О. Генри
Похищение Медоры
Перевод Н. Дарузес
Мисс Медора Мартин прибыла с ящиком красок и мольбертом в
Нью-Йорк из поселка Гармония, что лежит у подножия Зеленых
гор.
Мисс Медора походила на осеннюю розу, которую пощадили
первые заморозки, не пощадившие других ее сестер. В поселке
Гармония, когда мисс Медора уехала в развратный Вавилон
учиться живописи, про нее говорили, что она сумасбродная,
отчаянная, своевольная девушка. В Нью-Йорке, когда она
впервые появилась за столом дешевого, пансиона в Вест-Сайде,
жильцы спрашивали друг друга:
- Кто эта симпатичная старая дева?
Собравшись с духом и сообразуясь со средствами, Медора
сняла дешевую комнату и стала брать два урока живописи в
неделю у профессора Анджелини, бывшего парикмахера,
изучившего свою профессию в одном из гарлемских танцклассов.
Некому было сказать ей, что она делает глупости, ибо всех
нас в этом большом городе постигает та же участь. Скольких
из нас плохо бреют и неправильно обучают тустепу бывшие
ученики Бастьена Лепажа и Жерома! Самое грустное зрелище в
Нью- Йорке - если не считать поведения толпы в часы пик -
это унылое шествие бездарных рабов Посредственности. Им
искусство является не благосклонной богиней, а Цирцеей,
которая обращает своих поклонников в уличных котов,
мяукающих у нее под дверьми, невзирая на летящие в них камни
и сапожные колодки критиков. Некоторые ползком добираются
до родного захолустья, где их угощают снятым молоком
изречения: "Говорили мы вам", - большинство же остается
мерзнуть во дворе храма нашей богини, питаясь крошками с ее
божественного табльдота. Но кой-кому под конец надоедает
это бесплодное служение. И тогда перед нами открываются два
пути. Мы можем либо наняться к какому-нибудь лавочнику и
развозить в фургоне бакалею, либо окунуться в водоворот
богемы. Последнее звучит красивее, зато первое гораздо
выгоднее. Ибо, когда бакалейщик заплатит нам за работу, мы
можем взять напрокат фрак и - штампованный юмор тут больше к
месту - показать богеме, где раки зимуют.
Мисс Медора избрала водоворот и тем самым дала нам сюжет
для этого маленького рассказа.
Профессор Анджелини очень хвалил ее этюды. Однажды,
когда она показала ему эскиз каштана в парке, он объявил,
что из нее выйдет вторая Роза Бонер. Но иногда (всем
великим художникам свойственны капризы) он резко и
беспощадно критиковал ее работы: Например, в один
прекрасный день Медора тщательно скопировала статую на
площади Колумба и ее архитектурное окружение. Профессор,
иронически улыбаясь, отшвырнул набросок и сообщил ей, что
Джотто однажды начертил идеальную окружность одним движением
руки.
Как-то раз шел дождик, денежный перевод из Гармонии
запоздал, у Медоры болела голова, профессор попросил у нее
взаймы два доллара, из художественного магазина вернули
непроданными все ее акварели, и... мистер Бинкли пригласил
ее поужинать.
Мистер Бинкли был присяжный весельчак пансиона. Ему уже
стукнуло сорок девять, и весь день он сидел в своей рыбной
лавке на одном из центральных рынков города. Но после шести
часов вечера он надевал фрак и разглагольствовал об
Искусстве. Молодые люди звали его пролазой. Считалось, что
в самом избранном кругу богемы он свой человек. Ни для кого
не было тайной, что он как-то дал десять долларов взаймы
одному юноше, подававшему надежды и даже поместившему
какой-то рисунок в "Пэке". Вот таким-то образом некоторые
получают доступ в заколдованный круг, а другие - сытный
ужин.
Остальные жильцы с завистью смотрели на Медору, когда она
в девять часов вечера выходила из пансиона под руку с
мистером Бинкли. Она была прелестна, как букет осенних
листьев, в своей бледно-голубой блузке из... э-э... ну,
знаете, такая воздушная ткань, и плиссированной вуалевой
юбке, с румянцем на худых щеках, чуть тронутых розовой
пудрой, с платочком и ключом от комнаты в шагреневой
коричневой сумке.
И мистер Бинкли, краснолицый и седоусый, выглядел очень
внушительно и эффектно в узком фраке, с жирной складкой на
шее, точно у знаменитого романиста.
Свернув за угол с ярко освещенного Бродвея, они подъехали
к кафе Теренс, самому популярному среди богемы кабачку, куда
доступ открыт только избранным.
Медора с Зеленых гор шла за своим спутником между рядами
маленьких столиков.
