Артур Кларк Юпитер Пять Перевод Л. Жданова Профессор Форстер такой коротышка, что для него пришлось сделать особый космический скафандр. Однако, как это часто бывает, малый рост с лихвой возмещается кипучей энергией и задором. Когда я познакомился с ним, он уже двадцать лет добивался осуществления своей мечты. Больше того, он сумел убедить множество трезвых дельцов, депутатов Всемирного совета и руководителей научных трестов, чтобы они финансировали его проект и снарядили для него корабль. Потом было немало примечательных событий, но я по-прежнему считаю это самым поразительным из достижений профессора... "Арнольд Тойнби" стартовал с Земли с командой из шести человек. Кроме профессора и его главного помощника Чарльза Эштона, в состав экспедиции вошла обычная троица - пилот, штурман, инженер, а также два аспиранта, Билл Хоукинс и я. Мы с Биллом еще ни разу не бывали в космосе, и все нам казалось до того увлекательным, что нас нисколько не волновало, успеем ли мы вернуться на Землю до начала следующего семестра. Между прочим, нашего научного руководителя это, по-видимому, тоже не волновало. Характеристики, которые он нам написал, были полны экивоков, но так как людей, мало-мальски разбирающихся в марсианских письменах, можно было сосчитать по пальцам одной руки (извините за штамп), нас взяли. Поскольку летели мы на Юпитер, а не на Марс, было не совсем ясно, при чем тут марсианские письмена. Но мы кое-что знали о теории профессора и строили весьма хитроумные догадки. Они подтвердились - частично - на десятый день после отлета. Когда по вызову профессора мы явились в его кабину, он встретил нас оценивающим взглядом. Даже при нулевой силе тяжести, когда мы цеплялись за что попало и уподоблялись плавающим водорослям, профессор Форстер всегда ухитрялся сохранять достоинство. Он посмотрел на Билла, потом на меня, потом опять на Билла, и мне показалось (конечно, я мог ошибиться), что он думает: "За что мне такое наказание?" Последовал глубокий вздох, явно означавший: "Все равно теперь уже поздно, ничего не поделаешь", и профессор заговорил - медленно, терпеливо, как обычно, когда он что-нибудь объясняет. Во всяком случае, он обычно говорит таким тоном с нами. Правда, мне сейчас пришло в голову, что... ладно, не будем отвлекаться. - До сих пор, - начал он, - у меня просто не было времени рассказать вам о цели нашей экспедиции. Но, может быть, вы уже догадались? - Мне кажется, я догадался, - ответил Билл. - Ну-ка, послушаем. - В глазах профессора мелькнул задорный огонек. Я хотел остановить Билла, но вы пробовали лягнуть кого-нибудь в состоянии невесомости? - Вы ищете доказательства, то есть дополнительные доказательства вашей теории о диффузии внеземных культур. - А как вы думаете, почему я ищу их на Юпитере? - Точно не знаю, но мне кажется, вы рассчитываете найти что-нибудь на одном из его спутников. - Блестяще, Билл, блестяще. Известно пятнадцать спутников Юпитера, причем их общая площадь приблизительно равна половине земной поверхности. Где бы вы начали поиски, будь у вас на то неделька-другая? Мне это весьма интересно узнать. Билл неуверенно поглядел на профессора, точно заподозрив его в сарказме. - Я не очень силен в астрономии, - сказал он. - Но, кажется, в числе этих пятнадцати спутников есть четыре большие луны. Я бы начал с них. - К вашему сведению, каждая из этих лун - Ио, Европа, Ганимед и Каллисто - по величине равна Африке. Вы стали бы обследовать их в алфавитном порядке? - Нет, - сразу ответил Билл. - Я начал бы с той из них, которая ближе к планете. - Пожалуй, не стоит больше напрасно тратить время на изучение вашей способности логически мыслить. - Профессор вздохнул, ему явно не терпелось начать заготовленную речь. - К тому же вы глубоко ошибаетесь. Большие спутники нам ни к чему. Их давно сфотографировали, а часть поверхности изучена непосредственно. Там нет ничего интересного для археолога. Мы же с вами летим на объект, который еще никто не исследовал. - Неужели на Юпитер! - ахнул я. - Что вы, к чему такие крайности! Но мы будем к нему так близко, как еще никто не бывал. Он помолчал. - Как известно, - впрочем, вам это вряд ли известно - между спутниками Юпитера путешествовать почти так же трудно, как между планетами, хотя расстояния намного меньше. Это объясняется тем, что у Юпитера мощнейшее гравитационное попе и спутники обращаются вокруг него с удивительной быстротой. Наиболее близкий к планете спутник движется почти со скоростью Земли, и, чтобы попасть на него с Ганимеда, требуется примерно столько же горючего, сколько на маршруте Земля- Венера, хотя весь перелет занимает полтора дня. Вот этот-то перелет мы и осуществим. Никто до нас не летал туда, нечем было оправдать такие затраты. Диаметр Юпитера Пять всего каких-нибудь тридцать километров и от него ничего интересного не ждали. На внешние спутники попасть куда легче, и все же на некоторые из них еще ни разу никто не высаживался - что толку зря расходовать горючее! - Почему же мы его расходуем? - нетерпеливо перебил я. Я считал, что из затеи профессора ничего не выйдет, но это меня не очень тревожило: было бы интересно и не слишком опасно. Пожалуй, стоит сознаться (а впрочем, стоит ли? Ведь другие об этом помалкивают!), что в то время я абсолютно не верил в теорию профессора Форстера. Конечно, я понимал, что он блестящий специалист в своей области, но всему есть предел, и наиболее фантастические его идеи казались мне нелепостью. Нет, в самом деле, свидетельства были настолько шаткими, а выводы - настолько революционными, что поневоле усомнишься. Возможно, вы еще помните, как был удивлен мир, когда первая экспедиция на Марс обнаружила следы не одной, а двух древних цивилизаций. Обе достигли высокого развития, но обе погибли свыше пяти миллионов лет назад. Причину их гибели пока установить не удалось. Во всяком случае, их погубила не война, потому что обе цивилизации благополучно сосуществовали. Представители одного народа биологически напоминали насекомых, а представители второго были ближе к пресмыкающимся. По-видимому, аборигенами Марса были насекомые. Люди-рептилии (их цивилизацию обычно называют "культурой X") прибыли на планету позднее. Во всяком случае, так считал профессор Форстер. Точно известно, что они владели секретом космических полетов: развалины их крестообразных городов были обнаружены не более и не менее как на Меркурии. По мнению Форстера, они пытались освоить все малые планеты; Земля и Венера им не подходили из-за большой силы тяжести. Профессора несколько огорчало, что на Луне не нашли никаких следов "культуры X", но он был уверен, что их найдут. По общепринятой теории "культура X" первоначально возникла на какой-то малой планете или на спутнике. Люди-рептилии установили мирный контакт с марсианами - в ту пору единственными, кроме них, разумными существами в солнечной системе, - но затем их цивилизация погибла одновременно с марсианской. Однако профессор Форстер построил куда более смелую гипотезу. Он не сомневался, что "культура X" явилась в солнечную систему из межзвездного пространства, и его раздражало, что никто, кроме него, не верил в эту теорию; впрочем, не так уж сильно раздражало, ибо он принадлежит к числу людей, которые счастливы только тогда, когда находятся в меньшинстве. Слушая рассказ профессора о его плане, я смотрел в иллюминатор на Юпитер. Это было великолепное зрелище. Вот экваториальные пояса облаков, а вот, рядом с планетой, словно маленькие звездочки, - три спутника. Который из них Ганимед, первая остановка на нашем пути? - Если Джек