О. Генри

                        II

                   Лотос и бутылка

                                     Перевод К. Чуковского



   Уиллард Джедди, консул Соединенных Штатов в Коралио,
сидел и лениво писал свой годовой отчет. Гудвин, который по
обыкновению зашел к нему покурить на своей любимой
прохладной веранде, не мог отвлечь его от этого занятия и
удалился, жестоко браня приятеля за отсутствие
гостеприимства.
   - Я буду жаловаться на вас в министерство, - сердился
Гудвин. - Даже разговаривать со мною не хочет. Даже виски
не попотчует. Хорошо же вы представляете здесь ваше
правительство.
   Гудвин побрел в гостиницу наискосок в надежде уломать
карантинного доктора сразиться на единственном в Коралио
бильярде. Он уже сделал все, что было нужно для поимки
убежавшего президента, и теперь ему оставалось одно: ждать,
когда начнется игра.
   Консул был весь поглощен своим годовым отчетом. Ему было
только двадцать четыре года, и в Коралио он прибыл так
недавно, что его служебный пыл еще не успел остыть в
тропическом зное, - между Раком и Козерогом такие парадоксы
допускаются.
   Столько-то тысяч гроздьев бананов, столько-то тысяч
апельсинов и кокосовых орехов, столько-то унций золотого
песку, столько-то фунтов каучука, кофе, индиго, сарсапариллы
- подумать только, что экспорт, по сравнению с прошлым
годом, увеличился на двадцать процентов!
   Сердце консула было преисполнено радости. Может быть,
там, в государственном департаменте, прочтут его отчет и
заметят... но тут он откинулся на спинку стула и засмеялся.
Он становится таким же идиотом, как и все остальные.
Неужели он мог забыть, что Коралио - ничтожный городишко
ничтожной республики, ютящейся на задворках какого-то
второстепенного моря? Ему вспомнился Грэгг, карантинный
врач, выписывавший лондонский журнал "Ланцет" в надежде
найти там выдержки из своих докладов о бацилле желтой
лихорадки, которые он посылал в министерство
здравоохранения. Консул знал, что из полсотни его добрых
знакомых, оставшихся в Соединенных Штатах, едва ли один
слыхал об этом самом Коралио. Он знал, что только два
человека прочтут его годовой отчет: какой-нибудь мелкий
чиновник в департаменте да наборщик казенной типографии.
Может быть, наборщик заметит, что в Коралио коммерция начала
процветать, и даже скажет об этом два слова приятелю, сидя
вечером за кружкой пива и порцией сыра.
   Только что он написал: "Крупные экспортеры Соединенных
Штатов обнаруживают непонятную косность, позволяя
французским и немецким фирмам захватывать в свои руки почти
все производительные силы этой богатой и цветущей страны..."
- как услыхал хриплый гудок пароходной сирены.
   Джедди отложил перо, надел панаму, взял зонт. По звуку
он узнал, что прибыл пароход "Валгалла", один из грузовых
пароходов компании "Везувий", занимавшейся перевозкой
бананов, апельсинов и кокосов. Все в Коралио, начиная от
пятилетних ninos (1), могли с точностью определить по
свистку пароходной сирены, какой пароход прибыл в город.
   По извилистым дорожкам, защищенным от солнца, консул
пробрался к морю. Благодаря долгой практике он вымеривал
свои шаги так аккуратно, что появлялся на песчаном берегу
как раз в то время, когда от судна отчаливала шлюпка с
таможенными, которые производили осмотр товаров согласно
законам Анчурии.
   В Коралио нет гавани. Такие суда, как "Валгалла", должны
бросать якорь за милю от берега. Их нагружают в море,
легкие грузовые суденышки подвозят к ним фрукты. К
Солитасу, где была отличная гавань, подходило много
кораблей, но в Коралио - лишь грузовые, "фруктовые".
