О. Генри

                      Кто выше?

                                       Перевод К. Чуковского



   Мы с Джеффом Питерсом сидели в ресторанчике Провенцано в
укромном углу. Перед каждым из нас было блюдо "спагетти", и
Джефф объяснял мне, что жулики бывают трех сортов,
   Каждую зиму он приезжает в Нью-Йорк полакомиться
"спагетти", посмотреть из глубин своей беличьей шубы, как
снуют пароходы по Восточной реке, и запастись в одном из
магазинов готового платья на Фултон-стрит одеждой, которая
сшита в Чикаго. В течение трех остальных времен года его
следует искать западнее - поле его деятельности где угодно,
от Спокана до Тампа (1). Своей профессией он гордится и
совершенно серьезно защищает ее достоинства с помощью
своеобразной этической философии. Профессия его не нова.
Он дает надежный, радушный и просторный приют беспокойным и
неразумным долларам своих ближних.
   В каменной пустыне, куда Джефф ежегодно удаляется на
зимние каникулы, он не прочь бывает поболтать о своих
многочисленных приключениях, - так в вечернюю пору мальчишка
любит свистеть в лесу. Вот почему я отмечаю у себя на
календаре время, когда Джефф должен приехать в Нью-Йорк, и
открываю у Провенцано переговоры относительно залитого вином
столика в углу, между развесистым фикусом и palazzo della
что-то такое (2) в раме, на стене.
   - Есть два рода жульничества такие зловредные, - говорил 
Джефф, - что их следовало бы уничтожить законодательной властью. 
Это, во-первых, спекуляция Уолл стрита, а во-вторых - кража со
взломом.
   - Ну, насчет одного из них с вами согласится каждый, -
сказал я смеясь.
   - Нет, нет, и кража со взломом тоже подлежит запрещению,
- сказал Джефф, и мне пришло в голову, что я, может быть,
смеялся некстати.
   - Месяца три назад, - сказал Джефф, - мне посчастливилось
быть sine qua grata (3) с представителями обеих
вышеназванных разновидностей нелегального искусства. Судьба
свела меня одновременно с членом Союза Грабителей и с одним
из наших Джон Д. Наполеонов (4).
   - Интересное сочетание, - сказал я зевая, - а я не
рассказывал вам, как я на прошлой неделе, на берегу
Рамапоса, уложил одним выстрелом и утку и суслика?
   Я знал, как вытягивать из Джеффа его истории.
   - Подождите, сначала я вам расскажу про этих полипов,
которые тормозят колеса общественной жизни и отравляют
источники честности своим смертоносным взглядом, - сказал
Джефф, и в его глазах горело чистое пламя карающей
добродетели.
   Как я уже рассказывал, три месяца назад я попал в дурную
компанию. Это случается с человеком в двух случаях жизни -
когда он без гроша и когда он богат.
   Бывает, что и в самых законных делах наступает полоса
невезения. На одном перекрестке дорог я свернул не туда,
куда нужно, и по ошибке попал в городишко Пивайн. Мне не
следовало отправляться туда, так как прошедшей весной я уже
осаждал этот город и нанес ему большие повреждения. Я
продал тамошним жителям на шестьсот долларов молодых
фруктовых деревьев - грушевых, сливовых, вишневых,
персиковых. С тех пор жители города не переставали глядеть
на дорогу, поджидая, не пройду ли я по этой дороге опять. А
я, не подозревая ни о чем, еду по главной улице, доезжаю до
аптекарского магазина "Хрустальный дворец" и только тогда
замечаю, что мы оба попали в засаду - я и мои сивый конек
Билл.
   Жители Пивайна схватили Билла под уздцы и завели со мной
разговор, имеющий ближайшее отношение к теме о фруктовых
деревьях. Двое-трое из представителей города просунули мне
сквозь проймы жилета постромки и повели меня по своим
фруктовым садам. Вся беда была в том, что их деревья не
хотели соответствовать тем надписям, которые были начертаны
на привязанных к ним дощечках. Большинство из них
оказались, грушей-дичком и терновником, но были и липы и,
небольшие дубки. Единственное дерево, которое сулило
привести хоть какой-нибудь плод, был молоденький виргинский
тополек, на котором выросло хорошее осиное гнездо и половина
старого лифчика.