удостоит нас своим вниманием, - продолжал профессор, - я объясню, почему мы отправились в такую даль. Вы знаете, что в прошлом году я довольно много копался в развалинах в сумеречной зоне Меркурия. Возможно, вы знакомы с докладом, который я прочел по этому вопросу в Лондонском институте экономики. Может быть, вы даже сами сидели в аудитории. Помнится мне, в задних рядах был какой-то шум... Так вот: тогда я умолчал о том, что обнаружил на Меркурии важный ключ к разгадке происхождения "культуры X". Да-да, я ничего не сказал, как ни соблазнительно было дать сдачи тупицам вроде доктора Хотона, когда они пытались прохаживаться на мой счет. Не мог же я рисковать, что кто-нибудь доберется туда прежде, чем я смогу организовать экспедицию. В числе моих находок был хорошо сохранившийся барельеф с изображением солнечной системы. Конечно, это не первое открытие такого рода - как вы знаете, астрономические мотивы часто встречаются и а собственно марсианском искусстве, и в искусстве "культуры X". Но здесь рядом с несколькими планетами, включая Марс и Меркурий, были проставлены какие-то непонятные значки. По-моему, эти символы как-то связаны с историей "культур" X". И, что всего любопытнее, особое внимание почему-то обращено на маленький Юпитер Пять, чуть ли не самый неприметный из спутников Юпитера. Я убежден, что именно там можно найти ключ ко всей проблеме "культуры Х", - вот почему я и лечу туда. Помнится, тогда рассказ профессоре не произвел на нас с Биллом большого впечатления. Допустим, представители "культуры X" побывали на "Пятерке" и даже почему-то оставили там свои изделия. Конечно, было вы интересно раскопать их, но вряд ли они окажутся такими важными, как думает профессор. Вероятно, он был разочарован тем, как мало восторга мы проявили. Но он был сам виноват, потому что мы в этом вскоре убедились - все еще кое-что таил от нас. Примерно через неделю мы высадились на Ганимеде, крупнейшем спутнике Юпитера и единственном, на котором есть постоянная база-обсерватория и геофизическая станция с полусотней сотрудников. Все они были рады гостям, но мы задержались ненадолго, только для заправки, профессору не терпелось лететь дальше. Естественно, всех заинтересовало, почему мы направляемся именно на "Пятерку", но профессор хранил молчание, а мы не смели его нарушить - он не спускал с нас глаз. Ганимед, между прочим, очень интересное место, и на обратном пути нам удалось поближе с ним познакомиться. Но я обещал статью о нем другому журналу, так что не буду распространяться здесь. (Постарайтесь не пропустить очередного номера "Национального астрографического журнала".) Прыжок с Ганимеда на "Пятерку" занял чуть больше полутора дней. Было немного жутко наблюдать, как Юпитер растет с каждым часом, грозя заполнить все небо. Я мало смыслю в астрономии, но меня не покидала мысль о чудовищном гравитационном поле, в которое мы падали. Мало ли что может случиться! Скажем, горючее кончится, и мы не сумеем вернуться на Ганимед, а то и упадем на Юпитер. Хотел бы я описать это зрелище: вращающийся перед нами колоссальный шар, опоясанный полосами свирепых бурь... Откровенно говоря, я даже попытался, но мои друзья литераторы, читавшие рукопись, посоветовали мне выбросить этот кусок, (Они надавали мне еще кучу советов, которые я решил не принимать всерьез, иначе этот рассказ вообще не увидел бы света.) К счастью, теперь опубликовано столько цветных "портретов" Юпитера, что вы не могли их не видеть. Возможно, вам попался и тот снимок, который был причиной всех наших неприятностей. (Дальше вам все будет ясно.) Наконец Юпитер перестал расти; мы вышли на орбиту "Пятерки", вот-вот - и мы догоним крохотную луну, стремительно обращавшуюся вокруг своей планеты. Все мы втиснулись в рубку, чтобы как можно раньше увидеть цель, - во всяком случае, все, кому хватало места. Мы с Биллом стояли у входа, пытаясь хоть что-то разглядеть через головы остальных. Кингсли Сирл, наш пилот, сидел в своем кресле, как всегда невозмутимый, инженер Эрик Фултон задумчиво жевал ус, глядя на топливомер, а Тони Грувс колдовал над своими таблицами. Профессор словно прирос к окуляру телеперископа. Вдруг он вздрогнул и тихо ахнул. Потом молча кивнул Сирлу и уступил ему место у окуляра. Та же картина. Сирла сменил Фултон. Когда вздрогнул и Грувс, нам это надоело, мы протиснулись к окуляру и после короткого боя овладели им. Не знаю, что именно я рассчитывал увидеть, во всяком случае, я был разочарован. В пространстве перед нами висела неполная луна, ее ночной сектор едва просматривался в отраженном свете Юпитера. И все. Но вот мои глаза, как это бывает, когда достаточно долго смотришь в телескоп, навали различать детали. Поверхность спутника покрывали тонкие пересекающиеся линии, и вдруг я уловил в них определенную закономерность. Да-да, эти линии образовали геометрически правильную сетку, совеем как параллели и меридианы на земном глобусе. Вероятно, я тоже присвистнул от удивления, потому что Билл оттер меня и сам прильнул к окуляру. До чего же самодовольней вид был у профессора Форстера, когда мы засыпали его вопросами. - Конечно, - объяснил он, - для меня это не такая неожиданность, как для вас. Помимо барельефа, найденного на Меркурии, я располагал еще и другими данными. В обсерватории на Ганимеде работает один мой друг - я посвятил его в свою тайну, и последние несколько недель он основательно потрудился для меня. Человек посторонний удивился бы, как мало обсерватория занималась спутниками. Самые мощные приборы наведена на внегалактические туманности, а остальные - на Юпитер и только на Юпитер. Что касается "Пятерки", то сотрудники обсерватории измерили ее диаметр и сделали несколько общих снимков, чем дело и ограничилось. Снимки вышли недостаточно четкие и не выявили линий, которые мы с вами сейчас видели, не то, конечно, этим вопросом занялись бы раньше. Стоило мне попросить моего друга Лоутона навести на "Пятерку" стосантиметровый рефлектор, как он их сразу обнаружил. Кроме того, он отметил одну вещь, на которую давно следовало бы обратить внимание. Диаметр "Пятерки" - всего тридцать километров, но яркость никак не соответствует таким малым размерам. Когда сравниваешь ее отражательную способность или альдеб... аль... - Альбедо! - Спасибо, Тони. Когда сравниваешь ее альбедо с альбедо других лун, оказывается, что она гораздо лучше их отражает свет. Отражает, как полированный металл, а не как горная порода. - Вот оно что! - воскликнул я. - Народ "культуры X" покрыл "Пятерку" внешней оболочкой! Что-то вроде куполов, которые мы знаем по Меркурию, только побольше. Профессор поглядел на меня с явным состраданием. - Вы все еще не догадались! - сказал он. По-моему, это было не совсем справедливо с его стороны. Скажите откровенно: вы на моем месте лучше справились бы с задачей? Через три часа мы опустились на огромную металлическую равнину. Глядя в иллюминатор, я чувствовал серя карликом. Муравей, взобравшийся на газгольдер, наверно, понял бы меня. А тут еще громада Юпитера над головой. Даже обычная самоуверенность профессора как будто уступила место почтительной робости. Равнина была не совсем гладкой. Ее прочерчивали широкие полосы на стыках громадных металлических плит. Эти самые полосы, вернее, образованную ими сетку мы и видели из космоса. Метрах в трехстах от нас возвышалось что-то вроде пригорка. Мы заприметили его еще в полете, когда обследовали маленький спутник с высоты. Всего таких выступов было шесть. Четыре помещались на равном расстоянии друг от друга вдоль экватора, два на полюсах. Напрашивалась