О. Генри

                  Волшебный профиль

                                         Перевод Н. Дарузес



   Калифов женского пола немного. По праву рождения, по
склонности, инстинкту и устройству своих голосовых связок
все женщины - Шехеразады. Каждый день сотни тысяч Шехеразад
рассказывают тысячу и одну сказку своим султанам. Но тем из
них, которые не остерегутся, достанется в конце концов
шелковый шнурок.
   Мне, однако, довелось услышать сказку об одной такой
султанше. Сказка эта не вполне арабская, потому что в нее
введена Золушка, которая орудовала кухонным полотенцем
совсем в другую эпоху и в другой стране. Итак, если вы не
против смешения времен (что, как нам кажется, придает
повествованию восточный колорит), то мы приступим к делу.
   В Нью-Йорке есть одна старая-престарая гостиница.
Гравюры с нее вы видели в журналах. Ее построили -
позвольте-ка - еще в то время, когда выше Четырнадцатой
улицы не было ровно ничего, кроме индейской тропы на Бостон
да конторы Гаммерштейна. Скоро старую гостиницу снесут. И
в то время, когда начнут ломать массивные стены и с грохотом
посыплются кирпичи по желобам, на соседних углах соберутся
толпы жителей, оплакивая разрушение дорогого им памятника
старины. Гражданские чувства сильны в Новом Багдаде; а пуще
всех будет лить слезы и громче всех будет поносить
иконоборцев тот гражданин (родом из Терр-Хот), который
умиленно хранит единственное воспоминание о гостинице - как
в 1873 году его там вытолкали в шею, с трудом оторвав от
стойки с бесплатной закуской.
   В этом отеле всегда останавливалась миссис Мэгги Браун.
Миссис Браун была костлявая женщина лет шестидесяти, в
порыжелом черном платье и с сумочкой из кожи того
допотопного животного, которое Адам решил назвать
аллигатором. Она всегда занимала в гостинице маленькую
приемную и спальню на самом верху, ценою два доллара в день.
И все время, пока она жила там, к ней толпами бегали
просители, остроносые, с тревожным взглядом, вечно куда-то
спешившие. Ибо Мэгги Браун занимала третье место среди
капиталисток всего мира, а эти беспокойные господа были
всего-навсего городские маклеры и дельцы, стремившиеся
сделать небольшой заем миллионов этак в десять у старухи с
доисторической сумочкой.
   Стенографисткой и машинисткой в отеле "Акрополь" (ну вот,
я и проговорился!) была мисс Ида Бэйтс. Она казалась
слепком с греческих классиков. Ее красота была совершенна.
Кто-то из галантных стариков, желая выразить свое уважение
даме, сказал так: "Любовь к ней равнялась гуманитарному
образованию". Так вот, один только взгляд на прическу и
аккуратную белую блузку мисс Бэйтс равнялся полному курсу
заочного обучения по любому предмету. Иногда она кое-что
переписывала для меня, и поскольку она отказывалась брать
деньги вперед, то привыкла считать меня чем-то вроде друга и
протеже. Она была неизменно ласкова и добродушна, и даже
комми по сбыту свинцовых белил или торговец мехами не посмел
бы в ее присутствии выйти из границ благопристойности. Весь
штат "Акрополя" мгновенно встал бы на ее защиту, начиная с
хозяина, жившего в Вене, и кончая старшим портье, вот уже
шестнадцать лет прикованным к постели.
   Как-то днем, проходя мимо машинописного святилища мисс
Бэйтс, я увидел на ее месте черноволосое существо - без
сомнения, одушевленное, - стукавшее указательными пальцами
по клавишам. Размышляя о превратности всего земного, я
прошел мимо. На следующий день я уехал отдыхать и пробыл в
отъезде две недели. По возвращении я заглянул в вестибюль
"Акрополя" и не без сердечного трепета увидел, что мисс
Бэйтс, по прежнему классическая, безупречная и
благожелательная, накрывает чехлом свою машинку. Рабочий
день кончился, но она пригласила меня присесть на минутку на
стул для клиентов. Мисс Бэйтс объяснила свое отсутствие, а
также и возвращение в отель "Акрополь" следующим или
приблизительно таким образом:
   - Ну, дорогой мой, каково пишется? 
   - Ничего себе, - ответил я. - Почти так же, как
печатается.
   - Сочувствую вам, - скачала она. - Хорошая машинка - это
в рассказе главная вещь. Вы меня вспоминали ведь, верно? 
