Эдгар Аллан По



               "Ты еси муж, сотворивший сие"



                                        Перевод Е. Суриц







   Пора уж мне, уподобясь Эдипу, открыть загадку Сырборо.

Сейчас я вам объясню - кроме меня, сделать это некому, -

каким образом произошло сырборское чудо - единственное,

истинное, признанное, неоспоримое и бесспорное чудо,

положившее конец неверию сырборцев и обратившее в примерных

святош всех рабов плоти, дотоле отваживавшихся на

вольномыслие.

   Событие это - о котором мне не хотелось бы говорить с

неподобающей легкостью - случилось летом 18... года.

Мистер Барнабас Кукиш - один из самых богатых и почтенных

граждан во всем околотке - исчез незадолго перед тем и при

обстоятельствах, наводивших на подозрения весьма мрачные.

Мистер Кукиш отбыл из дому ранним утром в субботу, верхом,

объявив, что намеревается проследовать до города..., милях в

пятнадцати от Сырборо, и к ночи воротиться. Однако через

два часа конь вернулся без хозяина и без вьюков,

притороченных к седлу. Конь был изранен и заляпан грязью.

Друзья пропавшего, разумеется, встревожились не на шутку;

когда же мистер Кукиш не появился и в воскресенье утром, на

розыски его поднялся en masse (1) весь город.

   Главным и особенно рьяным участником розысков был

ближайший друг мистера Кукиша некто мистер Чарльз Честен,

или, как обычно его называли, "Чарли Честен", или "Старина

Чарли Честен". Чудесное ли то совпадение, или же самое имя

неуловимо влияет на натуру, я, право, покамест судить не

берусь; одно несомненно:  не бывало еще человека, который

носил бы имя Чарльз и при этом не был бы искренен,

мужествен, достоин, добродушен, чистосердечен, не обладал бы

приятным, ясным голосом, так что заслушаешься, и честным,

прямым взглядом, словно говорившим:  "Смотрите, господа,

совесть моя чиста, бояться мне некого, и ни на какую пакость

я не способен". И даже, например, бессловесные, добрые

малые на сцене чаще всего носят имя Чарльз.

   Ну так вот. Старина Чарли Честен, хоть всего полгода как

объявился в Сырборо, прежде никто о нем здесь и не слыхивал,

без малейшего труда накоротке сошелся со всеми почтеннейшими

нашими гражданами. Из них любой ссудил бы ему под честное

слово целую тысячу; что же до женщин, то те просто не знали,

как угодить ему... И все оттого, что звался он Чарльз и,

следственно, обладал открытым лицом, которое, по поговорке,

"зеркало души" и служит лучше всякого рекомендательного

письма.

   Я уже говорил, что мистер Кукиш бил из самых уважаемых и,

без сомненья, самый богатый среди граждан Сырборо, ну, а

Старина Чарли Честен был ему просто как брат родной.

Почтенные господа жили бок о бок, и хотя мистер Кукиш если

когда и посещал Старину Чарли, то весьма редко и, насколько

известно, ни разу у него не угощался, это не препятствовало

их тесной дружбе, о которой я только что упомянул, ибо

Старина Чарли зато, бывало, раза по три на дню заглянет

проведать соседа; а частенько он оставался и позавтракать, и

чаю попить, и почти всегда - пообедать; и уж сколько

стаканчиков пропускали приятели за один присест, даже счесть

невозможно. Старина Чарли предпочитал всем прочим напиткам

шато-марго, и мистер Кукиш, бывало, не нарадуется, глядя,

как его приятель приканчивает кварту за квартой; и вот

однажды, когда в желудках ощущалась приятная тяжесть, а в

мыслях, следственно, легкость, мистер Кукиш сказал приятелю,

похлопав его по спине:

   - Знаешь, Старина Чарли, а ведь, ей-же-ей, лучше тебя я в

жизни своей человека не видывал; и раз уж ты так любишь

выпить, то провалиться мне на этом месте, если я не поднесу

тебе ящичек шато-марго. Черт меня подери (мистер Кукиш имел

плачевную привычку чертыхаться, хоть редко позволял себе

выражения более крепкие, чем "разрази меня гром", "черт меня

побери" и "провалиться мне на этом месте"), черт меня

подери, - говорит, значит, мистер Кукиш, - если я сегодня же

не закажу в городе двойной ящик самого что ни на есть

лучшего шато-марго. Я хочу сделать тебе такой подарок, и ты

молчи, все равно я тебе его подарю, и дело с концом;

увидишь, в один прекрасный день, когда ты даже думать

забудешь про мое обещание, ты получишь шато-марго.

   Я упоминаю о некоторой щедрости, проявленной мистером

Кукишем, исключительно для того, чтобы дать вам понять,

какая тесная дружба связывала наших приятелей.

   В то несчастное воскресное утро, когда стало совершенно

ясно, что с мистером Кукишем дело неладно, Старина Чарли

Честен убивался так, что и представить себе невозможно.