догадка, что перед нами входы, ведущие внутрь металлической оболочки. Я знаю, многие думают, будто бродить в космическом скафандре по планете с малым тяготением, без атмосферы - занятие чрезвычайно увлекательное. Эти люди ошибаются. Нужно столько всего помнить, делать столько проверок и принимать столько мер предосторожности, что тут уж не до романтики. Во всяком случае, так обстоит дело со мной. Правда, на этот раз я был так возбужден, когда мы выбрались из шлюза, что не помнил абсолютно ничего. Сила тяжести на "Пятерке" так мала, что ходить там нельзя. Связанные, как альпинисты, мы скользили по металлической равнине, используя отдачу реактивных пистолетов. На концах цепочки находились опытные космонавты Фултон и Грувс, и всякая опрометчивая инициатива тотчас тормозилась. Через несколько минут мы добрались до цели - широкого, низкого купола около километра в окружности. А может быть, это огромный воздушный шлюз, способный принять целый космический корабль? - Все равно мы сможем проникнуть внутрь только благодаря какой-нибудь счастливой случайности - ведь механизмы, несомненно, давно испортились, да - хоть бы и не испортились, нам с ними не справиться. Что может быть мучительнее: стоять на пороге величайшего археологического открытия и ощущать свою полнейшую беспомощность! Мы обогнули примерно четверть окружности купола, когда увидели зияющее отверстие в металлической оболочке. Оно было невелико, метра два в поперечнике, и настолько правильной формы, что мы даже не сразу сообразили, что это такое. Потом я услышал в радиофоне голос Тони: - А ведь это не искусственное отверстие. Мы обязаны им какому-то метеориту. - Не может быть! - возразил профессор Форстер. - Оно слишком правильное. Тони стоял на своем. - Большие метеориты всегда оставляют круглые отверстия, разве что удар был направлен по касательной. Посмотрите на края - фазу видно, что был взрыв. Вероятно, сам метеор вместе с оболочкой испарились и мы не найдем никаких осколков. - Что ж, это вполне возможно, - вставил Кингсли. - Сколько стоит эта конструкция? Пять миллионов лет? Удивительно, что мы не нашли других кратеров. - Возможно, вы угадали. - На радостях профессор даже не стал спорить. - Так или иначе, я войду первым. - Хорошо, - сказал Кингсли; ему, как капитану, принадлежало последнее слово в таких вопросах. - Я вытравлю двадцать метров троса и сам сяду на краю, чтобы можно было поддерживать радиосвязь. А не то оболочка будет экранировать. И профессор Форстер первым вошел внутрь "Пятерки" - честь, принадлежавшая ему по праву. А мы столпились около Кингсли, чтобы он мог нам передавать, что говорит профессор. Форстер ушел недалеко. Как и следовало ожидать, внутри первой оболочки была вторая. Расстояние между ними позволяло стоять во весь рост, и, светя фонариком в разные стороны, он всюду видел ряды подпорок и стоек, но и только. Прошло еще двадцать четыре томительных часа, прежде чем нам удалось проникнуть дальше. Помню, под конец я не выдержал и спросил профессора, как это он не догадался захватить взрывчатки. Профессор обиженно посмотрел на меня. - Того, что есть на корабле, хватит, чтобы всех нас отправить на тот свет, - ответил он, - Но взрывать - значит рисковать что-нибудь разрушить. Лучше постараемся придумать другой способ. Вот это выдержка? Впрочем, я его понимал. Что такое лишний день, если ищешь уже двадцать лет? Вход нашел - кто бы вы думали? - Билл Хоукинс. Возле северного полюса этой маленькой планеты он обнаружил громадную, метров сто в поперечнике, пробоину. Метеорит пробил тут обе внешние оболочки. Правда, за ними оказалась еще третья, но благодаря одному из тех совпадений, которые случаются, если прождать несколько миллионов лет, в это отверстие угодил другой метеорит, поменьше, и пропорол ее. Третья пробоина была совсем небольшая, только-только пролезть человеку в скафандре. Мы нырнули в нее один за другим. Наверно, во всю жизнь мне не доведется испытать такого странного чувства, какое владело мной, когда я висел под этим исполинским сводом, будто паук под куполом собора Святого Петра. Мы знали, что нас окружает огромное пространство, но не знали, как оно велико, потому что свет фонарей не давал возможности судить о расстоянии. Здесь не было пыли, не было воздуха, поэтому лучи были попросту невидимы. Направишь луч на купол - светлый овал скользит все дальше, расплывается и наконец совсем пропадает. Посветишь "вниз" - видно какое-то бледное пятно, но так далеко, что ничего не разобрать. Под действием еле заметной силы тяжести мы медленно падали, пока нас не остановили тросы. Над собой я видел мерцающий кружок там, где мы входили; конечно, далековато, но все-таки легче на душе. Я раскачивался на тросе, во тьме кругов мерцали бледные звездочки-фонарики моих товарищей, и тут меня вдруг осенило. Забыв, что все радиофоны настроены на одну волну, я завопил: - Профессор, по-моему, это вовсе не планета! Это космический корабль. И тут же смолк, чувствуя себя последним дураком. Секунду царила напряженная тишина, затем она сменилась нестройным гулом - все заговорили разом. Тем не менее я разобрал голос профессора Форстера и сразу понял, что он удивлен и доволен. - Совершенно верно, Джек. На этом корабле "культура X" прибыла в солнечную систему. Кто-то - кажется, Эрик Фултон - недоверчиво хмыкнул. - Это фантастика! Корабль поперечником в тридцать километров! - Уж вы-то должны в этом разбираться, - заметил профессор неожиданно кротко. - Представьте себе, что какая-то цивилизация задумала пересечь межзвездное пространство - как решить задачу? Только так: собрать в космосе управляемый планетоид, хотя бы на это ушло не одно столетие. Ведь надо обеспечить несколько поколений всем необходимым, поэтому корабль должен быть самостоятельным миром, отсюда такие размеры. Кто знает, сколько солнц они облетели, прежде чем нашли наше и кончились их поиски? Наверно, у них были и другие корабли, поменьше, чтобы спускаться на планеты, база же в это время оставалась где-нибудь в космосе. Они выбрали эту орбиту вокруг самой большой планеты, где можно было спокойно оставить корабль на веки вечные - или до той поры, пока он не понадобится опять. Простейшая логика: если пустить базу вокруг солнца, со временем притяжение планет изменит ее орбиту настолько, что потом не отыщешь. Здесь же ничего подобного произойти не могло. - Скажите, профессор, - спросил кто-то, - вы все это знали еще до начала экспедиции? - Предполагал. - Такой вывод подсказывали все факты. Пятый спутник всегда отличался некоторыми странностями, но до сих пор на это как-то не обращали внимания. Почему эта крохотная луна находится так близко от Юпитера, в семьдесят раз ближе, чем остальные малые спутники? С точки зрения астрономии это нелепо. А теперь довольно болтовни. Нас ждет работа. И какая это была работа! На долю вашей семерки выпало величайшее археологическое открытие всех времен, и нам предстояло исследовать целый мир - пусть маленький, пусть искусственный, но все-таки мир. Что мы могли сделать? Наскоро провести беглую разведку, ведь материала здесь было достаточно для поколений исследователей. Прежде всего мы спустили в проем мощный прожектор, подвешенный на длинном кабеле, который соединял его с кораблем. Прожектор должен был не только освещать внутреннюю часть спутника (до сих пор не могу заставить себя называть "Пятерку" кораблем), но и служить нам маяком. Затем мы спустились вдоль кабеля до следующего яруса. При такой малой силе тяжести падение с высоты в один километр ничем не грозило; легкий толчок полностью погашался