   Жители довели нашу бесплодную прогулку до самой окраины
города, потом конфисковали у меня в счет долга все моя
деньги и золотые часы, а Билла и тележку оставили у себя в
качестве заложника. Они заявили, что в ту самую минуту, как
на их терновом кусте вырастут июньские персики, я могу
вернуться и получить свои вещи назад. Потом они сняли с
меня постромки и ткнули пальцем по направлению к Скалистом
горам; и я пустился крупной рысью к непроходимым лесам и
полноводным рекам.
   Когда я пришел в себя, оказалась, что я шагаю по шпалам
железной дороги Арканзас-Техас к какому-то неведомому
городу. Жители Пивайна не оставили мне ничего, только
немного жевательной смолы, и это спасло мне жизнь. Сел я на
груду шпал, откусил кусок смолы и стал собирать свои мысли и
силы.
   Вдруг мимо проносится скорый товарный поезд; подъехав к
городу, он чуть-чуть замедляет ход, и вот из вагона вылетает
какой-то черный узел, катится двадцать шагов в туче пыли, а
потом встает на ноги и начинает выплевывать полужирный уголь
вместе с междометьями. Передо мной оказался молодой
человек, круглолицый, одетый для путешествия в спальном
купе, а не в товарном вагоне, и с самой веселой улыбкой,
какую когда-либо видели на таком грязном лице.
   - Выпали? - спрашиваю я.
   - Нет, - отвечает он. - Соскочил. Прибыл к месту своего
назначения. Какой это город?
   - Я еще не посмотрел по карте, - говорю я. - Я и сам
прибыл сюда за пять минут до вас. Как, по-вашему, ничего
городок?
   - Не очень-то мягкий? - отвечает он и ощупывает свою
руку. - Как будто здесь, вот это плечо... а впрочем, нет,
все в порядке.
   Он нагибается, чтобы стряхнуть пыль со штанов, и из
кармана у него выскакивает хорошенькая девятивершковая
стальная отмычка. Он поднимает ее и глядит на меня с
опаской, а потом ухмыляется и протягивает мне руку.
   - Брат, - говорит он, - прими мой сердечный привет! Не
тебя ли я видел на юге Миссури прошлым летом, когда ты
занимался продажей цветного песочка по полдоллара за чайную
ложку и уверял, что стоит только всыпать его в лампу и
керосин никогда не взорвется?
   - Керосин и вправду никогда не взрывается, - отвечаю я.
- Взрывается только газ. Тем не менее я жму ему руку.
   - Мое имя Билл Бассет, - говорит он, - и если ты не
сочтешь хвастовством мою профессиональную гордость, то я
скажу тебе, что сейчас ты имел удовольствие познакомиться с
одним из лучших взломщиков, какие когда-либо ступали
резиновой подошвой на почву, орошаемую рекой Миссисипи.
   Хорошо. Уселись мы с этим Бассетом рядом на шпалы и
стали хвастаться друг перед другом, как и подобает
художникам, работающим по одной специальности. Оказалось,
что и он без гроша, так что мы с ним живо сошлись. Он
объяснил мне, почему самый талантливый взломщик бывает по
временам принужден путешествовать в товарном вагоне. В
Литтл-Роке чуть не выдала его изменница-горничная, и ему
пришлось убежать сломя голову.
   - Такое уж у меня ремесло, - объяснял мне Билл Бассет. -
Для того чтобы оно имело успех, я вынужден обрабатывать
плоеные чепчики. Покажи мне домик, где есть ценные вещи и
смазливая горничная, и можешь быть уверен, что серебро будет
расплавлено и сплавлено, а я буду пить шато да поплевывать в
салфетку трюфелями. Полиция же будет уверять, что кражу
совершил кто-нибудь из своих, ибо племянник старухи хозяйки
преподает закон божий. Сперва я оказываю некоторое давление
на девушку, а потом уже, когда девушка пускает меня в дом, -
на замочные скважины, при помощи воска. Но эта
литтл-рокская горничная подвела меня: она увидела, как я
катаюсь на трамвае с другой девицей, и в ту же ночь, когда
она должна была впустить меня в дом, заперла дверь на замок.