Три раза в жизни женщина ступает словно по облакам и ног
под собой не чувствует от радости: первый раз, когда она
идет под венец, второй раз, когда она входит в святилище
богемы, и третий раз, когда она выходит из своего огорода с
убитой соседской курицей в руках.
За накрытым столом сидели трое или четверо посетителей.
Официант летал вокруг, как пчела, на скатерти сверкали
хрусталь и серебро. Как прелюдия к ужину, подобный
доисторическим гранитным пластам, предшествующим появлению
простейших организмов, зубам многострадальных горожан был
предложен французский хлеб, изготовленный по тем же
рецептам, что и вековые гранитные глыбы, - и боги улыбались,
вкушая нектар с домашними булочками, а зубные врачи плясали
от радости под сенью своих блистающих золотом вывесок.
Взор Бинкли, устремленный на одного из молодых людей,
блеснул особым блеском, свойственным представителю богемы, -
в этом взоре сочетались взгляд василиска, сверкание
пузырьков в бокалах с пивом, вдохновение художника и
назойливость попрошайки.
Молодой человек вскочил с места.
- Здорово, старина Бинкли! - крикнул он. - И не думайте
проходить мимо нашего стола. Садитесь с нами, если вы не
ужинаете в другой компании.
- Ну что ж, дружище, - сказал Бинкли, владелец рыбной
лавки. - Вы же знаете, я люблю толкаться среди богемы.
Мистер Вандейк, мистер Маддер... э-э... мисс Мартин, тоже
любимица муз... э-э...
Присутствующие быстро перезнакомились. Тут были еще мисс
Элиза и мисс Туанетта - скорее всего натурщицы, - они
болтали о Генри Джемсе и Сен-Режи, и это получалось у них
неплохо.
Медора была в упоении. Голова у неё кружилась от музыки,
исступленной, опьяняющей музыки трубадуров, восседавших
где-то в задних комнатах Элизиума. Это „был мир, доселе
недоступный ни ее буйному воображению, ни железным дорогам,
контролируемым Гарриманом. Она сидела, спокойная по
внешности, как и подобает уроженке Зеленых гор, но ее душа
была охвачена знойным пламенем Андалузии. За столиками
сидела богема. В воздухе веяло ароматом цветов и цветной
капусты. Звенели смех и серебро, дамам предлагали руку и
сердце, вино и фрукты; в бокалах искрилось шампанское, в
беседах - остроумие.
Вандейк взъерошил свои длинные черные кудри, сдернул на
сторону небрежно повязанный галстук и наклонился к Маддеру.
- Послушай, Мадди, - прошептал он с чувством, - иногда
мне хочется вернуть этому филистеру десять долларов и
послать его к черту.
Маддер взъерошил мочального цвета гриву и сдернул на
сторону небрежно повязанный галстук.
- И думать не смей, Ванди, - ответил он. - Деньги
уходят, а Искусство остается.
Медора ела необыкновенные кушанья и пила вино, которое
стояло перед ней в стакане. Оно было того же цвета, что и
дома в Вермонте. Официант налил в другой бокал чего-то
кипящего, что оказалось холодным на вкус. Никогда еще у нее
не было так легко на сердце.
Оркестр играл грустный вальс, знакомый Медоре по
шарманкам. Она кивала в такт головой, напевая мотив
слабеньким сопрано. Маддер посмотрел на нее через стол,
удивляясь, в каких морях выудил ее Бинкли. Она улыбнулась
ему, и оба они подняли бокалы с вином, которое кипело в
холодном состоянии.
Бинкли оставил в покое искусство и болтал теперь о
небывалом ходе сельди. Мисс Элиза поправляла булавку в виде
палитры в галстуке мистера Вандейка. Какой-то филистер за
дальним столиком плел что-то такое, - не то о Жероме, не то
о Джероме. Знаменитая актриса взволнованно говорила о
модных чулках с монограммами. Продавец из чулочного
отделения универсального магазина во всеуслышание
разглагольствовал о драме. Писатель ругал Диккенса. За
особым столиком редактор журнала и фотограф пили сухое вино.
Пышная молодая особа говорила известному скульптору:
- Подите вы с вашими греками! Пускай ваша Венера
Милицейская поступит в манекены к Когену, через месяц на нее
только плащи и можно будет примерять! Всех этих ваших
греков и римов надо опять закопать в раскопки!
Так развлекалась богема.
В одиннадцать часов мистер Бинкли отвез Медору в пансион
и, галантно раскланявшись, покинул ее у подножия парадной
лестницы. Она поднялась к себе в комнату и зажгла газ.
И тут, так же внезапно, как страшный джин из медного
кувшина, в комнате возник грозный призрак пуританской
совести. Ужасный поступок Медоры встал перед нею во весь
свой гигантский рост. Она воистину "была с нечестивыми и
смотрела на вино, как оно краснеет, как оно искрится в
чаше".