пружинящими шестами, которыми мы вооружились. Не буду занимать место описанием всех чудес "Пятерки", и без того опубликовано достаточно снимков, карт и книг. (Кстати, следующий летом в издательстве "Сиджвик энд Джексон" выйдет моя книга.) Что мне хотелось бы, так это передать вам ощущения людей, которые первыми проникли в этот странный металлический мир. Но я, поверьте, просто не помню, что чувствовал, когда мы увидели первую входную шахту, словно накрытую исполинским грибом. Должно быть, случившееся чудо настолько поразило и взволновало меня, что частности просто забылись. Однако я помню, какое впечатление произвели на меня размеры конструкции. Этого никакие фотографии не могут передать. Создатели "Пятерки", уроженцы планеты с небольшим тяготением, были настоящие великаны, в четыре человеческих роста. Рядом с их сооружениями мы выглядели пигмеями. В тот первый раз мы не проникли дальше верхних ярусов и не видели тех чудес науки, которые были открыты последующими экспедициями. Да нам и в жилых отсеках хватало работы; проживи мы несколько жизней, и то не управились бы со всем. По- видимому, в прошлом внутренний шар освещался искусственным солнечным светом, источником которого была тройная защитная оболочка, не позволявшая атмосфере улетучиться в космос. На поверхности шара юпитеряне (так уж повелось называть представителей "культуры X") старательно воспроизвели условия покинутого ими мира. Вполне возможно, что у них были дожди и туманы, дни и ночи, сменялись времена года. Они взяли с собой в изгнание даже крохотное "море". Вода сохранилась, превратившись в ледяное поле шириной около трех километров. Говорят, как только будут заделаны пробоины в наружных оболочках, воду подвергнут электролизу и восстановят на "Пятерке" атмосферу. Чем больше мы видели, тем больше нам нравились существа, в чьи владения мы вторглись впервые за пять миллионов лет. Они была великанами, они прилетели из другой солнечной системы, но в них было много человеческого. И бесконечно жаль, что наши цивилизаций разминулись на какие-то секунды, если мерить космическими масштабами. Наверное, еще никому в истории археологии так не везло, как нам. Во-первых, космический вакуум предохранил все от разрушения. Во-вторых, юпитеряне - на это уж никак нельзя было рассчитывать, - принимаясь осваивать солнечную систему, оставили на корабле немало сокровищ. На поверхности внутреннего шара все выглядело так, как будто долгое путешествие корабля закончилось только вчера. Возможно, странники решили сберечь базу как святыню, как память о покинутой родине, а может быть, думали, что им эти вещи еще когда-нибудь пригодятся. Так или иначе, все сохранилось в первозданном виде. Иной раз даже страшно становилось. Фотографирую вместе с Биллом великолепную резьбу, и вдруг буквально душа сжимается от чувства какой-то вневременности. И я пугливо озираюсь: кажется, вот-вот в эти стрельчатые двери войдут великаны и возобновят прерванную на миг работу. Мы открыли галерею искусств на четвертый день. Иначе не скажешь, это была именно галерея. Когда Грувс и Сирл после беглой разведки южного полушария доложили об этом открытии, мы решили сосредоточить там все наши силы. Ведь, как сказал кто- то, в искусстве выражается душа народа. Мы надеялись найти там ответ на загадку "культуры X". Постройка была громадной, даже для таких исполинов. Металлическая, как и все остальные постройки на "Пятерке", она, однако, не казалась бездушно практичной. Ее шпиль взметнулся вверх на половину расстояния до крыши этого мира, и издали, откуда не видно деталей, здание походило на готический собор. Некоторые авторы, сбитые с толку этим случайным сходством, называют это здание храмом, но мы не обнаружили никаких следов религии у юпитерян. Другое дело - Храм искусств, недаром это название укоренилось так прочно. Приблизительно подсчитано, что в одном этом хранилище от десяти до двадцати миллионов экспонатов - лучших плодов долгой истории народа, который, вероятно, был намного старше человечества. Именно здесь я обнаружил небольшое круглое помещение, сперва показавшееся мне всего лишь местом пересечения шести радиальных коридоров. Я отправился на разведку один, нарушая приказ профессора, и теперь искал кратчайший путь обратно, к своим товарищам. По сторонам беззвучно уходили назад темные стены, свет фонаря плясал по потолку впереди. Потолок был покрыт высеченными письменами, и я с таким вниманием изучал их в надежде обнаружить знакомые сочетания, что не замечал ничего вокруг. Вдруг я увидел статую и навел на нее фонарь. Первое впечатление от великого произведения искусства всегда неповторимо. А тут еще оно усиливалось тем, какой предмет был изображен. Я первым из всех людей узнал, как выглядели юпитеряне, - да-да, передо мной стоял юпитерянин, несомненно изваянный с натуры, изваянный рукой подлинного мастера. Узкая змеиная голова была повернута ко мне, незрячие глаза смотрели прямо в мои. Верхние две руки, как бы выражая отрешенность, были прижаты к груди, две другие держали инструмент, назначение которого не разгадано до сих пор. Мощный хвост - видимо, он, как у кенгуру, служил опорой для тела - был распростерт по полу, подчеркивая впечатление покоя. Ни лицом, ни телом он не походил на человека. Так, совсем отсутствовали ноздри, а на шее виднелось что-то вроде жаберных щелей. И все-таки эта фигура глубоко тронула меня. Я никогда не думал, что художник может так победить время, преодолеть барьер, разделяющий две культуры. "Не человек, но так человечен!" - сказал о скульптуре профессор Форстер. Конечно, - многое отличало нас от творцов этого мира, но в главном мы были близки друг другу. Мы ведь способны по морде собаки или лошади, отнюдь не родственных созданий, догадываться об их чувствах. Так и здесь мне казалось, что я понимаю чувства существа, которое стояло передо мной. Я видел мудрость, видел ту твердость, спокойную, уверенную силу, которой, например, проникнут знаменитый портрет дожа Лоредано кисти Джованни Беллини. Но угадывалась и печаль, печаль народа, который совершил безмерный подвиг - и понапрасну. До сих пор остается загадкой, почему эта статуя оказалась единственным изображением юпитерянина. Вряд ли у столь просвещенного народа могли быть какие- нибудь табу на этот счет. Возможно, мы узнаем, в чем дело, когда расшифруем надписи на стенах маленького зала. Впрочем, назначение статуи и без того понятно. Ее поставили, чтобы она, одержав победу над временем, приветствовала здесь того, кто когда-нибудь пройдет по следу ее творцов. Наверно, именно поэтому она сделана намного меньше натуральной величины. Видно, они уже тогда догадывались, что будущее принадлежит Земле или Венере, а это значит - существам, которые выглядели бы карликами рядом с юпитерянами. Они понимали, что физические размеры могут оказаться таким же барьером, как время. Через несколько минут я отыскал своих товарищей и вместе с ними направился к кораблю, спеша рассказать про свое открытие профессору, который весьма неохотно оставил работу, чтобы немного отдохнуть, - все время, пока мы находились на "Пятерке", профессор Форстер спал не больше четырех часов в сутки. Когда мы выбрались из пробоины и вновь оказались под звездами, металлическую равнину заливал золотистый свет Юпитера. - Вот так штука! - услышал я в радиофоне голос Билла. - Профессор передвинул корабль. - Чепуха, - возразил я. - Он стоит там, где стоял. Но тут я повернул голову и понял, почему Билл ошибся. К нам прибыли гости. В двух-трех километрах от нашего корабля стояла его вылитая копия - во всяком