   - Я не знаю никого, - ответил я, - кто умел бы лучше вас
поставить на место запятые и постояльцев в гостинице. Но вы
ведь тоже уезжали. Я видел за вашим ремингтоном какую-то
пачку жевательной резинки.
   - Я и собиралась вам про это рассказать, да вы меня
прервали, - сказала мисс Бэйтс. - Вы, конечно, слышали про
Мэгги Браун, которая здесь останавливается. Так вот, она
стоит сорок миллионов долларов. Живет она в Джерси в
десятидолларовой квартирке. У нее всегда больше наличных,
чем у десяти кандидатов в вице-президенты. Не знаю, где она
держит деньги, может быть в чулке, знаю только, что она
очень популярна в той части города, где поклоняются золотому
тельцу.
   Так вот, недели две тому назад миссис Браун
останавливается в дверях и глазеет на меня минут десять. Я
сижу к ней боком и переписываю под копирку проспект медных
разработок для одного симпатичного старичка из Тонопы. Но я
всегда вижу, что делается кругом. Когда у меня срочная
работа, мне все видно сквозь боковые гребенки, а не то я
оставляю незастегнутой одну пуговицу на спине и тогда вижу,
кто стоит сзади. Я даже не оглянулась, потому что
зарабатываю долларов восемнадцать-двадцать в неделю и ничего
другого мне не нужно.
   В тот вечер она к концу работы присылает за мной и просит
зайти к ней в номер. Я было думала, что придется
перепечатывать границ двадцать долговых расписок, залоговых
квитанций и договоров и получить центов десять чаевых, но
все-таки пошла. Ну, дорогой мой, и удивилась же я. Мэгги
Браун вдруг заговорила по человечески.
   - Детка, - говорит она, - красивее вас я никого за всю
свою жизнь не видала. Я хочу, чтоб вы бросили работу и
перешли жить ко мне. У меня нет никого на свете, говорит,
кроме мужа да одного-двух сыновей, и я ни с кем из них не
поддерживаю отношений. Они своим транжирством только
обременяют трудящуюся женщину. Я хочу взять вас в дочки.
Говорят, будто бы я скупая и корыстная, а в газетах печатают
враки, будто бы я сама на себя готовлю и стираю Это вранье,
- продолжает она. - Я всю стирку отдаю на сторону, кроме
разве носовых платков, чулок да нижних юбок и воротничков и
разной мелочи в этом роде. У меня сорок миллионов долларов
наличными деньгами, в бумагах и облигациях, таких же верных,
как привилегированные "Стандард-Ойл" на церковной ярмарке.
Я одинокая старая женщина и нуждаюсь в близком человеке. Вы
самое красивое создание, какое я в жизни видела, - говорит
она. - Хотите вы перебраться ко мне? Вот увидят тогда,
умею я тратить деньги ила нет, - говорит она.
   Ну, милый мой, что же мне было делать? Конечно, я не
устояла Да и сказать вам по правде, я тоже начала
привязываться к миссис Браун. Вовсе не из-за сорока
миллионов и не ради того, что она могла для меня сделать. Я
ведь тоже была совсем одна на свете. Всякому хочется иметь
кого-нибудь, кому можно было бы рассказать про боли в левом
плече и про то, как быстро изнашиваются лакированные туфли,
когда на них появятся трещинки. А ведь не станешь про это
говорить с мужчинами, которых встречаешь в гостиницах, - они
только того и дожидаются.
   И вот я бросила работу в гостинице и переехала к миссис
Браун. Не знаю уж, чем я ей так понравилась. Она глядела
на меня по полчаса, когда я сидела и читала что- нибудь или
просматривала журналы.
   Как-то я и говорю ей:
   - Может, я вам напоминаю покойную родственницу или
подругу детства, миссис Браун?  Я заметила, что иногда вы
так и едите меня глазами
   - Лицо у вас, - говорит она, - точь-в-точь такое, как у
моего дорогого друга, лучшего друга, какой у меня был. Но я
вас люблю и ради вас самой, деточка, - говорит она.
   - И как вы думаете, мой милый, что она сделала? 
Расшиблась в прах, как волна на пляже Кони-Айленда. Она
отвезла меня к модной портнихе и велела одеть меня с ног до
головы a la carte - за деньгами дело не станет.
   Заказ был срочный, и мадам заперла парадную дверь и
усадила весь свой штат за работу.