Редко-редко остановится в здешних водах каботажное судно,
или таинственный бриг из Испании, или - с самым невинным
видом - бесстыжая французская шхуна. Тогда таможенные
власти удваивают свою бдительность и зоркость. И вот во
мраке ночи между прибывшими судами и берегом начинают
крейсировать какие-то загадочные шлюпки, а утром в
галантерейных и винных лавчонках Коралио замечается
множество новых товаров, которых не было еще вчера, в том
числе бутылки с тремя звездочками. И говорят, что у
таможенных, в карманах их синих штанов с пунцовыми
лампасами, в такие дни звенит больше серебра, чем накануне,
а в таможне не найти никаких документов, свидетельствующих о
получении пошлины.
   Шлюпка с таможенными и гичка "Валгаллы" прибыли к берегу
одновременно. Впрочем, было так мелко, что пристать к
самому берегу не представлялось возможности. Пять ярдов
хороших волн отделяло прибывших от суши. Тогда полуголые
караибы вошли в воду и понесли на себе судового комиссара с
"Валгаллы" и маленьких туземных чиновников в бумажных
рубашках, в соломенных шляпах с опущенными большими полями и
в сине-пунцовых штанах.
   В колледже Джедди славился своею игрою в бейсбол. Теперь
он закрыл зонт, воткнул его в песок и, как лихой бейсболист,
нагнулся, опираясь руками в колени. Комиссар, встав в позу
подающего, швырнул консулу тяжелую пачку газет, перевязанную
бечевкой (каждый пароход привозил консулу газеты). Джедди
высоко подпрыгнул и с громким "твак!" поймал брошенную
пачку. Гуляющие по берегу - почти треть всего населения -
стали аплодировать и весело смеяться. Каждую неделю они
ждали этого зрелища, и всегда оно доставляло им радость, В
Коралио не поощряли новшеств.
   Консул снова раскрыл свой зонтик и пошел обратно в
консульство.
   Представитель великой нации занимал деревянный дом о двух
комнатах, обведенный с трех сторон галереей из пальмового и
бамбукового дерева. Одна комната служила официальной
конторой и была обставлена весьма целомудренно: письменный
стол, гамак и три неудобных стула с тростниковыми сиденьями.
Висевшие на стене две гравюры изображали президентов
Соединенных Штатов, самого первого и самого последнего.
Другая комната служила консулу жильем.
   Было одиннадцать часов, когда он вернулся с берега:
время для первого завтрака. Чанка, караибская женщина,
которая стряпала для Джедди, только что накрыла стол на той
стороне галереи, которая была обращена к морю и славилась
как самое прохладное место в Коралио. На завтрак был подан
бульон из акульих плавников, рагу из земных крабов, плоды
хлебного дерева, жаркое из ящерицы, вест-индские маслянистые
груши авокадо, только что срезанный ананас, красное вино и
кофе. Джедди сел за стол и блаженно-лениво развернул свою
пачку газет. Два дня подряд он будет читать здесь, в
Коралио, обо всем, что творится на свете, с таким же
чувством, с каким мы читали бы маловероятные сведения,
сообщаемые той неточной наукой, которая тщится описывать
дела марсиан. После того как он прочтет эти газеты, он
предоставит их поочередно другим англо-американцам, живущим
в Коралио.
   Первая попавшаяся ему в руки газета принадлежала к
разряду тех обширных печатных матрацев, на которых, как
приятно думать, читатели нью-йоркских газет вкушают свой
литературный сон по воскресеньям. Консул разостлал ее перед
собою на столе и подпер ее увесистый край с помощью спинки
стула. Потом он не спеша занялся едой; изредка он
перевертывал страницы и небрежно пробегал глазами по
строкам.
   Вдруг ему бросилось в глаза что-то страшно знакомое -
занимающая половину страницы неряшливо оттиснутая фотография
какого-то судна Лениво всмотревшись в картинку, он
всмотрелся и в заглавие статьи, напечатанное рядом
крупнейшими буквами.
   Да, он не ошибся. Картинка изображала "Идалию",
восьмисоттонную яхту, принадлежащую, как говорилось в
газете, "лучшему из лучших, Мидасу денежного рынка и образцу
светского человека, Дж. Уорду Толливеру".
   Медленно потягивая черный кофе, Джедди прочитал статью.
