О. Генри
 
                 Друг - Телемак

                                        Перевод М. Урнова



   Вернувшись с охоты, я поджидал в маленьком городке
Лос-Пиньос, в Нью-Мексико, поезд, идущий на юг. Поезд
запаздывал на час. Я сидел на крыльце ресторанчика
"Вершина" и беседовал о смысле жизни с Телемаком Хиксом, его
владельцем.
   Заметив, что вопросы личного характера не исключаются, я
спросил его, какое, животное, очевидно давным-давно,
скрутило и обезобразило его левое ухо. Как охотника меня
интересовали злоключения, которые могут постигнуть человека,
преследующего дичь.
   - Это ухо, - сказал Хикс, - реликвия верной дружбы.
   - Несчастный случай? - не унимался я.
   - Никакая дружба не может быть несчастным случаем, -
сказал Телемак, и я умолк,
   - Я знаю один-единственный случай истинной дружбы, -
продолжал мой хозяин, - это случай полюбовного соглашения
между человеком из Коннектикута и обезьяной. Обезьяна
взбиралась на пальмы в Барранквилле и сбрасывала человеку
кокосовые орехи. Человек распиливал их пополам, делал из
них чашки, продавал их по два реала за штуку и покупал ром.
Обезьяна выпивала кокосовое молоко. Поскольку каждый был
доволен своей долей в добыче, они жили, как братья. Но у
человеческих существ дружба - занятие преходящее:
побалуются ею и забросят.
   Был у меня как-то друг, по имени Пейсли Фиш, и я
воображал, что он привязан ко мне на веки вечные. Семь лет
мы бок о бок добывали руду, разводили скот, продавали
патентованные маслобойки, пасли овец, щелкали фотографии и
все, что попадалось под руку, ставили проволочные изгороди и
собирали СЛЕИВЫ. И думалось мне что ни человекоубийство, ни
лесть, ни богатство, ни пьянство, никакие ухищрения не
посеют раздора между мной и Пейсли Фишем. Вы и представить
себе не можете, как мы были дружны. Мы были друзьями в
деле, но наши дружеские чувства не оставляли нас в часы
досуга и забав. Поистине у нас были дни Дамона и ночи
Пифиаса (1).
   Как-то летом мы с Пейсли, нарядившись как полагается,
скачем в эти самые горы Сан-Андрес, чтобы на месяц окунуться
в безделье и легкомыслие. Мы попадаем сюда, в Лос-Пиньос, в
этот Сад на крыше мира, где текут реки сгущенного молока и
меда. В нем несколько улиц и воздух, и куры, и ресторан.
Чего еще человеку надо!
   Приезжаем мы вечером, после ужина, и решаем обследовать,
какие съестные припасы имеются в ресторане у железной
дороги. Только мы уселись и отодрали ножами тарелки от
красной клеенки, как вдруг влетает вдова Джессап с горячими
пирожками и жареной печенкой.
   Это была такая женщина, что даже пескаря ввела бы в грех.
Она была не столько маленькая, сколько крупная и, казалось,
дух гостеприимства пронизывал все ее существо. Румянец ее
лица говорил о кулинарных склонностях и пылком темпераменте,
а от ее улыбки чертополох мог бы зацвести в декабре месяце.
Вдова Джессап наболтала нам всякую всячину: о климате, об
истории, о Теннисоне, о черносливе, о нехватке баранины и, в
конце концов, пожелала узнать, откуда мы явились.
   - Спринг-Вэлли, - говорю я.
   - Биг-Спринг-Вэлли, - прожевывает Пейсли вместе с
картошкой и ветчиной.
   Это был первый замеченный мною признак того, что старая
дружба fidus Diogenes между мною и Пейсли окончилась
навсегда. Он знал, что я терпеть не могу болтунов, и
все-таки влез в разговор со своими вставками и
синтаксическими добавлениями. На карте значилось
Биг-Спринг-Вэлли, но я сам слышал, как Пейсли тысячу раз
говорил просто Спринг-Вэлли.
   Больше мы не сказали ни слова и, поужинав, вышли и
уселись на рельсах. Мы слишком долго были знакомы, чтобы не
знать, какие мысли бродили в голове у соседа.
   - Надеюсь, ты понимаешь, - говорит Пейсли, - что я решил
присовокупить эту вдову, как органическую часть, к моему
наследству в его домашней, социальной, юридической и других
формах отныне и навеки, пока смерть не разлучит нас.