А у меня заготовлены ключи для дверей второго этажа... Да,
сэр, она оказалась Далилой.
   Из дальнейшего выяснилось, что Билл все же пытался
пустить в ход свою отмычку, но девушка разразилась целой
руладой бравурных звуков, вроде тех, которые испускают
борзятники, и Биллу пришлось перепрыгивать через все заборы
по дороге к вокзалу. Багажа у него не было, поэтому его
всячески пытались не пустить на вокзал, но он все-таки
вскочил в отходивший товарный поезд.
   - Ну-с, - сказал Билл Бассет, когда мы обменялись
мемуарами о минувших деньках, - а теперь мне охота поесть.
Непохоже, чтобы весь город был заперт на французский замок.
Что, если мы учиним небольшое злодейство и добудем себе
мелочишки на карманные расходы? Ты, вероятно, не догадался
захватить с собой какого-нибудь снадобья для ращения волос,
или позолоченных часовых цепочек, или других каких-нибудь
запрещенных товаров, которые мы могли бы всучить здешним
олухам?
   - Нет, - говорю я, - все осталось у меня вместе с
чемоданом в Пивайне - и серьги с патагонскими брильянтами и
не золотые брошки. Там они и останутся, покуда на тополях
не вырастут японские сливы и не наводнят собой весь рынок.
А рассчитывать на это трудно, разве что мы пригласим в
помощники Лютера Бэрбанка (5).
   - Ну, что же делать, - отвечает Бассет, - поищем других
путей. Может быть, когда стемнеет, я выпрошу у какой-нибудь
дамочки шпильку и попробую с помощью этой шпильки взломать
сейф Пастушеско-Фермерского банка.
   Во время нашей беседы к станции подходит пассажирский
поезд. Из вагона выскакивает какой-то мужчина в цилиндре -
выскакивает не с той стороны, откуда все люди, а с другой -
и бежит вприпрыжку по путям прямо к нам; маленький,
толстенький, длинноносый, с крысиными глазками, но платье на
нем дорогое, в руке саквояж, который он несет так осторожно,
как будто там яйца или железнодорожные акции. Он прошел
мимо нас по шпалам, словно и не заметил, что поблизости
город.
   - Идем! - говорит Билл и встает с места.
   - Куда? - спрашиваю я.
   - Как куда? - говорит Билл. - Или ты забыл, что ты в
пустыне и что у тебя перед глазами сию минуту просыпалась
манна? Или ты не слышишь, как ворон шумит крыльями? Эх ты,
Илья-пророк! (6)
   Мы догнали незнакомого мужчину на опушке леса, и, так как
место было безлюдное, а солнце уже закатилось, никто не
видел, как мы остановили его. Билл снял с него цилиндр,
погладил его рукавом и снова надел незнакомцу на голову.
   - Что это значит, сэр? - спрашивает незнакомец.
   -Когда я носил цилиндр" - отвечает Билл, - и испытывал
какое-нибудь затруднение, я всегда снимал свой цилиндр и
гладил его рукавом. Теперь цилиндра у меня нет, и
приходится пользоваться вашим. Я в таком затруднении, что
даже не знаю, с чего мне начать, как объяснить вам, по какой
причине мы обеспокоили вас, и потому не лучше ли будет, если
мы, для первого знакомства, пощупаем ваши карманы.

   Билл тщательно обшарил все карманы приезжего, и на лице у
него выразилось отвращение.
   - Часов и тех нет, - сказал он. - Как же вам не стыдно,
вы, истукан алебастровый? Разодет, как первый лакей в
ресторане, а денег не больше, чем у какого-нибудь графа.
Нет даже мелочи на трамвай. И куда вы девали билет?
   Приезжий отвечает, что при нем действительно нет никаких
ценных вещей. Но Бассет берет у него из рук саквояж. В
саквояже оказываются носки, воротнички и какая-то газетная
вырезка. Билл внимательно читает газетную вырезку, а потом
протягивает приезжему руку.
   - Брат, - говорит он, - прими мой сердечный привет.
Позволь принести тебе извинение друзей. Я Билл Бассет,
громила Мистер Питерс, познакомьтесь, пожалуйста, с мистером
Альфредом Э. Риксом. Пожмите друг другу руку.