Ровно в полночь она написала следующее письмо:
"М-ру Бирия Хоскинсу.
Гармония, Вермонт.
Милостивый государь!
Отныне я умерла для вас навеки. Я слишком сильно любила
вас, чтобы загубить вашу жизнь, соединив ее с моей,
запятнанной грехом и преступлением. Я не устояла против
соблазнов этого греховного мира и погрязла в водовороте
Богемы. Нет той бездны вопиющего порока, которую я не
изведала бы до дна. Бороться против моего решения
бесполезно. Я пала так глубоко, что подняться уже
невозможно. Постарайтесь забыть меня. Я затерялась
навсегда в дебрях прекрасной, но греховной Богемы.
Прощайте.
Когда-то ваша
Медора".
Наутро Медора обдумала свое решение. Люцифер, низринутый
с небес, чувствовал себя не более отверженным, Между нею и
цветущими яблонями Гармонии зияла пропасть... Огненный
херувим отгонял ее от врат потерянного рая. В один вечер, с
помощью Бинкли и Мумма (1), ее поглотила пучина богемы.
Оставалось только одно: вести блестящую, но порочную
жизнь. К священным рощам Вермонта она никогда больше не
посмеет приблизиться. Но она не погрузится в безвестность -
есть в истории громкие, влекущие к себе имена, их-то она и
изберет в образцы для себя. Камилла, Лола Монтес, Мария
Стюарт, Заза (2) - таким же громким именем станет для
грядущих поколений имя Медоры Мартин.
Два дня Медора не выходила из комнаты. На третий день
она развернула какой-то журнал и, увидев портрет
бельгийского короля, презрительно захохотала. Если этот
знаменитый покоритель женских сердец встретится на ее пути,
он должен будет склониться перед ее холодной и гордой
красотой. Она не станет щадить ни стариков, ни молодых.
Вся Америка, вся Европа окажется во власти ее мрачных, но
неотразимых чар.
Пока еще ей тяжело было думать о той жизни, к которой она
когда-то стремилась, - о мирной жизни под сенью Зеленых гор,
рука об руку с Хоскинсом, о тысячных заказах на картины,
приходящих с каждой почтой из Нью-Йорка.
Ее роковая ошибка разбила эту мечту.
На четвертый день Медора напудрилась и подкрасила губы.
Один раз она видела знаменитую Картер в роли Заза. Она
стала перед зеркалом в небрежную позу и воскликнула: "Zut!
zut!" У нее это слово рифмовало с "зуд", но как только она
произнесла его. Гармония отлетела от нее навсегда.
Водоворот богемы поглотил ее. Теперь ей нет возврата. И
никогда Хоскинс...
Дверь открылась, и Хоскинс вошел в комнату.
- Дори, - сказал он, - для чего это ты испачкала лицо
мелом и красной краской?
Медора протянула вперед руку.
- Слишком поздно, - торжественно произнесла она. -
Жребий брошен. Отныне я принадлежу иному миру. Проклинайте
меня, если угодно, это ваше право. Оставьте меня, дайте мне
идти той дорогой, которую я избрала. Пускай родные не
произносят более моего имени. Молитесь за меня иногда, пока
я буду кружиться в вихре веселья и жить блестящей, но пустой
- жизнью богемы.
- Возьми полотенце, Дори, - сказал Хоскинс, - и вытри
лицо. Я выехал, как только получил твое письмо. Эта твоя
живопись ни к чему хорошему не ведет. Я купил нам с тобой
обратные билеты на вечерний поезд. Скорей укладывай свои
вещи в чемодан.
- Мне не под силу бороться с судьбой, Бирия, Уходи, пока
я не изнемогла в борьбе с нею.
- Как складывается этот мольберт, Дори? Да собирай же
вещи, надо еще успеть пообедать до поезда. Листья на кленах
уже совсем распустились, Дори, вот посмотришь.
- Неужели распустились, Бирия?
- Сама увидишь, Дори! Утром, при солнце, это прямо
зеленое море.
- Ах, Бирия!
В вагоне она вдруг сказала ему:
- Удивляюсь, почему ты все-таки приехал, если получил мое
письмо?
- Ну, это-то пустяки! - сказал Бирия. - Где тебе меня
провести. Как ты могла уехать в эту самую Богемию, когда на
письме стоял штемпель "Нью-Йорк"?
-------------------------------------------------------
1) - Марка шампанского.
2) - Камилла - героиня английского варианта "Дамы с
камелиями"; Лола Монтес - фаворитка баварского
короля Людовика I; Заза - героиня одноименной
пьесы Бертона, актриса и куртизанка.