   - Все ясно, понятно, - отвечаю я. - Я прочел это между
строк, хотя ты обмолвился только одной. Надеюсь, тебе также
известно, - говорю я, - что я предпринял шаг к перемене
фамилии вдовы на фамилию Хикс и советую тебе написать в
газету, в отдел светской хроники, я запросить точную
информацию, полагается ли шаферу камелия в петлицу и носки
без шва.
   - В твоей программе пройдут не все номера, - говорит
Пейсли, пожевывая кусок железнодорожной шпалы. - Будь это
дело мирское, я уступил бы тебе в чем хочешь, но здесь -
шалишь! Улыбки женщин, - продолжает Пейсли, - это водоворот
Сциллы и Харибды, в пучину которого часто попадает,
разбиваясь в щепки, крепкий корабль "Дружба". Как и прежде,
я готов отбить тебя у медведя, - говорит Пейсли, -
поручиться по твоему векселю или растирать тебе лопатки
оподельдоком. Но на этом мое чувство этикета иссякает. В
азартной игре на миссис Джессап мы играем порознь. Я честно
предупредил тебя.
   Тогда я совещаюсь сам с собой и предлагаю следующую
резолюцию и поправки:
   - Дружба между мужчинами, - говорю я, - есть древняя
историческая добродетель, рожденная в те дни, когда люди
должны были защищать друг друга от летающих черепах и
ящерице восьмидесятифутовыми хвостами. Люди сохраняют эту
привычку по сей день и стоят друг за друга до тех пор, пока
не приходит коридорный и не говорит, что все эти звери им
только померещились. Я часто слышал, - говорю я, - что с
появлением женщины исчезает дружба между мужчинами. Разве
это необходимо? Видишь ли, Пейсли, первый взгляд и горячий
пирожок миссис Джессап, очевидно, вызвали в наших сердцах
вибрацию. Пусть она достанется лучшему из нас. С тобой я
буду играть в открытую, без всяких закулисных проделок, Я
буду за ней ухаживать в твоем присутствии, так что у тебя
будут равные возможности. При таком условии я не вижу
оснований, почему наш пароход "Дружба" должен перевернуться
в указанием тобой водовороте, кто бы из нас ни вышел
победителем.
   - Вот это друг! - говорит Пейсли, пожимая мне руку. - Я
сделаю то же самое, - говорит он. - Мы будем за ней
ухаживать, как близнецы, без всяких церемоний и
кровопролитий, обычных в таких случаях. И победа или
поражение - все равно мы будем друзьями.
   У ресторана миссис Джессап стояла под деревьями скамейка,
где вдова имела обыкновение посиживать в холодке, накормив и
отправив поезд, идущий на юг. Там мы с Пейсли обычно и
собирались после ужина и производили частичные выплаты дани
уважения даме нашего сердца. И мы были так честны и
щепетильны, что если кто- нибудь приходил первым, он
поджидал другого, не предпринимая никаких действий.
   В первый вечер, когда миссис Джессап узнала о нашем
условии, я пришел к скамейке раньше Пейсли. Ужин только что
окончился, и миссис Джессап сидела там в свежем розовом
платье, остывшая после кухни уже настолько, что ее можно
было держать в руках.
   Я сел с ней рядом и сделал несколько замечаний
относительно одухотворенной внешности природы, расположенной
в виде ландшафта и примыкающей к нему перспективы. Вечер,
как говорят, настраивал. Луна занималась своим делом в
отведенном ей участка небосвода, деревья расстилали по земле
свои тени, согласуясь с наукой и природой, а в кустах шла
громкая перекличка между козодоями, иволгами, кроликами и
другими пернатыми насекомыми. А горный ветер распевал, как
губная гармошка, в куче жестянок из-под томата, сложенной у
железнодорожного полотна.
   Я почувствовал в левом боку какое-то странное ощущение,
будто тесто подымалось в квашне. Это миссис Джессап
придвинулась ко мне поближе.
   - Ах, мистер Хикс, - говорит она, - когда человек одинок,
разве он не чувствует себя еще более одиноким в такой
замечательный вечер?
   Я моментально поднялся со скамейки.
   - Извините меня, сударыня, - говорю я, - но, пока не
придет Пейсли, я не могу вам дать вразумительный ответ на
подобный наводящий вопрос.