   Потом Билл снова обращается к приезжему и говорит:
   - Мистер Питерс по своей профессии занимает среднее место
между мною и вами в деле преступления и порока. Он всегда
дает какой-нибудь товар за те деньги, которые получает.
Очень рад познакомиться с вами, мистер Рикс, - с вами и с
мистером Питерсом. Это первый раз мне случается
присутствовать на таком пленарном заседании Национального
Синода Акул, где представлены все три ремесла:
грабительство, жульничество и банковое дело. Пожалуйста,
мистер Питерс, рассмотрите верительные грамоты мистера
Рикса.
   В газетной вырезке, которую вручил мне Билл Бассет, этот
Рикс был изображен во весь рост. Газета была чикагская, и
каждая строчка заключала проклятия по адресу Рикса. Из нее
я усмотрел, что вышеназванный Рикс разделил на участки те
области штата Флорида, которые находятся глубоко под водой,
и продавал эти участки простодушным людям в своей роскошно
обставленной конторе в Чикаго. После того как он собрал
что-то около ста тысяч долларов, один из тех пронырливых и
беспокойных покупателей, которые всегда готовы чинить
неприятности (я знал таких, которые проверяла купленные у
меня золотые часы - кислотой), - один из этой шайки пройдох
совершил по удешевленному тарифу экскурсию на купленный им
участок посмотреть, не требуется ли там починить забор, а
кстати закупить к рождеству лимонов для предпраздничной
торговли. Он прихватил с собой землемера, чтобы тот
установил окончательно границы его участка. Подъезжают они
к берегу и видят, что имение "Райская долина", столь
прославленное в газетных рекламах, находится на дне озера
Окичоби. Участок этого человека был на глубине тридцати
шести футов и, кроме того, аллигаторы и щуки так давно
сделали на него заявку, что тягаться с ними было бы
трудновато.
   Естественно, владелец участка вернулся в Чикаго и устроил
Альфреду Э. Риксу такую жаркую погоду, какая бывает в те
дни, когда бюро погоды предскажет мороз. Рикс пытался
отвести обвинение как голословное, однако аллигаторы
оставались фактом. Вскоре обо всем этом деле появились
статейки в газетах, и Риксу пришлось экстренно бежать из
своего дома по пожарной лестнице. Власти успели заявить о
чем следует в банк, где он держал свои сбережения, и
пришлось ему удирать в чем был, захватив только носки да
дюжину крахмальных воротничков сороковой номер. Случайно в
бумажнике у него завалялся бланк на бесплатный проезд по
железной дороге, у с помощью его он доехал до города в
пустыне, где и свалился на меня с Биллом Бассетом как Илия
Третий, только без всякого ворона.
   А между тем Альфред Э. Рикс через несколько минут
начинает хныкать, что он голоден, и клятвенно заверяет, что
денег у него ни цента даже на приобретение пищи. Пользуясь
параболами и силлогизмами, мы могли бы сказать что мы трое
представляли труд, торговлю и капитал. Но когда у торговли
нет капитала, операции удаются плохо. А когда у капитала
нет денег, тогда начинается полный застой по части
бифштексов и лука. Человек с отмычкой понял это.
   - Братья-разбойники! - говорит Билл Бассет. - Никогда
еще я не покидал своего товарища в беде. Мне сдается, что в
том лесочке имеется квартира без мебели. Переселимся туда и
будем ждать, чтобы стало темнее.
   В роще действительно виднелась пустая лачуга, и мы втроем
отправились туда. Наступает вечер, Билл Бассет велит нам
сидеть смирно, а сам уходит на полчаса. Вскоре он
возвращается, неся с собой ломти хлеба, свиную грудинку и
пироги.
   - Позаимствовал на ферме, на Уошйта-авенго, - объясняет
он. - Ешь, пей и веселись.
   Взошла полная луна и осветила нашу лачугу. Мы садимся на
пол я пируем при лунном освещении Билл Бассет начинает
хвастаться.
   - Иногда, - говорит он (а рот у него набит деревенским
продуктом), - как подумаю, что вы воображаете, будто ваша
профессия выше моей, я прямо выхожу из себя. Ну, скажите,
что бы вы делали, если бы я не поставил вас на ноги? Вот
хотя бы ты, например, Рикси.
