умерло.  Помнишь,  что я делала в спальне у

Джеффериса? Так вот, лучше бы я еще двести раз сделала это,  чем сно-

ва взяла в руки тот гриб. Я держала его в правой руке, а в левую взя-

ла этот пистолетик 32-го калибра.  Потом изо всех сил сжала  кулак  и

почувствовала,  как гриб хлюпает у меня под  пальцами,    и  раздался

звук... я знаю, в это невозможно поверить...  но он как бы вскрикнул.

Ты можешь поверить?  Дарси медленно покачала головой.  Она  не  знала

точно,  верит она или нет,  но наверняка знала одно: она не хочет ве-

рить.

- Вот и я не верю. Но звук был очень похожий.  И в другое ты не пове-

ришь, но я верю,  потому что видела: из него потекла кровь.  Из гриба

текла кровь.  Ручеек стек у меня по пальцам прямо на  пистолет.    Но

кровь исчезла сразу,  как только попала на ствол.  Потом я  останови-

лась. Я разжала кулак, ожидая, что там полно крови, но там был только

гриб,  весь сморщенный,  с вмятинами от пальцев.  Ни на грибе,  ни на

моей руке, ни на пистолете никакой крови не было.  И едва я подумала,

что ничего не сделала, а просто сплю наяву, как эта чертова штука за-

дергалась у меня в руке. Я посмотрела туда,  и какое-то мгновение она

вообще не показалась грибом - она выглядела как крохотный пенис,  еще

живой. Я вспомнила,  как у меня по руке текла кровь,  когда я сжимала

его,  и подумала о словах старухи: "Всякого ребенка,  которого  зани-

нает женщина,  мужчина выстреливает из собственного клюва,  девочка".

Оно снова задергалось - абсолютно точно,  я тебе говорю,- и я  взвиз-

гнула и бросила его в мусорное ведро. Тут я услышала,  как Джонни то-

пает по лестнице, схватила его пистолет, побежала в спальню и положи-

ла обратно в карман пальто.  Потом залезла в постель одетая,  даже не

сняв туфли, и натянула одеяло до подбородка. Он зашел,  и видно было,

что он настроен поскандалить.  В руке у него была выбивалка для  ков-

ров. Не знаю, где он ее взял, но ясно было,  что он собирается ею де-

лать.

- Никакого ребенка не будет,- сказал он.- Иди сюда.

- Нет,- ответила я,- ребенка не будет.  Тебе уже не нужна эта  штука,

положи ее. Ты уже позаботился е ребенке, безмозглое дерьмо.  Я знала,

что рискую, обзывая его такими словами,  ио решила,  что они заставят

его поверить мне,  и так и вышло.  Вместо того чтобы бить меня,  этот

здоровенный кретин весь расплылся в ухмылке.  Говорю тебе,  я никогда

его так не презирала, как тогда.

- Вышел? - спросил он.

- Вышел,- сказала я.

- Куда он делся? - спросил он.

- А как ты думаешь? - сказала я.- Наверно,  плывет по Ист-ривер.   Он

подошел ко мне и попытался поцеловать. Господи прости. Поцеловать ме-

ня! Я увернулась, и он ударил меня подбородком в темя, но не больно.

- Вот увидишь,  мне лучше знать,- сказал он.- Потом будет время и для

детей. Он снова ушел.  Следующей ночью он с дружками пытался ограбить

винный магазин, и пистолет взорвался у него в руках и убил его.

- Думаешь, ты заколдовала пистолет, так, что ли? - спросила Дарси.

- Нет,- спокойно произнесла Марта.- Она заколдовала...  моими руками,

так сказать. Она видела, что я сама не справлюсь, вот и заставила ме-

ня решить эту проблему.

-Но ты же считаешь, что пистолет был заколдован.

- Не просто считаю,- тихо возразила Марта.  Дарси пошла в  кухню  вы-

пить воды. У нее вдруг пересохло во рту.

- Вот и все, в общем,- продолжала Марта,  когда та вернулась.- Джонни

погиб,  а я родила Пита.  Только когда я уже не могла работать  перед

родами, я узнала, сколько у меня друзей. Если бы я знала раньше,  мо-

жет быть, я бы раньше ушла от Джонни... а может быть, и нет. Никто не

может предвидеть, что произойдет в этом мире, что бы мы ни думали или

говорили.

- Но это еще не все? - спросила Дарси.

- Есть еще две вещи,- сказала Марта.- В общем-то мелочи.

- Но не похоже, чтобы она считала их мелочами,- подумала Дарси.

- Я снова пошла к Мамаше Делорм, когда Питу уже было четыре месяца. Я

не хотела, но пошла.  У меня был конверт с двадцатью долларами.  Я не

могла себе позволить такой расход, но каким-то образом знала, что это

ее деньги. Было темно. Ступеньки казались еще уже, чем в прошлый раз,

и чем выше я поднималась,  тем сильнее ощущались ее запахи:  полусго-

ревших свечей, и высохших обоев,  и чая,  который отдавал корицей.  В

последний раз у меня появилось это ощущение,  будто я что-то делаю во

сне - словно за стеклянной стеной.  Я подошла к ее двери и постучала.