   И тут я объяснил ей, что мы - друзья, спаянные годами
лишений, скитаний и соучастия, и что, попав в цветник жизни,
мы условилась не пользоваться друг перед другом никаким
преимуществом, какое может возникнуть от пылких чувств и
приятного соседства. На минуту миссис Джессап серьезно
задумалась, а потом разразилась таким смехом, что даже лес
засмеялся ей в ответ.
   Через несколько минут подходит Пейсли, волосы его облиты
бергамотовым маслом, и он садится по другую сторону миссис
Джессап и начинает печальную историю о том, как в девяносто
пятом году в долине Санта-Рита во время девятимесячной
засухи, он и Ламли Мякинное рыло заключили пари на седло с
серебряной отделкой, кто больше обдерет издохших коров.
   Итак, с самого начала ухаживания я стреножил Пейсли Фиша
и привязал к столбу. У каждого из нас была своя система,
как коснуться слабых мест женского сердца. Пейсли, тот
стремился парализовать их рассказами о необыкновенных
событиях, пережитых им лично или известных ему из газет.
   Мне кажется, что он заимствовал этот метод покорения
сердец из одной шекспировской пьесы под названием "Отелло",
которую я как-то видел. Там один чернокожий пичкает
герцогскую дочку разговорным винегретом из Райдера Хаггарда,
Лью Докстейдера и доктора Паркхерста и таким образом
получает то, что надо. Но подобный способ ухаживания хорош
только на сцене.
   А вот вам мой собственный рецепт, как довести женщину до
такого состояния, когда про нее можно сказать: "урожденная
такая-то". Научитесь брать и держать ее руку - и она ваша.
Это не так легко. Некоторые мужчины хватают женскую руку
таким образом, словно собираются отодрать ее от плеча, так
что чуешь запах арники и слышишь, как разрывают рубашка на
бинты. Некоторые берут руку, как раскаленную подкову, и
держат ее далеко перед собой, как аптекарь, когда наливает в
пузырек серную кислоту. А большинство хватает руку и сует
ее прямо под нос даме, как мальчишка бейсбольный мяч,
найденный в траве, все время напоминая ей, что рука у нее
торчит из плеча. Все эти приемы никуда не годятся.
   Я укажу вам верный способ.
   Видали вы когда-нибудь, как человек крадется на задний
двор и поднимает камень, чтобы запустить им в кота, который
сидит на заборе и смотрит на него? Человек делает вид, что
в руках у него ничего нет, и что он не видят кота, и что кот
не видит его. В этом вся суть. Следите, чтобы эта самая
рука не попадалась женщине на глаза. Не давайте ей понять,
что вы думаете, что она знает, будто вы имеете хоть малейшее
представление о том, что ей известно, что вы держите ее за
руку. Таково было правило моей тактики. А что касается
пейслевских серенад насчет военных действий и несчастных
случаев, так он с таким же успехом мог читать ей расписание
поездов, останавливающихся в Оушен-Гроув, штат Нью-Джерси.
   Однажды вечером, когда я появился у скамейки раньше
Пейсли на целую перекурку, дружба моя на минуту ослабла, и я
спрашиваю миссис Джессап, не думает ли она, что букву Х
легче писать, чем букву Д. Через секунду ее голова
раздробила цветок олеандра у меня в петлице, и я наклонился
и... и ничего.
   - Если вы не против, - говорю я вставая, - то мы подождем
Пейсли и закончим при нем. Я не сделал еще ничего
бесчестного по отношению к нашей дружбе, а это было бы не
совсем добросовестно.
   - Мистер Хикс, - говорит миссис Джессап, как-то странно
поглядывая на меня в темноте. - Если бы не одно
обстоятельство, я попросила бы вас отчалить и не делать
больше визитов в мой дом.
   - А что это за обстоятельство, сударыня?
   - Вы слишком хороший друг, чтобы стать плохим мужем, -
говорят она.
   Через пять минут Пейсли уже сидел с положенной ему
стороны от миссис Джессап.
   - В Силвер-Сити летом девяносто восьмого года, - начинает
он, - мне привелось видеть в кабаке "Голубой свет", как Джим
Бартоломью откусил китайцу ухо по той причине, что клетчатая
сатиновая рубаха, которая... Что это за шум?
   Я возобновил свои занятия с миссис Джессап как раз с того
на чем мы остановились.