В ней подробно исчислялось все движимое и недвижимое
имущество мистера Толливера, потом столь же подробно была
описана его великолепная яхта, а дальше, в конце, сообщалась
главная новость, крошечная, как горчичное зерно: мистер
Толлввер, вместе со своими друзьями, отправляется в
шестинедельное плаванье вдоль среднеамериканского и
южноамериканского берега и среди Багамских островов. В
числе его гостей находятся миссис Кэмберленд Пэйн и мисс Ида
Пэйн из Норфолька.
   Чтобы угодить своим читателям, автор статейки сочинил
целый роман. Он так часто склеивал имена мисс Пэйн и
мистера Толливера, что казалось, будто он уже держит над
ними брачный венец. Жеманно и двусмысленно играл он
словами: "в городе упорно говорят", "носятся слухи", "нас
не удивило бы, если бы" - и в конце концов приносил
поздравления.
   Джедди. окончив завтрак, взял газеты, отправился к концу
веранды и, опустившись в свое любимое палубное кресло,
положил ноги на бамбуковые перила. Он закурил сигару и
глядел в море. Ему было приятно сознавать, что прочитанное
нисколько не взволновало его. Он радовался, что наконец-то
ему удалось победить ту печаль, которая погнала его в
добровольное изгнание в эту далекую страну лотоса (2).
Конечно, Иды ему не забыть никогда, но мысль о ней уже не
причиняла ему боли, Когда Ида повздорила с ним, он
напросился на эту консульскую службу в Коралио, горя
желанием отомстить Иде, порвать не только с ней, но и со
всей атмосферой. которая окружала ее. И это ему удалось.
За весь год, что он находился в Коралио, ни он ей, ни она
ему не написали ни единого слова, хотя от немногочисленных
друзей, с которыми он еще изредка переписывался, он кое-что
узнавал о ней. И все же ему было приятно узнать, что она до
сих пор не вышла ни за Толливера, ни за кого другого. Но,
очевидно, Толливер еще не потерял надежды.
   Впрочем, Джедди теперь все равно. Он вкусил цветов
лотоса. Он чувствовал себя превосходно в этой земле вечно
жаркого солнца. Те давно минувшие дни, когда он жил в
Соединенных Штатах, казались ему раздражающим сном. Дай бог
Иде такого же счастья, каким наслаждался он теперь. Воздух
бальзамический, как в далеком Авалоне (3), вольный,
безмятежный поток зачарованных дней; жизнь среди этого
праздного и поэтического народа, полная музыки, цветов и
негромкого смеха; такое близкое море и такие близкие горы;
многообразные видения любви, красоты, волшебства,
распускающиеся белой тропической ночью, - все это доставляло
ему несказанную радость. Кроме того, не нужно забывать и о
Пауле Брэнигэн.
   Джедди думал жениться на Пауле, конечно если она даст
согласие; впрочем, он был твердо уверен, что она не откажет.
Но почему-то он все не делал предложения. Несколько раз
слова уже готовы были сорваться у него с языка, но что-то
непонятное всегда мешало. Может быть, здесь сказывался
бессознательный страх, что, если он произнесет эти слова,
будет порвано последнее звено, соединяющее его с прежним
миром.
   С Паулой он будет очень счастлив. Мало было в этом
городе девушек, которые могли бы сравняться с нею. Она два
года училась в монастырской школе в Новом Орлеане, так что,
когда на нее находила блажь пощеголять своим образованием,
она оказывалась ничуть не хуже девушек из Норфолька и
Манхэттена. Но сладостно было смотреть на нее, когда она
облекалась в национальный испанский костюм и гуляла по
комнате с голыми плечами и широко развевающимися рукавами.
   Бернард Брэнигэн был крупнейший купец в Коралио. Он
торговал не только на побережье, но и водил караваны мулов,
поддерживая оживленную связь с жителями деревень и
городишек, находящихся внутри страны. Его супруга была
местная аристократка, знатного кастильского рода, но на ее
оливковых щеках был коричневый оттенок, свидетельствующий об
индейской примеси. От союза ирландца с испанкой произошел,
как это часто бывает, отпрыск удивительно красивый и
самобытный.
   И родители и дочь были в высшей степени приятные люди, и
верхний этаж их дома был давно уже к услугам Джедди и Паулы,
стоило ему только собраться с силами и заговорить об этом.