Ответа не было,  и я постучала снова.  Опять тишина,  я опустилась ва

колени и просунула конверт под дверь.  И ее голос донесся прямо из-за

двери, будто она по ту сторону тоже стала на колени. Я в жизни так не

пугалась,  как тогда,  когда услышала  этот  сухой  старческий  голос

сквозь щель под дверью - он шел будто бы из могалы.

- Он вырастет хорошим мальчиком,- говорила она.- Как отец. Как истин-

ный отец.

- Я вам кое-что принесла,- сказала я.  Я едва  различала  собственный

голос.

- Просунь его в щель,  милочка,- прошептала она.  Я подголкнула  кон-

верт, а она утащила его на свою сторону.  Я услышала,  как она вскры-

вает конверт, и осталась ждать. Просто ждать.

- Тут хватит,- прошептала она.- Иди отсюда, деточка,  и больше никог-

да не приходи к Мамаше Делорм. слышишь?  Я вскочила на ноги и побежа-

ла прочь что есть духу. Марта подошла к книжному шкафу и достала кни-

гу в твердом переплете.  Дарси была поражена сходством между оформле-

нием этой книга и романа Питера Роузволла. Это было "Сияние неба" Пи-

тера Джеффериса,  и на обложке были нарисованы двое солдат,  штурмую-

щих вражеский дот. Один из них держал гранату, другой стрелял из вин-

товки М-1. Марта порылась в своей холщовой сумке, достала книгу сына,

развернула бумагу, в которую она была обернута,  и благоговейно поло-

жила рядом с книгой Джеффериса. "Сияние неба" - "Сияние славы". Срав-

нение напрашивалось само собой.

- Вот книга того,- сказала Марта.

- Да,- неуверенно произнесла Дарси.- Действительно похожи. А как нас-

чет содержания? Разве они... Она растерянно запнулась и искоса взгля-

нула на Марту. С облегчением она обнаружила, что Марта улыбается.

- Ты хочешь спросить,  не списал ли мой сын книгу этого подонка?    -

спросила Марта без всякой враждебности.

- Нет! - воскликнула Дарси с излишней горячностью.

- Общего у них только то, что обе книга о войне,- сказала Марта.- Они

различаются, как...ну, как различаются черный и белый. Но и в той,  и

в другой как бы рассеяно...  что-то неуловимое.   Это  тот  солнечный

свет, о котором я говорила,- это ощущение, что мир гораздо лучше, чем

кажется, особенно людям, которые слишком хитры, чтобы быть добрыми.

- А разве не может быть,  что твой сын вдохновлялся Питером Джеффери-

сом... он читал его книги в колледже и...

- Конечно,- ответила Марта.- Думаю,  что мой Питер читал Джеффериса -

скорее всего, это так, хотя бы потому,  что подобное тянется к подоб-

ному. Но есть кое-что еще, что объяснить потруднее.  Она взяла в руки

роман Джеффериса, задумчиво подержала его, а потом взглянула на Дарси.

- Я купила эту книгу примерно через год после рождения сына,- продол-

жала она.- Тираж еще только печатался, и магазин заказал пробную пар-

тию.  Коща Джефферис приехал в очередной раз,  я набралась смелости и

попросила у него автограф.  Я думала,   он  рассердится  из-за  такой

просьбы, но он лишь немного удивился. Смотри сюда.  Она раскрыла фор-

зац "Сияния неба". Дарси прочла то, что там было напечатано,  и у нее

все смешалось в годове.  "Посвящаю эту книгу  своей  матери,    АЛТЕЕ

ДИКСМОНТ ДЖЕФФЕРИС, лучшей женщине,  которую я знал".  А ниже Джеффе-

рис написал чернилами,  которые уже почти выцвели:  "Марте  Роузволл,

которая убирает мой бардак и никогда не жалуется".  Потом  роспись  и

дата: "Август 1961".  Слова в рукописном посвящении сперва показались

ей оскорбительными...  потом жуткими.  Но не успела она обдумать это,

как Марта раскрыла кншу своего сына, "Сияние славы",  тоже на форзаце

и положила рядом с книгой Джеффериса.  Дарси  снова  прочла  печатный

текст: "Посвящаю эту книгу своей матери,  МАРТЕ РОУЗВОЛЛ.  Мама,  без

тебя я бы этого не сделал". И ниже фломастером: "И это правда. Я люб-

лю тебя, мама!  Пит".  Но она не читала эту надпись - она просто рас-

сматривала ее. Глаза ее перебегали с одной книга на другую,  и обрат-

но, с надписи, сделанной в августе 1961 года, на другую,  сделанную в

апреле 1985-го.

- Видишь? - тихо спросила Марта. Дарси кивнула. Она видела. Тонкий, с

наклоном,  слегка старомодный почерк был совершенно одинаков в  обоих

случаях... как и тексты посвящений,  с небольшими вариациями.  Только

тон рукописных посвящений различался так же четко,   как  различаются

черный и белый.