   - Миссис Джессап, - говорю я, - обещала стать миссис
Хикс. Вот еще одно тому подтверждение.
   Пейсли обвил свои ноги вокруг ножки скамейки и вроде как
застонал.
   - Лем, - говорит он, - семь лет мы были друзьями. Не
можешь ли ты целовать миссис Джессап потише? Я бы сделал
это для тебя.
   - Ладно, - говорю я, - можно и потише.
   - Этот китаец, - продолжает Пейсли, - был тем самым, что
убил человека по фамилии Маллинз весной девяносто седьмого
года, и это был...
   Пейсли снова прервал себя.
   - Лем, - говорит он, - если бы ты был настоящим другом,
ты бы не обнимал миссис Джессап так крепко. Ведь прямо
скамья дрожит. Помнишь, ты говорил, что предоставишь мне
равные шансы, пока у меня останется хоть один.
   - Послушайте, мистер, - говорит миссис Джессап,
повертываясь к Пейсли, - если бы вы через двадцать пять лет
попали на нашу с мистером Хиксом серебряную свадьбу, как вы
думаете, сварили бы вы в своем котелке, который вы называете
головой, что вы в этом деле с боку припека? Я вас долго
терпела, потому что вы друг мистера Хикса, но, по-моему,
пора бы вам надеть траур и убраться подальше.
   - Миссис Джессап, - говорю я, не ослабляя своей
жениховской хватки, - мистер Пейсли - мой друг, и я
предложил ему играть в открытую и на равных основаниях, пока
останется хоть один шанс.
   - Шанс! - говорит она. - Неужели он думает, что у него
есть шанс? Надеюсь, после того, что он видел сегодня, он
поймет, что у него есть шиш, а не, шанс.
   Короче говоря, через месяц мы с миссис Джессап сочетались
законным браком в методистской, церкви в Лос-Пиньос, и весь
город сбежался поглядеть на это зрелище.
   Когда мы стали плечом к плечу перед проповедником и он
начал было гнусавить свои ритуалы и пожелания, я оглядываюсь
и не нахожу Пейсли.
   - Стой! - говорю я проповеднику. - Пейсли нет. Надо
подождать Пейсли. Раз дружба, так дружба навсегда, таков
Телемак Хикс, - говорю я.
   Миссис Джессап так и стрельнула глазами, но проповедник,
- согласно инструкции, прекратил свои заклинания.
   Через несколько минут галопом влетает Пейсли, на ходу
пристегивая манжету. Он объясняет, что единственная в
городе галантерейная лавочка была закрыта по случаю свадьбы,
и он не мог достать крахмальную сорочку себе по вкусу, пока
не выставил заднее окно лавочки и не обслужил себя сам.
Затем он становится по другую сторону невесты, и венчание
продолжается. Мне кажется, что Пейсли рассчитывал, как на
последний шанс, на проповедника - возьмет да и обвенчает его
по ошибке с вдовой.
   Окончив все процедуры, мы принялись за чай, вяленую
антилопу и абрикосовые консервы, а затем народишка убрался с
миром. Пейсли пожал мне руку последним и сказал, что я
действовал честно и благородно и он гордится, что может
называть меня своим другом.
   У проповедника был небольшой домишко фасадом на улицу,
оборудованный для сдачи внаем, и он разрешил нам занять его
до утреннего поезда в десять сорок, с которым мы отбывали в
наше свадебное путешествие в Эль-Пасо. Жена проповедника
украсила комнаты мальвами и плющом, и дом стал похож на
беседку и выглядел празднично.
   Часов около десяти в тот вечер я сажусь на крыльцо и
стаскиваю на сквознячке сапоги; миссис Хикс прибирает в
комнате. Скоро свет в доме погас, а я все сижу и вспоминаю
былые времена и события. И вдруг я слышу, миссис Хикс
кричит:
   - Лем, ты скоро?
   - Иду, иду, - говорю я, очнувшись. - Ей-же-ей, я
дожидался старикашку Пейсли, чтобы...
   Но не успел я договорить, - заключил Телемак Хикс, - как
мне показалось, что кто-то отстрелил мое левое ухо из
сорокапятикалиберного. Выяснилось, что по уху меня съездила
половая щетка, а за нее держалась миссис Хикс.

------------------------------------------------------------

   1) - Легендарные жители древних Сиракуз, прославившиеся
        своею дружбой.