   - Я не могу не признать, мистер Бассет, - говорит мистер
Рикс, причем его слова звучат невнятно, так как у него полон
рот пирогами, - я не могу не признать, что при данных
неблагоприятных обстоятельствах я был бы, пожалуй, не в
силах создать предприятие, которое улучшило бы положение
вещей. Крупные операции, которые я привык проводить,
естественно требуют крупных предварительных расходов. Я...
   - Знаю, знаю, Рикси, - перебил его Билл Бассет. - Можешь
не продолжать свою речь. Когда ты начинаешь дело, тебе
требуется пятьсот долларов, чтобы нанять
блондинку-машинистку и сделать первый взнос за купленную в
рассрочку дубовую мебель на все четыре комнаты конторы. И
кроме того, тебе нужно еще пятьсот долларов, чтобы
напечатать публикации в газетах. И еще тебе нужно поджидать
две недели, покуда рыбка не начнет клевать. Обращаться к
тебе за помощью в трудную минуту - все равно что требовать
муниципализации дома, когда жильцы уже задохлись от
неочищенного газа. И твое жульничество, братец Питерс, тоже
не сразу дает тебе прибыль.
   - Ой, ой, ой, - отвечаю я. - Подумаешь, какая фея
нашлась. Я что-то не видал, чтобы ты превратил в золото
какой-нибудь мусор своим магическим жезлом. Потереть
волшебное кольцо, чтобы добыть вот эти жалкие объедки, мог
бы любой из нас.
   Бассет смеется еще пуще:
   - Подождите, мисс Золушка, сейчас за вами приедет карета,
запряженная шестеркой лошадей. Может быть, у вас в рукаве
имеется какой-нибудь проект для начала?
   - Сын мой, - говорю я ему, - я старше тебя на пятнадцать
лет и все же еще достаточно молод, чтобы застраховать свою
жизнь. Мне и раньше случалось сидеть на мели. Огни города
не дальше полумили отсюда. Моим учителем был Монтегю
Силвер, величайший из всех жуликов, какой когда-либо
торговал незаконною дрянью с тележки. Сейчас по этим улицам
шагают целые сотни людей, у которых платья усеяны жирными
пятнами. Дай мне газолиновую лампу, коробку с лоскутками
материи, а также кусок белого кастильского мыла ценою в два
доллара, нарезанный на мелкие.
   - А где у тебя два доллара? - прерывает меня Билл
Бассет.
   Бесполезно было спорить с этим вором.
   - Нет, - продолжает он, - оба вы беспомощные младенцы.
Капитал закрыл свою контору, и Торговля спустила шторы. Оба
вы только и ждете, чтобы явился Труд и привел колеса в
движение. Возражений нет? Отлично. Сегодня я покажу вам,
что может сделать Билл Бассет.
   Он советует мне и Риксу не уходить из лачуги и ждать его
возвращения, хотя бы он вернулся на рассвете. После этого
он уходит по направлению к городу, и мы слышим, как он
весело насвистывает.
   Альфред Э. Рикс стаскивает башмаки, снимает пиджак,
покрывает свой цилиндр шелковым платочком и растягивается на
полу.
   - Я попытаюсь погрузиться в дремоту, - пищит он. - День
у меня выдался утомительный. Спокойной ночи, милый мистер
Питерс.
   - Кланяйтесь от меня Морфею, - говорю я. - А я еще
немного посижу.
   Около двух часов ночи (насколько я мог судить по моим
часам, которые остались в Пивайне) возвращается наш
труженик, расталкивает Рикса и приглашает нас подвинуться к
тому месту лачуги, где луна сияет ярче всего. Потом он
раскладывает на полу пять пачек по тысяче долларов каждая и
начинает кудахтать над ними, как курица над яйцами.