случае, так казалось моему неопытному глазу. Быстро пройдя через воздушный шлюз, мы обнаружили, что профессор, с припухшими от сна глазами, уже развлекает гостей. Их было трое, в том числе - к нашему удивлению и, честно говоря, удовольствию - одна прехорошенькая брюнетка. - Познакомьтесь, - каким-то тусклым голосом сказал профессор Форстер, - Это мистер Рэндольф Мейз. Автор научно-популярных книг. А это... - Он повернулся к Мейзу: - Простите, я не разобрал фамилии... - Мой пилот, Дональд Гопкинс... моя секретарша, Мериэн Митчелл. Слову "секретарша" предшествовала короткая пауза, почти незаметная, однако вполне достаточная, чтобы в моем мозгу замигала сигнальная лампочка, Я не выдал своих чувств, однако Билл бросил на меня взгляд, который красноречивее всяких слов сказал: "Если ты думаешь то же, что я, мне за тебя стыдно". Мейз был высокий, лысоватый, тощий мужчина, излучавший доброжелательность, без сомнения напускную - защитная окраска человека, для которого дружеский тон был профессиональным приемом. - Очевидно, это для вас такой же сюрприз, как и для меня, - произнес он с чрезмерным добродушием. - Никак не ожидал, что меня здесь кто-то опередит. Я уже не говорю обо всем этом... - Зачем вы сюда прилетели? - спросил Эштон, стараясь не показаться чересчур подозрительным. - Я как раз объяснял профессору. Мериэн, дайте мне, пожалуйста, папку. Спасибо. Достав из папки серию прекрасно выполненных картин на астрономические темы, он роздал их нам. Это были виды планет с их спутников, сюжет достаточно избитый. - Вы, конечно, видели сколько угодно картин в этом роде, - продолжал Мейз. - Но эти не совсем обычны, им почти сто лет. Написал их художник по имени Чесли Боунстелл, они были напечатаны в "Лайфе" в 1944 году, задолго до начала межпланетных полетов. А теперь редакция "Лайф" поручила мне облететь солнечную систему и посмотреть, насколько фантазия художника была близка к правде. В сотую годовщину первой публикации репродукции опять появятся в журнале, а рядом будут фотографии с натуры. Хороню придумано, верно? В самом деле, неплохо. Но появление второй ракеты несколько осложняло дело... Что-то думает об этом профессор? Тут я перевел взгляд на мисс Митчелл, которая скромно стояла в сторонке, и решил, что нет худа без добра. Мы были бы только рады другим исследователям, если бы не вопрос о приоритете. Можно было наперед сказать, что Мейз израсходует здесь все свои пленки и полным ходом помчится обратно на Землю, махнув рукой на задание редакции. Как ему помешаешь - да и стоит ли? Широкая реклама, поддержка прессы нам только на пользу, но мы предпочли бы сами выбрать время и образ действия. Я спросил себя, можно ли считать профессора тактичным человеком, и решил, что беды не миновать. Однако на первых порах дипломатические отношения развивались вполне удовлетворительно. Профессору пришла в голову отличная мысль - каждый из нас был прикреплен к кому-то из группы Мейза и совмещал обязанности гида и надзирателя. И так как число исследователей удвоилось, работа пошла гораздо быстрее. Ведь в таких условиях опасно ходить в одиночку, и прежде это сильно замедляло дело. На следующий день после прибытия Мейза профессор рассказал нам, какой политики он решил придерживаться. - Надеюсь, обойдется без недоразумений, - сказал он, слегка хмурясь. - Что до меня, то пусть ходят, где хотят, и снимают, сколько хотят, только бы ничего не брали и не вернулись со своими снимками на Землю раньше нас. - Не представляю себе, как ми им можем помешать, - возразил Эштон. - Видите ли, я думал избежать этого, но пришлось сделать заявку на "Пятерку". Вчера вечером я радировал на Ганимед, и сейчас моя заявка, наверно, уже в Гааге. - Но ведь заявки на астрономические тела не регистрируются. Мне казалось, этот вопрос был решен еще в прошлом веке, в связи с Луной. Профессор лукаво улыбнулся. - Вы забываете, речь идет не об астрономическом теле. В моей заявке речь идет о спасенном имуществе, и я сделал ее от имени Всемирной организации наук. Если Мейз что-нибудь увезет с "Пятерки", это будет кража у ВОН. Завтра я очень мягко растолкую мистеру Мейзу, как обстоит дело, пока его еще не осенила какая-нибудь блестящая идея. Странно было думать о Пятом спутнике как О спасенном имуществе, и я заранее представлял себе, какие юридические споры разгорятся, когда мы вернемся домой. Но пока что ход профессора обеспечил нам определенные права, поэтому Мейз поостережется собирать сувениры - так мы оптимистически считали. С помощью разных уловок я добился того, что несколько раз меня назначали напарником Мериэн, когда мы отправлялись обследовать "Пятерку". Мейз явно не имел ничего против этого, да и с чего бы ему возражать: космический скафандр - самая надежная охрана для молодой девушки, черт бы его побрал. Разумеется, при первой возможности я сводил ее в галерею искусств и показал свою находку. Мериэн долго смотрела на статую, освещенную лучом моего фонаря. - Как это прекрасно, - молвила она наконец. - И только представить себе, что она миллионы лет ждала здесь в темноте! Но ее надо как-то назвать. - Уже. Я назвал статую "Посланник". - Почему? - Понимаете, для меня это в самом деле посланник или гонец, если хотите, который донес до нас весть из прошлого. Ваятели знали, что рано или поздно кто-нибудь явится. - Пожалуй, вы правы. Посланник. Действительно, совсем неплохо. В этом есть что- то благородное. И в то же время очень грустное. Вам не кажется? Я убедился, что Мериэн очень умная женщина. Просто удивительно, как хорошо она меня понимала, с каким интересом рассматривала все, что я ей показывал. Но "Посланник" поразил ее воображение сильнее всего, она снова и снова возвращалась к нему. - Знаете, Джек, - сказала она (кажется, на следующий день после того, как Мейз приходил посмотреть статую, - вы должны привезти это изваяние на Землю. Представляете себе, какая будет сенсация! Я вздохнул. - Профессор был бы рад, но в ней не меньше тонны. Горючего не хватит. Придется ей подождать до следующего раза. На лице Мериэн отразилось удивление. - Но ведь здесь предметы ничего не весят, - возразила она. - Это совсем другое, - объяснил я. - Есть вес, и есть инерция. Инерция... Ну да неважно. Так или иначе, мы не можем увезти статую. Капитан Сирл наотрез отказывается. - Как жаль, - сказала Мериэн. Я вспомнил этот разговор только вечером накануне нашего отлета. Целый день мы трудились как заведенные, укладывая снаряжение (разумеется, часть мы оставили для будущих экспедиций). Все пленки были израсходованы. Как объявил Чарли Эштон, попадись нам теперь живой юпитерианин, мы не смогли бы запечатлеть этот факт. По-моему, каждый из нас жаждал хотя бы небольшой передышки, чтобы на свободе разобраться в своих впечатлениях и прийти в себя от лобового столкновения с чужой культурой. Корабль Мейза "Генри Люс" был тоже почти готов к отлету. Мы условились стартовать одновременно; это как нельзя лучше устраивало профессора - он не хотел бы оставлять Мейза на "Пятерке" одного. Итак, все было готово, но тут, просматривая наши записи, я вдруг обнаружил, что не хватает шести экспонированных пленок. Тех, на которые мы сняли надписи в Храме искусств. Поразмыслив, я вспомнил, что эти пленки были вручены мне и что я аккуратно положил их на карниз в Храме, с тем чтобы забрать позже. Старт еще не скоро, профессор и Эштон, наверстывая упущенное, крепко спят, почему бы мне не сбегать потихоньку за пленками? Я знал, что за пропажу мне намылят голову, а тут каких-нибудь полчаса - и все будет в порядке. И я отправился я Храм искусств, на