   Прошло два часа. Консулу наскучило чтение. Газеты в
беспорядке лежали возле него на галерее. Разлегшись в
кресле, полусонными глазами смотрел он на раскинувшийся
вокруг него рай. Банановая роща широкими своими щитами
заслоняла от его взоров море. Отлогий спуск от консульства
к берегу был укутан темно-зеленой листвой апельсинных и
лимонных деревьев, только что начавших цвести. Лагуна
врезалась в берег, как темный зубчатый кристалл, и над нею
бледное чибовое дерево вздымалось чуть не к облакам.
Зыблющаяся листва кокосовых пальм сверкала огненной
декоративной зеленью на сером графите почти неподвижного
моря. Джедди смутно чувствовал яркую охру и кричащую
красную краску среди слишком зеленого молодого кустарника,
чувствовал запах плодов, запах только что расцветших цветов,
запах дыма от глиняной плиты кухарки Чанки, стряпающей под
тыквенным деревом, он слышал дискантовый смех туземных
женщин, несущийся из какой-то лачуги, слышал песню
красногрудки, ощущал соленый вкус ветерка, диминуэндо (4)
еле уловимой прибрежной волны - и понемногу возникло перед
ним белое пятнышко, которое все росло и росло и в конце
концов выросло в большое пятно на серой поверхности моря.
   С ленивым любопытством он следил, как это пятно все
увеличивалось и вдруг превратилось в яхту "Идалия",
несущуюся на всех парах параллельно берегу. Не меняя позы,
Джедди следил за хорошенькой белой яхтой, как она быстро
приближалась, как поровнялась с Коралио. Потом,
выпрямившись, он увидел, как она пронеслась мимо и скрылась
из виду. Она прошла совсем близко, в какой-нибудь миле от
берега. Он видел, как поблескивали ее надраенные медные
части, он видел полоски ее палубных тентов, но подробнее он
не мог рассмотреть ничего. Как корабль в волшебном фонаре,
"Идалия" проплыла по освещенному кружочку его миниатюрного
мира - и пропала. Если бы не осталось легкого дымка на
горизонте, можно было бы подумать, что она Явление
нематериального мира, химера его праздного мозга.
   Джедди вернулся в контору и снова засел за отчет. Если
чтение газетной статейки не слишком растревожило его, то это
безмолвное движение внезапно появившейся яхты умиротворило
его окончательно. Она принесла с собою мир и покой, ибо у
него уже не осталось и тени сомнения. Он знал, что люди,
сами не сознавая того, часто продолжают лелеять надежды.
Теперь, когда Ида проехала по морю две тысячи миль и только
что промчалась мимо него, не подав ему знака, даже
подсознательно ему нечего больше было цепляться за прошлое.
   После обеда, когда солнце спряталось за гору, Джедди
вышел прогуляться по узкой полоске берега, под кокосовыми
пальмами. Легкий ветерок дул с моря, испещряя поверхность
воды еле заметными волнами. Крошечный девятый вал, нежно
шелестя по песку, прибил к берегу какой-то блестящий и
круглый предмет. Волна отхлынула, и предмет покатился
назад. Следующая волна снова вынесла его на песок, и Джедди
поднял его.
   Предмет оказался винной бутылкой из бесцветного стекла.
У бутылки было длинное горло. Пробка была вдавлена очень
глубоко и туго, и горло запечатано темно- красным сургучом.
В бутылке не было ничего, кроме листа скомканной бумаги,
которую, очевидно, смяли, когда протискивали в узкое
горлышко. На сургуче был оттиск кольца с какой-то
монограммой; но, должно быть, оттиск делали впопыхах:
разобрать инициалы было невозможно. Ида Пэйн всегда носила
перстень с печаткой и любила его больше других колец.
Джедди казалось, что на сургуче оттиснуты знакомые буквы И.
П., и почему-то он почувствовал волнение. Это напоминание
гораздо интимнее отражало ее личность, чем та яхта, на
которой она только что промчалась. Он вернулся домой и
поставил бутылку на письменный стол.