   - Теперь я могу рассказать вам кое-что про этот
городишко, - говорит он - Называется он Рокки-Спрингз, и в
нем строится масонский храм, а кандидата в мэры от
демократов скорей всего посадит в лужу другой кандидат -
популист, а жена судьи Таккера болела плевритом, но теперь
ей лучше. Пришлось побеседовать на все эти лилипутские
темы, прежде чем получить, хоть один сифон из источника
сведений, которые мне были нужны. Так вот, в городишке
имеется банк под названием "Институт Верного Дровосека и
Бережливого Пахаря". Вчера вечером, когда этот институт
закрылся, в нем было двадцать три тысячи долларов, а сегодня
утром, когда он откроется, в нем будет всего восемнадцать
тысяч - серебряной монетой, вот почему я не принес вам
больше. Так-то, Капитал и Торговля. Ну, что вы теперь
скажете?
   - Мой молодой друг, - говорит Альфред Э. Рикс, воздевая
руки горе. - Неужели вы ограбили этот банк? Ай, ай, ай!
   - Вряд ли это можно назвать грабежом, - отвечает Бассет.
- Грабеж - слишком грубое слово. Вся моя работа была в том,
чтобы выяснить, на какой улице находится банк. Город такой
тихий, что я, стоя на углу, слышал, как тикает секретный
механизм сейфа: "Вправо на сорок пять; влево два раза на
восемьдесят; вправо на шестьдесят; влево на пятнадцать" -
так явственно, словно это капитан университетской футбольной
команды отдает распоряжения своим молодцам. Но, дети, -
говорит Бассет, - в этом городе встают рано. Еще до зари
все жители на ногах. Я спрашивал их, почему они не спят
дольше, они объяснили, что к этому времени у них готов
завтрак. Ну, а теперь не пора ли сматывать удочки?
Ансамбль распадается. Я готов финансировать вас. Сколько
вам нужно? Говори ты. Капитал.
   - Мой юный и милый друг, - говорит этот суслик Альфред Э.
Рикс, встав на задние лапки, а передними подбрасывая орешки,
- у меня есть друзья в Денвере, которые готовы мне помочь.
Если бы у меня было сто долларов, я бы...
   Бассет развязывает пачку денег и швыряет Риксу пять
бумажек по двадцать долларов.
   - А тебе, Торговля, сколько надо? - говорит он,
обращаясь ко мне.
   - Спрячь свои деньги, Труд, - говорю я, - я никогда еще
не эксплуатировал честного труженика. Доллары, которые я
добываю, всегда принадлежат простофилям и олухам. Им они не
нужны и только жгут им карманы. Когда я стою на улице и
продаю за три доллара какому-нибудь щенку массивное золотое
кольцо с брильянтом, я зарабатываю на этом деле два доллара
и шестьдесят центов. Ну, а он? Разве я не знаю, что он
хочет подарить его какой-нибудь девушке и получить от нее
столько, будто кольцо стоит не меньше ста двадцати пяти
долларов? Чистого дохода у него сто двадцать два. Кто же
больше наживается - я или он?
   - А когда ты за пятьдесят центов продаешь бедной женщине
щепотку песка, чтобы предохранить ее лампу от взрыва, в
какую сумму ты исчисляешь ее валовой доход? Песок-то, не
забудь, стоит сорок центов тонна.
   - Пойми, - сказал я, - я учу ее хорошенько чистить лампу
и вовремя подливать керосину. Если она исполнит мой совет,
лампа не взорвется. А когда у нее есть песок, она знает
наверняка, что взрыва не будет, и одной заботой у нее
меньше. Это своего рода "христианская наука" в
промышленности. Женщина платит пятьдесят центов и разом
ублаготворяет и Рокфеллера и миссис Эдди (6). Это не всякий
умеет - одновременно дать заработать этим двум золотым
близнецам.
   Альфред Э. Рикс чуть не лижет сапоги у Билла Бассета.
   - Мой юный, мой милый друг! - говорит он. - Никогда я
не забуду вашей щедрости. Награди вас господь. Но умоляю
вас, прекратите свои преступления и вступите на путь
добродетели.
   - Ах ты, мышь несчастная, - говорит Билл, - прячься в
свою норку и помалкивай. Для меня все ваши догмы и принципы
все равно, что предсмертные слова велосипедного насоса. Что
дала вам ваша высоконравственная система грабежа? Нужду и
нищету. Даже, браг Питерс, которому так нравится осквернять
искусство воровства теориями торговли и промышленности, и
тот оказался банкротом. Брат Питерс, - обращается он снова
ко мне, - лучше бы ты взял у меня несколько долларов.