всякий случай предупредив Билла. Прожектор, конечно, был убран, и внутри "Пятерки" царила гнетущая темнота. Но я оставил у входа сигнальный фонарь, прыгнул и падал, пока не увидел, что пора прервать свободное падение. Десять минут спустя я уже держал в руках забытые пленки. Желание еще раз проститься с "Посланником" было только естественным. Кто знает, сколько лет пройдет, прежде чем я увижу его вновь, а этот спокойно-загадочный образ притягивал меня. К сожалению, притягивал он не только меня. Пьедестал был пуст, статуя исчезла. Конечно, я мог незаметно вернуться и никому ничего не говорить во избежание неприятных объяснений. Но я был так взбешен, что меньше всего думал об осторожности. Возвратившись на корабль, я тотчас разбудил профессора и доложил ему о случившемся. Он сел на койке, протирая глаза, и произнес по адресу мистера Мейза и его спутников несколько слов, которых здесь лучше не воспроизводить. - Одного не понимаю, - недоумевал Сирл, - как они ее вытащили. А может быть, не вытащили? Мы должны были заметить их. - Там столько укромных уголков. А потом улучили минуту, когда никого из нас не было поблизости, и вынесли ее. Не так-то просто это было сделать, даже при здешнем тяготении, - В голосе Эрика Фултона звучало явное восхищение. - Сейчас не время обсуждать их уловки, - рявкнул профессор. - У нас есть пять часов на то, чтобы придумать какой-нибудь план. Раньше они не взлетят, ведь мы только что прошли точку противостояния с Ганимедом. Я не ошибаюсь, Кингсли? - Нет, лучше всего стартовать, когда мы окажемся по ту сторону Юпитера, - всякая другая траектория полета потребует слишком много горючего. - Отлично. Значит, мы располагаем временем. У кого есть предложения? Теперь, задним числом, мне иногда кажется, что мы поступили несколько странно и не совсем так, как приличествует цивилизованным людям. Всего два-три месяца назад нам и в голову не пришло бы ничего похожего. Но мы предельно устали, и мы страшно рассердились, и к тому же вдалеке от остального человечества все выглядело как-то иначе. Закон отсутствовал, оставалось только самим вершить правосудие... - Можем мы помешать им взлететь? Например, повредить их двигатель? - спросил Билл. Сирл наотрез отверг эту идею. - Всему есть предел, - сказал он, - Не говоря уже о том, что Дон Гопкинс мой друг. Он мае никогда не простит, если я выведу из строя его корабль. Особенно если потом окажется, что поломку нельзя исправить. - Украдем горючее, - лаконично посоветовал Грувс. - Правильно! Видите, иллюминаторы темные, значит, все спят. Подключайся и откачивай. - Прекрасная мысль! - вмешался я. - Но до их ракеты два километра. Какой у нас трубопровод? Сто метров наберется? На мои слова не обратили ни малейшего внимания; все продолжали обсуждать идею Грувса. За пять минут технические вопросы были решены, оставалось только надеть скафандры и приступить к работе. Записываясь в экспедицию профессора Форстера, я не подозревал, что когда-нибудь окажусь в роли африканского носильщика из древнего приключенческого романа и буду таскать груз на голове. И какой груз - одну шестую часть космического корабля! (От профессора Форстера, при его росте, проку было немного.) На Пятом спутнике корабль с полупустыми баками весил около двухсот килограммов. Мы подлезли под него, поднатужились - и оторвали его от площадки. Конечно, оторвали не сразу, ведь масса корабля оставалась неизменной. Затем мы потащили его вперед. Все это оказалось несколько сложнее, чем мы думали, и идти пришлось довольно долго. Но вот наконец второй корабль стоит рядом с первым. На "Генри Люсе" ничего не заметили, экипаж крепко спал, полагая, что и мы спим не менее крепко. Я слегка запыхался, но радовался, как школьник, когда Сирл и Фултон вытащили из нашего воздушного шлюза трубопровод и тихонько подсоединили его к бакам "Генри Люса". - Прелесть этого плана в том, - объяснил мне Грувс, - что они не могут нам помешать, для этого надо выйти и отсоединить трубопровод. Мы выкачаем все за пять минут, а им нужно две с половиной минуты только на то, чтобы надеть скафандры. Вдруг мне стало очень страшно. - А если они запустят двигатели и попытаются взлететь? - Тогда от нас всех останется мокрое место. Да нет, сперва они выйдут проверить, в чем дело. Ага, насосы заработали. Трубопровод напрягся, как пожарный рукав под давлением, - значит, горючее начало поступать в наши баки. Мне казалось, что вот-вот иллюминаторы "Генри Люса" озарятся светом и ошеломленный экипаж выскочит наружу, и я даже разочаровался, когда этого ее произошло. Видно, крепко они спали, если даже не ощутили вибрации от работающих насосов. Но вот перекачка закончена, Сирл и Фултои осторожно убрали трубопровод и уложили его в шлюз. Все обошлось, и вид у нас был довольно глупый. - Ну? - спросили мы у профессора. - Вернемся на корабль, - ответил он, поразмыслив. Мы сняли скафандры, кое-как, втиснулись в рубку, и профессор, сев к передатчику, отбил на ключе сигнал тревога. После этого оставалось подождать несколько секунд, пока сработает автомат на корабле соседей. Ожил телевизор, на нас испуганно глядел Мейз. - А, Форстер! - буркнул он. - Что случилось? - У нас - ничего, - ответил профессор бесстрастно. - А вот вы кое-что потеряли. Поглядите на топливомер. Экран опустел, а из динамика вырвались нестройные возгласы. Но вот опять показался Мейз - злой и не на шутку встревоженный. - В чем дело? - сердито рявкнул он. - Вы к этому причастны? Профессор дал ему покипеть, потом наконец ответил: - Мне кажется, будет лучше, если вы придете к нам для переговоров. Тем более что идти вам недалеко. Мейз слегка опешил, но тут же отчеканил: - И приду! Экран опять опустел. - Придется ему пойти на попятный! - злорадно сказал Билл. - Другого выхода у него нет! - Не так все это просто, - охладил его Фултон. - Если бы Мейз захотел, он не стал бы даже разговаривать с нами, а вызвал бы по радио заправщика с Ганимеда. - А что ему это даст? Он потеряет несколько дней и уйму денег. - Зато у него останется статуя. А деньги он вернёт через суд. Вспыхнула сигнальная лампочка шлюза, и в рубку втиснулся Мейз. Судя до его лицу, он успел все взвесить по дороге и настроился на мирный лад. - Ну-ну, - начал он добродушно. - Зачем вы затеяли всю эту чепуху? - Вы отлично знаете зачем, - холодно ответил профессор. - Я же прямо объяснил вам, что с "Пятерки" ничего вывозить нельзя. Вы присвоили имущество, которое вам не принадлежит. - Но послушайте! Кому оно принадлежит? Не станете же вы утверждать, что на этой планете все - ваша личная собственность? - Это не планета - это корабль, а значит, тут приложим закон о спасенном имуществе. - Весьма спорный вопрос. Вы не думаете, что лучше подождать, когда ваши претензии подтвердит суд? Профессор держался весьма вежливо, но я видел, что это стоит ему огромных усилий. - Вот что, мистер Мейз, - произнес он с зловещим спокойствием. - Вы забрали самую важную из сделанных нами находок. Я могу в какой-то мере извинить ваш поступок, так как вам не понять археолога, вроде меня, и вы не отдаете себе отчета в том, что сделали. Верните статую, мы перекачаем вам горючее и забудем о случившемся. Мейз задумчиво потер подбородок. - Не понимаю, почему столько шума из-за какой-то статуи, ведь здесь много всякого добра. И вот тут-то профессор допустил промах. - Вы рассуждаете, словно человек, который украл из Лувра "Мону Лизу" и полагает, что ее никто не хватится, раз кругом висит еще столько картин! Эта статуя настолько уникальна, что никакое произведение искусства на Земле не идет с ней в