   Сбросив шляпу и пиджак, он зажег лампу, так как ночь
стремительно сгущалась после коротких сумерек, и стал
внимательно рассматривать свою морскую добычу.
   Приблизив бутылку к свету и понемногу поворачивая ее, он
в конце концов разглядел, что она заключала в себе два листа
мелко исписанной почтовой бумаги, что бумага была того же
формата и цвета, как та, на которой писала свои письма Ида
Пэйн, и что почерк, насколько он мог установить, был ее.
Грубое стекло так искривляло лучи света, что Джедди не мог
прочитать ни единого слова, но некоторые заглавные буквы,
которые ему удалось рассмотреть, были написаны Идой, это
было совершенно бесспорно.
   С еле заметной улыбкой смущения и радости Джедди снова
поставил бутылку на стол и рядом с нею аккуратно расположил
три сигары. Потом он пошел на галерею, принес оттуда
палубное кресло и комфортабельно разлегся в нем. Он будет
курить сигары и размышлять над создавшейся проблемой.
   А проблема была трудная. Лучше бы ему не вылавливать
этой бутылки! Но бутылка была перед ним. Море, откуда
приходит так много тревог, - зачем оно пригнало к нему эту
бутылку, разрушившую его душевный покой!
   В этой сонной стране, где времени было больше, чем нужно,
он привык размышлять даже над ничтожными вещами.
   Много самых причудливых гипотез пришло ему в голову по
поводу этой бутылки, но каждая в конце концов оказывалась
вздором.
   Такие бутылки порою бросают с тонущих или потерпевших
аварию кораблей, вверяя этим ненадежным вестникам призыв о
помощи. Но ведь не прошло и трех часов с тех пор, как он
видел "Идалию" она была цела и невредима. Может быть, на
яхте взбунтовались матросы, пассажиры заперты в трюме и
письмом, заключенным в бутылке, молят о помощи! Нет, это
слишком неправдоподобно, и, кроме того, неужели
взволнованные узники стали бы исписывать мелким почерком
четыре страницы, чтобы подробно доказывать, почему их
необходимо спасти?
   Так постепенно, путем исключения, он забраковал все эти
невероятные гипотезы и остановился на одной, гораздо более
правдоподобной: письмо в бутылке было адресовано ему. Ида
знает, что он в Коралио; проезжая мимо, она бросила свое
послание в море, а ветер пригнал его к берегу.
   Едва Джедди пришел к такому выводу, как на лбу у него
прорезалась морщинка и возле губ появилось выражение
упрямства. Он продолжал сидеть, глядя в открытую дверь на
гигантских светляков, бредущих по тихим улицам.
   Если это послание было от Иды, о чем она могла писать
ему, как не о примирении? Но в таком случае, зачем она
вверилась сомнительной и ненадежной бутылке? Ведь для писем
существует почта. Бросать в море бутылку с письмом! Это
легкомыслие, это дурной тон. Это даже, если хотите, обида!
   При этой мысли в нем пробудилась гордыня, которая
заглушила все прочие чувства, воскрешенные в нем найденной
бутылкой.
   Джедди надел пиджак и шляпу и вышел. Вскоре он оказался
на краю маленькой площади, где играл оркестр и люди,
свободные от всяких дел и забот, гуляли и слушали музыку.
Пугливые сеньориты то и дело проносились мимо него со
светляками в черных, как смоль, волосах, улыбаясь ему робко
и льстиво.
   Воздух одурял ароматами жасмина и апельсинных цветов.
   Консул замедлил шаги возле дома, где жил Бернард
Брэнигэн. Паула качалась в гамаке на галерее. Она
выпорхнула, словно птица из гнезда. При звуках голоса
Джедди на щеках у нее выступила краска.
   Ее костюм очаровал его: кисейное платье, все в оборках,
с маленьким корсажем из белой фланели - какой стиль, сколько
изящества и вкуса! Он предложил ей пойти прогуляться, и они
побрели к старинному индейскому колодцу, выкопанному под
горой у дороги Сели рядом на Колодезном срубе, и там Джедди
наконец-то сказал те слова, которых от него так давно ждали.