Сделай одолжение, пожалуйста.
   Я снова говорю Биллу Бассету, чтобы он спрятал свои
деньги в карман. Я никогда не разделял того уважения к
краже со взломом, которое питают к ней некоторые. Я никогда
не брал с людей деньги даром, всегда давал им что-нибудь
взамен - маленький пустячный сувенир, хотя бы для того,
чтобы научить их не попадаться вторично.
   Альфред Э. Рикс снова кланяется в ноги Биллу Бассету и
желает нам счастливо оставаться. Он говорит, что достанет
на какой-нибудь ферме лошадей и доедет до следующей станции,
а оттуда поездом в Денвер. Прямо дышать стало легче, когда
этот жалкий червяк, наконец, уполз. Не человек, а позор для
всякой индустриальной профессии. К чему привели все его
грандиозные планы и шикарные конторы? Не мог даже честно
заработать себе на хлеб, оказался в долгу у незнакомого и,
может быть, беспринципного громилы! Я был рад, что он
уходит, хотя мне было жаль его немного, так как я знал, что
он человек конченый. Что может сделать такой человек, не
имея для начала больших капиталов? Он был беспомощен, как
черепаха, опрокинутая на спину. У него не хватило бы
хитрости выманить грошовый грифель у маленькой девочки.
   Когда я остался с Биллом Бассетом наедине, мне пришла в
голову одна комбинация, заключавшая в себе маленькую
торговую тайну. Я подумал: покажу я этому громиле, какая
разница между трудом и бизнесом. Очень он задел мою
профессиональную честь.
   - Не нужно мне ваших подарков, мистер Бассет, - сказал я
ему, - но если вы оплатите наши расходы по совместному
путешествию из опасной зоны, где вы причинили такой
безнравственный дефицит финансам этого города, то я буду вам
очень признателен.
   Билл Бассет согласился, и мы с первым же поездом
помчались на запад.
   Когда мы прибыли в Аризону, в городок, который называется
Лос-Перрос, я предложил Биллу попытать там счастья. В этом
городе жил на покое мой старый учитель Монтегю Силвер.
Теперь он удалился от дел, но я знал, что в случае чего он
даст мне денег сплести паутину, если увидит, что у меня на
примете есть муха, которая жужжит невдалеке. Билл Бассет
заявил, что для него все города одинаковы, так как он
работает главным образом по ночам. Ну, вот мы и сошли с
поезда в Лос-Перросе; прелестней городок, в серебряном
районе.
   У меня был один изящный коммерческий план, нечто вроде
камня на палке, которым я намеревался ударить Билла Бассета
прямо в затылок. Я не хотел воровать у него деньги, покуда
он спал, но я хотел научить его скромности и взять у него за
этот урок те четыре тысячи семьсот пятьдесят пять долларов,
которые остались у него, когда мы сошли с поезда. Но едва я
намекнул ему о помещении капитала, как он поворачивается ко
мне всем туловищем и разгружается от следующих выражений и
терминов:
   - Братец Питерс, - говорит он, - идея твоя неплоха.
Скорее всего я именно пущусь на какое-нибудь предприятие. И
знаешь, что я сделаю, братец Питерс? Я открою игорный
домик. Рутина жульничества меня тяготит. И не желаю я
торговать вразнос мутовками или сбывать в цирке питательные
мучные препараты под видом опилок. Но игорное дело, -
говорит он, - это хороший компромисс между кражей серебряных
ложек и продажей вытиралок для перьев на благотворительном
базаре в отеле Уолдорф-Астория.
   - Так, значит, мистер Бассет, - говорю я, - вы
отказываетесь обсудить мое деловое предложение?
   - А разве вы еще не поняли, - говорит он, - что я не
курица и тем более не рыба и ждать, пока я клюну, - дело
пропащее?
   И вот Бассет снял комнату над салуном и стал искать, где
бы ему купить мебель и две-три картинки на стену. В тот же
самый вечер я побывал у моего учителя Монти Силвера, и он,
познакомившись с моим коммерческим планом, выдал мне
заимообразно двести долларов. Во всем городе был только
один магазин, где продавались игральные карты. Я пошел туда
и скупил все колоды, какие только были в магазине. На
следующее утро, чуть только магазин открылся, я принес все
колоды назад. Я сказал, что мой компаньон передумал и не
дает мне денег на открытие игорного дома, так что эти колоды
мне не нужны. Хозяин магазина согласился взять их назад за
полцены.