сравнение. Вот почему она должна быть возвращена. Когда торгуешься, нельзя показывать, насколько ты заинтересован в заключении сделки. Я сразу заметил алчный огонек в глазах Мейза и сказал себе: "Ага! Он заартачится". Вспомнились слова Фултона насчет заправщика с Ганимеда. - Дайте мне полчаса на размышление, - сказал Мейз, поворачиваясь к выходу. - Пожалуйста, - сухо ответил профессор. - Но только полчаса, ни минуты больше. Мейз все-таки был далеко не глуп: не прошло и пяти минут, как его антенна медленно повернулась и нацелилась на Ганимед. Конечно, мы попытались перехватить разговор, но он работал с засекречивателем. Эти газетчики, как видно, не очень доверяют друг другу. Ответ был передан через несколько минут и тоже засекречен. В ожидании дальнейших событий мы снова устроили военный совет. Профессор дошел до той стадии, когда человек идет напролом, ни с чем не считаясь. Сознание своей ошибки только прибавило ему ярости. Очевидно, Мейз чего-то опасался, потому что вернулся он с подкреплением. Его сопровождал пилот Дональд Гопкинс, который явно чувствовал себя неловко. - Все улажено, профессор, - сообщил Мейз с торжеством. - На худой конец я смогу вернуться без вашей помощи, хотя это займет немного больше времени. Но я не отрицаю, что лучше договориться, это сбережет и время, и деньги. Вот мое последнее слово: вы возвращаете горючее, а я отдаю вам все остальные... э-э... сувениры, которые собрал. Но "Мона Лиза" остается у меня, даже если я из-за этого смогу попасть на Ганимед только на следующей неделе. Сперва профессор изрек некоторое число проклятий, которые принято называть космическими, хотя, честное слово, они мало чем отличаются от земной ругани. Облегчив душу, он заговорил с недоброй учтивостью: - Любезный мистер Мейз, вы отъявленный мошенник, и, следовательно, я не обязан с вами церемониться. Я готов применять силу, закон меня оправдает. Мы заняли стратегические позиции у двери. На лице Мейза отразилась легкая тревога, совсем легкая. - Оставьте эту мелодраму, - надменно произнес он. - Сейчас двадцать первый век, а не тысяча восьмисотые годы, и здесь не Дикий Запад. - Дикий Запад - это - тысяча восемьсот восьмидесятые годы, - поправил его педантичный Билл. - Считайте себя арестованным, а мы пока решим, как поступить, - продолжал профессор. - Мистер Сирл, проводите его в кабину Б. Мейз с нервным смешком прижался спиной к стене. - Полно, профессор, это ребячество! Вы не можете задерживать меня против моей вопи. - Он взглянул на капитана "Генри Люса", ища у него поддержки. Дональд Гопкинс стряхнул с кителя незримую пылинку. - Я не желаю вмешиваться во всякие свары, - произнес он в пространство. Мейз злобно посмотрел на своего пилота и нехотя сдался. Мы снабдили его книгами и заперли. Как только Мейза увели, профессор обратился к Гопкинсу, который завистливо глядел на наши топливомеры. - Я не ошибусь, капитан, - вежливо сказал он, - если предположу, что вы не желаете быть соучастником махинаций вашего нанимателя. - Я нейтрален. Мое дело - привести корабль сюда и обратно на Землю. Вы уж сами разбирайтесь. - Спасибо. Мне кажется, мы друг друга отлично понимаем. Может быть, вы вернетесь на свой корабль и объясните ситуацию. Мы свяжемся с вами через несколько минут. Капитан Гопкинс небрежной похожей направился к выходу. У двери он повернулся к Сирлу. - Кстати, Кингсли, - бросил он. - Вы не думали о пытках? Будьте добры, известите меня, если решите к ним прибегнуть, - у меня есть кое- какие забавные идеи. С этими словами он вышел, оставив нас с нашим заложником. Насколько я понимаю, профессор рассчитывал на прямой обмен. Но он не учел одной вещи, а именно характера Мериэн. - Поделом Рэндольфу, - сказала она. - А впрочем, какая разница? На вашем корабле ему ничуть не хуже, чем у нас, и вы ничего не посмеете с ним сделать. Сообщите мне, когда он вам надоест. Тупик! Мы явно перемудрили и ровным счетом ничего не добились. Мейз был в наших руках, но это нам ничего не дало. Профессор мрачно смотрел в иллюминатор, повернувшись к нам спиной. Исполинский диск Юпитера словно опирался краем на горизонт, закрыв собой почти все небо. - Нужно ее убедить, что мы не шутим, - сказал Форстер. Он повернулся ко мне, - Как по-вашему, она по-настоящему любит этого мерзавца? - Гм... Кажется, да. Да, конечно. Профессор задумался. Потом он обратился к Сирлу: - Пойдемте ко мне. Я хочу с вами кое-что обсудить. Они отсутствовали довольно долго, когда же вернулись, на лицах обоих отражалось злорадное предвкушение чего-то, а профессор держал в руке лист бумаги, исписанный цифрами. Подойдя к передатчику, он вызвал "Генри Люса". - Слушаю. - Судя по тому, как быстро ответила Мериэн, она ждала нашего вызова. - Ну как, решили дать отбой? А то ведь это уже становится скучным. Профессор сурово посмотрел на нее. - Мисс Митчелл, - сказал он, - Вы, очевидно, не приняли наши слова всерьез. Поэтому я решил показать вам... гм... что мы не шутим. Я поставлю вашего шефа в такое положение, что ему очень захочется, чтобы вы поскорее его выручили. - В самом деле? - бесстрастно осведомилась Мериэн, однако мне показалось, что я уловил в ее голосе оттенок тревоги. - Наверно, вы не очень разбираетесь в небесной механике, - продолжал профессор елейным голосом. - Я угадал? Жаль, жаль. Впрочем, ваш пилот подтвердит вам все, что я сейчас скажу. Верно, мистер Гопкинс? - Валяйте, - донесся сугубо нейтральный голос. - Слушайте внимательно, мисс Митчелл. Позвольте сначала напомнить вам, что ваше положение на этом спутнике не совсем обычно, даже опасно. Достаточно выглянуть в иллюминатор, чтобы убедиться... Юпитер совсем рядом. Нужно ли напоминать вам, что поле тяготения Юпитера намного превосходит гравитацию остальных планет? Вам понятно все это? - Да, - подтвердила Мериэн уже не так хладнокровно. - Продолжайте. - Отлично. Наш мирок совершает полный оборот вокруг Юпитера за двенадцать часов. Так вот, согласно известно "теореме" телу, падающему с орбиты, нужно ноль целых сто семьдесят семь тысячных периода, чтобы достичь центра сил притяжения. Другими словами, тело, падающее отсюда на Юпитер, достигнет центра планеты приблизительно через два часа семь минут. Капитан Гопкинс, несомненно, может вам это подтвердить. После некоторой паузы мы услышали голос Гопкинса: - Я, конечно, не могу поручиться за абсолютную точность приведенных цифр, но думаю, что все верно. Вели и есть ошибка, то небольшая. - Превосходно, - продолжал профессор. - Вы, разумеется, понимаете, - он добродушно усмехнулся, - что падение к центру планеты - случай чисто теоретический. Если в самом деле бросить здесь какой-нибудь предмет, он достигнет верхних слоев атмосферы Юпитера немного быстрее. Я надеюсь, вам не скучно меня слушать? - Нет, - ответила Мериэн очень тихо. - Чудесно. Тем более что капитан Сирл рассчитал для меня, сколько же на самом деле продлится падение. Получается час тридцать пять минут, с возможной ошибкой в две-три минуты. Гарантировать абсолютную точность мы не можем, ха-ха! Вы, несомненно, заметили, что поле тяготения нашего спутника чрезвычайно мало. Вторая космическая скорость составляет здесь всего около десяти метров в секунду. Бросьте какой-нибудь предмет с такой скоростью, и он больше сюда не вернется. Верно, мистер Гопкинс? - Совершенно верно. - А теперь перейдем к делу. Сейчас мы думаем вывести мистера Мейза на прогулку. Как только он окажется точно под Юпитером, мы снимем с его скафандра реактивные пистолеты и... э... придадим мистеру Мейзу некое ускорение. Мы охотно догоним его на нашем корабле и подберем, как