   Потом мы переехали - куда бы вы думали? - Нет,
отгадайте. Вот это верно - в отель Бонтон. Мы заняли номер
в шесть комнат, и это стоило нам сто долларов в день. Я
сама видела счет. Тут я и начала привязываться к старушке.
   А потом, когда мне стали привозить платье за платьем - о!
вам я про них рассказывать не стану, вы все равно ничего не
поймете. А я начала звать ее тетей Мэгги. Вы, конечно,
читали про Золушку. Так вот, радость Золушки в ту минуту,
когда принц надевал ей на ногу туфельку тридцать первый
номер, даже и сравниться не может с тем, что я тогда
чувствовала. Передо мной она была просто неудачница.
   Потом тетя Мэгги сказала, что хочет закатить для моего
первого выезда банкет в отеле Бонтон - такой, чтобы
съехались все старые голландские фамилии с Пятой авеню.
   - Я ведь выезжала и раньше, тетя Мэгги, - говорю я. - Но
можно начать снова. Только знаете ли, говорю, ведь это
самый шикарный отель в городе. И знаете ли, вы уж меня
извините, но очень трудно собрать всю эту аристократию
вместе, если вы раньше не пробовали.
   - Не беспокойтесь, деточка, - говорит тетя Мэгги. - Я не
рассылаю приглашений, а отдаю приказ. У меня будет
пятьдесят человек гостей, которых не заманишь вместе ни на
какой прием, разве только к королю Эдуарду или к Уильяму
Треверсу Джерому (1). Эго, конечно, мужчины, и все они мне
должны или собираются занять. Жены приедут не все, но очень
многие явятся.
   Да, хотелось бы мне, чтоб и вы присутствовали на этом
банкете. Обеденный сервиз был весь из золота и хрусталя
Собралось человек сорок мужчин и восемь дам, кроме нас с
тетей Мэгги. Вы бы не узнали третьей капиталистки во всем
мире. На ней было новое черное шелковое платье с таким
множеством бисера, что он стучал, словно град по крыше - мне
это пришлось слышать, когда я ночевала в грозу у одной
подруги в студии на самом верхнем этаже.
   А мое платье! - слушайте, мой милый, я для вас даром
тратить слова не намерена. Оно было все сплошь из кружев
ручной работы - там, где вообще что-нибудь было, - и
обошлось в триста долларов. Я сама видела счет. Мужчины
были все лысые или с седыми баками и все время
перебрасывались остроумными репликами насчет трехпроцентных
бумаг, Брайана и видов на урожай хлопка.
   Слева от меня сидел какой-то банкир, или что-нибудь
вроде, судя по разговору, а справа - молодой человек,
который сказал, что он газетный художник. Он был
единственный... вот про это я и хотела вам рассказать.
   После обеда мы с миссис Браун пошли к себе наверх. Нам
пришлось протискиваться сквозь толпу репортеров,
заполонивших вестибюль и коридоры. Вот это деньги для вас
могут сделать. Скажите, вы не знаете случайно одного
газетного художника по фамилии Латроп - такой высокий,
красивые глаза, интересный в разговоре. Нет, не помню, в
какой газете он работает. Ну, ладно.
   Пришли мы наверх, и миссис Браун позвонила, чтоб ей
немедленно подали счет. Счет прислали - он был на шестьсот
долларов. Я сама видела. Тетя Мэгги упала в обморок. Я
уложила ее на софу и расстегнула бисерный панцырь.
   - Деточка, - говорит она, возвратившись к жизни, - что
это было? Повысили квартирную плату или ввели подоходный
налог? 
   - Так, небольшой обед, - говорю я. - Не о чем
беспокоиться, это же капля в денежном море. Сядьте и
придите в себя - можно и выехать, если ничего другого не
остается.
   И как вы думаете, мой милый, что случилось с тетей Мэгги? 
Она струсила. Скорей увезла меня из этого отеля Бонтон,
едва дождавшись девяти часов утра. Мы переехали в
меблирашки в нижнем конце Вест-Сайда. Она сняла одну
комнату, где вода была этажом ниже, а свет - этажом выше.
После того как мы переехали, у нас в комнате только и было
что модных платьев на полторы тысячи долларов да газовая
плита с одной конфоркой.
   Тетя Мэгги переживала острый приступ скупости. Я думаю,
каждому случается разойтись вовсю хоть один раз в жизни.