   Да, да, да, на этой комбинации я потерял семьдесят пять
долларов. Но карты недаром пролежали у меня всю ночь. Всю
ночь я корпел над ними и ставил крапинки на каждую карту.
Это был труд. А потом в дело вмешалась коммерция, и хлеб,
который я "отпустил по водам", начал возвращаться ко мне в
виде сладких пудингов с винной подливкой.
   Конечно, когда у Бассета открылся притон, я первый пришел
туда. Бассету пришлось купить те самые колоды, которые были
разрисованы мною, потому что других во всем городе не было,
а я знал затылок каждой карты гораздо лучше, чем знаю свой
собственный, когда парикмахер показывает мне, при помощи
двух зеркал, какую он мне сделал прическу.
   Когда игра кончилась, у меня оказалось пять тысяч да еще
несколько долларов мелочи, а у Билла Бассета только и
осталось что Wanderlust (7) да черная кошка, которую он
купил на счастье. Когда я уходил, он пожал мне руку.
   - Братец Питерс, - сказал он мне, - я не имею призвания к
бизнесу. Я создан для черной работы. Когда знаменитый
взломщик пробует перековать свою отмычку на безмен, он
поступает немудро. А в карты играешь ты ловко, везет тебе,
как утопленнику, живи себе с миром, прощай.
   И больше я не видел Билла Бассета.
   - Ну, и как же, Джефф, - сказал я, когда решил, что мой
искатель приключений кончил, - надеюсь, вы сберегли ваши
деньги? Как пригодятся они вам, когда вдруг, в один
прекрасный день, вы вздумаете переменить вашу жизнь и
заняться более регулярной коммерцией.
   - О, еще бы! - сказал Джефф с благородными нотами в
голосе. - Будьте спокойны, уж я их не потеряю, эти пять
тысяч. Я так их припрятал, что любо.
   И он победоносно хлопнул себя по боковому карману.
   - Отличные акции золотых рудников. Каждая акция -
доллар. Дадут не меньше пятисот процентов прибыли, не
облагаются налогом. "Рудник Голубого Крота". Открыт всего
месяц назад. Советую и вам вложить туда лишние доллары.
   - Иногда, - сказал я, - эти рудники не...
   - Нет, это дело солидное, - перебил меня Джефф. - На
пятьдесят тысяч долларов руды, гарантировано десять
процентов добычи. - Он вынул из кармана продолговатый
конверт и положил его передо мной на столик.
   - Ношу его повсюду с собой, - пояснил он. - Чтобы банкир
не взломал мою кассу и взломщик не попробовал бы вытянуть
его шантажом.
   Я стал рассматривать акции. Они были очень красивые.
   - Ах, это в Колорадо, - сказал я. - Кстати, Джефф, как
звали того банкира, которого вы с Биллом встретили возле
станции? Который потом уехал в Денвер?
   - Эту жабу звали Альфред Э. Рикс, - сказал Джефф.
   - Вот оно что, - сказал я. - А председатель вашей
акционерной компании расписался на акциях: А. Л.
Фредерикс. Я думал...
   - Покажите! - рявкнул Джефф и вырвал у меня свои бумаги.
   Чтобы хоть как-нибудь отвлечь собеседника от тягостных
дум, я подозвал лакея и заказал еще одну бутылку барберы.
Это было самое меньшее, что я мог сделать при таких
обстоятельствах.

-----------------------------------------------------------

   1) - Первый город - в штате Вашингтон, на севере западе
        Соединенных Штатов, второй - во Флориде. 
   2) - Картиной, изображающей какой то итальянский дворец.
   3) - Джефф хотел употребить латинский дипломатический
        термин persona grata - "желательное лицо".
   4) - Джон Д. - так зовут Рокфеллера, одного из
        крупнейших капиталистов США.
   5) - Американский садовод-селекционер.
   6) - Миссис Эдди - автор книги "Наука и здоровье",
        основательница шарлатанского религиозного учения
        "Христианская наука".
   7) - Тяга к странствованиям (нем.).