И хотя он знал, что ему не будет отказа, он весь задрожал от
восторга, увидев, как легка была его победа и сколько
счастья доставила она побежденной. Вот сердце, созданное
для любви и верности. Не было ни кокетливых ужимок, ни
расспросов, ни других, требуемых приличиями, капризов.
   Когда Джедди в этот вечер целовал Паулу у дверей ее дома,
он был счастлив как никогда.

         Здесь, в этом царстве лотоса,
         В этой обманной стране,
         Покоиться в сонной истоме -

   казалось ему, как и многим мореходам до него, самым
упоительным и самым легким делом. Будущее у него идеальное.
Он очутился в, раю, где нет никакого змея. Его Ева будет
воистину частью его самого, недоступная соблазнам и оттого
лишь более соблазнительная. Сегодня он избрал свою долю, и
его сердце было полно спокойной, уверенной радости.
   Джедди вернулся к себе, насвистывая эту сладчайшую и
печальнейшую любовную песню, "La Golondrina" (5). У двери к
нему навстречу прыгнула, весело болтая, его ручная
обезьянка. Он направился к письменному столу, чтобы достать
обезьяне орешков. Шаря в полутьме, его рука наткнулась на
бутылку. Он отпрянул, словно дотронулся до холодного,
круглого тела змеи.
   Он совсем забыл, что существует бутылка.
   Он зажег лампу и стал кормить обезьянку. Потом очень
старательно закурил сигару, взял в руки бутылку и пошел по
дорожке к берегу. Была луна, море сияло. Ветер переменился
и, как всегда по вечерам, дул с берега.
   Приблизившись к самой воде, Джедди размахнулся и швырнул
бутылку далеко в море. На минуту она исчезла под водой, а
потом выпрыгнула, и ее прыжок был вдвое выше ее собственной
вышины. Джедди стоял неподвижно и смотрел на нее. Луна
светила так ярко, что ему было ясно видно, как она прыгает
по мелким волнам - вверх и вниз, вверх и вниз. Она медленно
удалялась от берега, вертясь и поблескивая. Ветер уносил ее
в море. Вскоре она превратилась в блестящую точку, то
исчезающую, то вновь появляющуюся, а потом ее тайна исчезла
навеки в другой великой тайне: в океане. Джедди неподвижно
стоял на берегу, курил сигару и смотрел в море.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   - Симон! О Симон! Проснись же ты, Симон! - орал чей-то
звонкий голос у края воды.
   Старый Симон Крус был метис, рыбак и контрабандист,
живший в хижине на берегу. Он только что вздремнул, и вот
его будят.
   Он вышел из хижины и увидел своего знакомого, младшего
офицера с "Валгаллы", только что причалившего в шлюпке к
берегу. Его сопровождали три матроса.
   - Вставай, Симон! - крикнул офицер, - и разыщи доктора
Грэгга, или мистера Гудвина, или кого другого из приятелей
мистера Джедди и тащи их поскорее сюда.
   - Святители небесные! - воскликнул сонный Симон. - Не
случилось ли с консулом беды?
   - Он под этим брезентом, - сказал офицер, указывая на
свою шлюпку. - Еще немного, и был бы утопленником. Мы
увидели его с судна, за милю от берега;
   он плыл, как сумасшедший, за какой-то бутылкой... но
бутылка уплывала все дальше. Мы спустили ялик - и к нему.
Казалось, что вот-вот он поймает бутылку, нужно было только
руку протянуть, но тут он ослабел и погрузился в воду.
Хорошо, что мы подоспели вовремя. Может быть, он еще жив,
но тут нужен доктор, - это уж ему решать.
   - Бутылка? - сказал старик, протирая глаза. Он еще не
совсем проснулся. - Где бутылка?
   - Плывет где-нибудь там, - сказал моряк, тыкая большим
пальцем по направлению к морю. - Да проснись же ты, Симон!

---------------------------------------------------------

   1) - Младенцев (испан.).
   2) - Лотос - символ забвения всех печалей.
   3) - Авалон - блаженная страна, куда, по кельтской
        мифологии, отправляются души убитых героев.
   4) - Постепенно затихающий звук (итал.).
   5) - Ласточка (испан.).