Мужчина швыряет деньги на выпивку, а женщина сходит с ума
из-за тряпок. Но при сорока миллионах, знаете ли! Хотела
бы я видеть такую картину - кстати, говоря о картинах, не
встречали ли вы газетного художника по фамилии Латроп, такой
высокий - ах да, я уже спрашивала у вас, правда? Он был
очень внимателен ко мне за обедом У него такой голос! Мне
нравится. Он, должно быть, подумал, что тетя Мэгги завещает
мне сколько-нибудь из своих миллионов.
   Так вот, мой милый, через три дня это облегченное
домашнее хозяйство надоело мне до смерти. Тетя Мэгги была
все так же ласкова. Она просто глаз с меня не спускала Но
позвольте мне сказать вам, это была такая скряга, просто
скряга из скряг, всем скрягам скряга. Она твердо решила не
тратить больше семидесяти пяти центов в день. Мы готовили
себе обед в комнате. И вот я, имея на тысячу долларов самых
модных платьев, выделывала всякие фокусы на газовой плите с
одной конфоркой.
   Повторяю, на третий день я сбежала. У меня в голове не
вязалось, как это можно готовить на пятнадцать центов
тушеных почек в стопятидесятидолларовом домашнем платье со
вставкой из валансьенских кружев. И вот я иду за шкаф и
переодеваюсь в самое дешевое платье из тех, что миссис Браун
мне купила, - вот это самое, что на мне, - не так плохо за
семьдесят пять долларов, правда? А свои платья я оставила
на квартире у сестры, в Бруклине.
   - Миссис Браун, бывшая тетя Мэгги, - говорю я ей, -
сейчас я начну переставлять одну ногу за другой попеременно
так, чтобы как можно скорей уйти подальше от этой квартиры.
Я не поклонница денег, - говорю я, - но есть вещи, которых я
не терплю. Еще туда-сюда сказочное чудовище, о котором мне
приходилось читать, будто оно одним дыханием может напустить
и холод и жару. Но я не терплю, когда дело бросают на
полдороге. Говорят, будто вы скопили сорок миллионов - ну,
так у вас никогда меньше не будет. А ведь я к вам
привязалась.
   Тут бывшая тетя Мэгги ударяется в слезы. Обещает
переехать в шикарную комнату с водой и двумя газовыми
конфорками.
   - Я потратила уйму денег, деточка, - говорит она. - На
время нам надо будет сократиться. Вы самое красивое
созданье, какое я только видела, говорит, и мне не хочется,
чтобы вы от меня уходили.
   Ну, вы меня понимаете, не правда ли? Я пошла прямо в
"Акрополь", попросилась на старую работу, и меня взяли. Так
как же, вы говорили, у вас с рассказами? Я знаю, вы много
потеряли оттого, что не я их переписывала. А рисунки к ним
вы когда-нибудь заказываете? Да, кстати, не знакомы ли вы с
одним газетным художником - ах, что это я! Ведь я вас уже
спрашивала. Хотела бы я знать, в какой газете он работает.
Странно, только мне все думается, что он и не думал о
деньгах, которые, как я думала, может мне завещать старуха
Браун. Если б я знала кого-нибудь из газетных редакторов, я
бы...
   За дверью послышались легкие шаги Мисс Бэйтс увидела, кто
это, сквозь заднюю гребенку в прическе. Она вдруг
порозовела, эта мраморная статуя, - чудо, которое видели
только я да Пигмалион.
   - Ведь вы извините меня? - сказала она мне, превращаясь
в очаровательную просительницу. - Это... это мистер
Латроп. Может быть, он и в самом деле не из- за денег,
может быть, он и правда.
   Разумеется, меня пригласили на свадьбу. После церемонии
я отвел Латропа в сторону.
   - Вы художник, - сказал я. - Неужели вы до сих пор не
поняли, почему Мэгги Браун так сильно полюбила мисс Бэйтс,
то есть бывшую мисс Бэйтс? Позвольте, я вам покажу.
   На новобрачной было простое белое платье, падавшее
красивыми складками, наподобие одежды древних греков. Я
сорвал несколько листьев с гирлянды, украшавшей маленькую
гостиную, сделал из них венок и, возложив его на блестящие
каштановые косы урожденной Бэйтс, заставил ее повернуться в
профиль к мужу.
   - Клянусь честью! - воскликнул он - Ведь Ида вылитая
женская головка на серебряном долларе!

----------------------------------------------------------

   1) - В то время - окружной прокурор США.