только вы передадите нам украденное вами имущество. Из моего объяснения вы, конечно, поняли, что время играет тут очень важную роль. Час тридцать пять минут - удивительно короткий срок, не так ли? - Профессор! - ахнул я. - Вы этого не сделаете? - Помолчите! - рявкнул он. - Итак, мисс Митчелл, что вы на это скажете? Лицо Мериэн отразило ужас, смешанный с недоверием. - Это попросту блеф! - воскликнула она. - Я не верю, что вы это сделаете! Команда не позволит вам! Профессор вздохнул. - Очень жаль. Капитан Сирл, мистер Грувс, пожалуйста, сходите за арестованным и выполняйте мои указания. - Есть, сэр, - торжественно ответил Сирл. Мейз явно был испуган, но не думал уступать. - Что вы еще задумали? - спросил он, когда ему дали его скафандр. Сирл забрал его реактивные пистолеты. - Одевайтесь - распорядился он. - Мы идем гулять. Только теперь я сообразил, что задумал профессор. Конечно, все это блеф, колоссальный блеф, он не бросит Мейза на Юпитер. Да если бы и захотел бросить, Сирл и Грувс на это не пойдут. Но ведь Мериэн раскусит обман, и мы сядем в лужу. Убежать Мейз не мог; без реактивных пистолетов он был беспомощен. Сопровождающие взяли его под руки и потащили, будто привязной аэростат. Они тащили его к горизонту - и к Юпитеру. Я посмотрел на соседний корабль и увидел, что Мериэн стоя у иллюминатора, провожает взглядом удаляющееся трио. Профессор Форстер тоже заметил это. - Надеюсь, мисс Митчелл, вы понимаете, что мои люди потащили не пустой скафандр. Позволю себе посоветовать вам вооружиться телескопом. Через минуту они скроются за горизонтом, но вы сможете увидеть мистера Мейза, когда он начнет... гм... восходить. Динамик молчал. Казалось, томительному ожиданию не будет конца. Может быть, Мериэн задумала проверить решимость профессора? Схватив бинокль, я направил его на небо над таким до нелепости близким горизонтом. И вдруг увидел крохотную вспышку света на желтом фоне исполинского диска Юпитера. Я быстро поправил фокус и различил три фигурки, поднимающиеся в космос. У меня на глазах они разделились: две притормозили ход пистолетами и начали падать обратно на "Пятерку", а третья продолжала лететь прямо к грозному небесному тепу. Я в ужасе повернулся к профессору. - Они это сделали! Я думал, что это блеф! - Мисс Митчелл, несомненно, тоже так думала - холодно ответил профессор, адресуясь к микрофону. - Надеюсь, мне не надо вам объяснять, чем грозит промедление. Кажется, я уже говорил, что падение на Юпитер с нашей орбиты длится всего девяносто пять минут. Но вообще-то хватит и сорок минут, потом будет поздно... Он сделал выразительную паузу. Динамик молчал. - А теперь - продолжал профессор, - я выключаю преемник, чтобы избежать бесполезных споров. Разговор мы возобновим, только когда вы отдадите статую... И остальные предметы, о которых мистер Мейз столь неосмотрительно проговорился. Всего хорошего. Прошло десять томительных минут. Я потерял Мейза из виду и уже спрашивал себя, не пора ли связать профессора и помчаться вдогонку за его жертвой, пока мы еще не стали убийцами. Но ведь кораблем управляют те самые люди, которые своими руками совершили преступление. Я вконец растерялся. Тут на "Генри Люсе" медленно открылся люк и показались две фигуры в скафандрах, поддерживавшие предмет наших раздоров. - Полная капитуляция. - Профессор удовлетворенно вздохнул, - Несите сюда, - распорядился он по радио. - Я открою шлюз. Он явно не торопился. Я все время поглядывал на часы - прошло уже пятнадцать минут. В воздушном шлюзе загремело, зазвенело, потом открылась дверь и вошел капитан Гопкинс. За ним следовала Мериэн, которой для полного сходства с Клитемнестрой не хватало только окровавленной секиры. Я боялся встретиться с ней взглядом, а профессор хоть бы что? Он прошел в шлюз, проверил, все ли возвращено, и вернулся, потирая руки. - Ну, так, - весело сказал он. - А теперь присаживайтесь, выпьем и забудем это неприятное недоразумение. - Вы с ума сошли! - возмущенно крикнул я, показывая на часы. - Он уже пролетел половину пути до Юпитера! Профессор Форстер поглядел на меня с осуждением. - Нетерпение - обычный порок юности, - произнес он. - Я не вижу никаких причин торопиться. Тут впервые заговорила Мериэн; по ее лицу было видно, что она не на шутку испугана. - Но ведь вы обещали, - прошептала она. Профессор внезапно сдался. Последнее слово осталось за ним, и он вовсе не хотел продлевать пытку. - Успокойтесь, мисс Митчелл, и вы, Джек, - Мейз в такой же безопасности, как и мы с вами. Его можно забрать в любую минуту. - Значит, вы мне солгали? - Ничуть. Все, что я вам говорил, - чистая правда. Только вы сделали неверный вывод. Когда я говорил вам, что тело, брошенное с нашей орбиты, упадет на Юпитер через девяносто пять минут, я - признаюсь, не без задней мысли - умолчал об одном важном условии. Надо было добавить: "Тело, находящееся в покое по отношению к Юпитеру". Ваш друг, мистер Мейз, летел по орбите вместе со спутником и с такой же скоростью, как спутник. Что-то около двадцати шести километров в секунду, мисс Митчелл. Да, мы выбросили его с "Пятерки" по направлению к Юпитеру. Но скорость, которую мы ему сообщили, - пустяк, практически он продолжает лететь по прежней орбите. Он может приблизиться к Юпитеру - капитан Сирл все это высчитал - самое большое на сто километров. В конце витка, через двенадцать часов, он будет в той самой точке, откуда стартовал, без всякой помощи с нашей стороны. Наступило долгое, очень долгое молчание. Лицо Мериэн выражало и досаду, и облегчение, и злость человека, которого обвели вокруг пальца. Наконец она повернулась к капитану Гопкинсу. - Вы, конечно, знали все это! Почему вы мне ничего не сказали? Гопкинс укоризненно посмотрел на нее. - Вы меня не спросили, - ответил он. Мы забрали Мейза через час. Он улетел всего на двадцать километров, и нам ничего не стоило отыскать его по маячку на его скафандре. Его радиофон был выведен из строя, и теперь-то я понял почему. Мейз был достаточно умен, чтобы сообразить, что ему ничего не грозит, и, если бы радио работало, он связался бы со своими и разоблачил наш обман. А впрочем, кто знает! Лично я на его месте предпочел бы дать отбой, хотя бы совершенно точно знал, что со мной ничего не случится. Сдается мне, ему там было очень одиноко... Догнав Мейза на самом малом ходу, мы втащили его внутрь. К моему удивлению, он не устроил нам никакой сцены: то ли был слишком рад вернуться в нашу уютную кабину, то ли решил, что проиграл в честном бою и не стоит таить зла на победителя. Думаю, что второе вернее. Ну вот, пожалуй, и все, если не считать, что на прощание мы еще раз натянули Мейзу нос. Ведь коммерческий груз на его корабле заметно уменьшился, значит, и горючего требовалось меньше, а излишки мы оставили себе. Это позволило - нам увезти "Посланника" на Ганимед. Разумеется, профессор выписал Мейзу чек за горючее, все было вполне законно. И еще один характерный эпизод, о котором я должен вам рассказать. В первый же день после того, как в Британском музее открылся новый отдел, я пошел туда посмотреть на "Посланника": хотелось проверить, будет ли его воздействие на меня таким же сильным в новой обстановке. (Ну так вот: это было совсем не то, но все-таки впечатление сильное, и отныне я весь музей воспринимаю как-то иначе.)- В зале было множество посетителей, и среди них я увидел Мейза и Мериэн. Кончилось тем, что мы зашли в ресторан и очень приятно провели время за столиком. Надо отдать должное Мейзу, он не злопамятен. Вот только Мериэн меня огорчила. Ей-богу, не понимаю, что она в нем находит.