Когда он услышал, что конь вернулся без хозяина и без

седельных вьюков, весь в крови, чудом уцелев после того, как

пистолетная пуля пробила ему грудь навылет, - когда, значит,

Чарли все, это услышал, он побледнел, словно пропавший ему -

родной отец или брат, и весь затрясся, будто в лихорадке.

   Сперва его до того одолело горе, что он совсем потерялся

и был в совершенной нерешительности; он даже долго старался

убедить прочих друзей мистера Кукиша не поднимать шуму,

считая за благо немного обождать - скажем, недельку-другую

или месяц-другой - и поглядеть, не выяснится ли чего или не

объявится ли вдруг сам мистер Кукиш да и объяснит, зачем

понадобилось ему высылать вперед своего коня. У людей,

действующих под влиянием сильного горя, сами знаете,

наверное, часто наблюдаешь эту склонность временить, тянуть

и откладывать. Им словно отказывает здравый смысл, они

чураются любого поступка, "им бы только лежать на боку и

лелеять свою скорбь", как выражаются старые дамы, а иначе

говоря - пережевывать свое несчастье.

   Сырборцы до того верили мудрости Старины Чарли и его

рассудительности, что сначала большинство склонялось к тому,

чтобы с ним согласиться и не поднимать шуму, "покуда что-то

не выяснится", как говорил сей честный старый джентльмен; и,

думаю, так бы оно в конце концов и вышло, если бы в дело,

весьма подозрительное, не вмешался племянник мистера Кукиша,

большой повеса, вертопрах и вообще молодой человек довольно

скверного нрава. Племянник этот, по имени Нипенни, и

слышать не хотел никаких доводов, в пользу того, что,

дескать, следует "обождать", но требовал немедля же начать

розыски "тела убитого". Так он и выразился:  "тела

убитого"; и мистер Честен тогда же заметил ему, что

"выражение сие странно, чтобы не сказать более". Замечание

Старины Чарли весьма впечатляло толпу; и кто-то даже,

говорят, спрашивал очень настойчиво, "каким же это образом

юный мистер Нипенни так хорошо Осведомлен обо всех

обстоятельствах, касаемых до исчезновения его богатого

дядюшки, что смеет Прямо и недвусмысленно утверждать, будто

дядюшка его убит". После чего начались некоторые пререкания

и колкости в толпе, а также между Стариной Чарли и мистером

Нипенни; последнее, впрочем, никого не удивило, ибо между

этими двумя господами уже несколько месяцев не наблюдалось

большого согласия, до того даже дошло, что мистер Нипенни

однажды просто сбил с ног дядюшкина приятеля за излишнюю

якобы вольность, какую тот позволил себе в доме дяди, где

жил и племянник. Старина Чарли выказал, говорят, примерную

сдержанность и христианское великодушие. Он поднялся на

ноги, привел в порядок свое платье и отнюдь не стал сводить

с обидчиком счеты, а пробормотал только, что "отомстит при

первой возможности", - естественная и более чем

извинительная вспышка гнева, ничего не означавшая и забытая,

разумеется, как только он дал ей выход.

   Как бы ни расценивать этот случай (не имеющий

касательства к занимающему нас предмету), точно одно, что,

уступая настояниям мистера Нипенни, жители Сырборо решили

рассеяться по всей обширной округе и искать пропавшего

мистера Кукиша. То есть таково было первое их решение.

Когда все согласились, что без розысков не обойтись, тотчас

же сочли необходимым разбиться на группы и тщательно

обшарить окрестность. А вот дальше я позабыл, каким

убедительнейшим ходом рассуждений Старина Чарли в конце

концов доказал собранью, до чего нелеп и безрассуден

подобный план; но так или иначе, а он это доказал - всем,

кроме мистера Нипенни, и в конце концов решили, искать тело

сообща и снарядили тщательные розыски при участии граждан

Сырборо en masse под водительством Старины Чарли.

   И уж конечно, они не могли найти лучшего вожатая, нежели

Старина Чарли, у которого, все знали, был соколиный глаз;

однако ж, хоть водил он их по всем уголками щелям и такими

путями, какими прежде никто из них и не хаживал, и хоть

розыски велись день и ночь неусыпно целую неделю, никаких

следов мистера Кукиша так и не удалось обнаружить. Впрочем,

когда я говорю "никаких следов", меня не следует понимать

буквально, ибо какой-то след все же отыскался. Путь

несчастного джентльмена прослеживался по отпечаткам подков

его коня (а подковы были меченые) мили на три к востоку от

Сырборо по большаку, ведущему в соседний город. Дальше след

уходил в лес по тропке, которая потом выходила опять на

большак, срезая расстоянье примерно полмили. Идя по следу,

отряд в конце концов вышел к гнилому озерцу, скрытому

зарослями ежевики, справа от тропки, и возле озерца след

совершенно терялся. Видно было только, что тут шла какая-то

борьба и что-то тяжелое и огромное, куда больше

человеческого тела, волокли по тропке к озерцу. Дважды

обшарили дно, но ничего не нашли; и когда решили уже

убираться восвояси, отчаявшись и не веря в успех, провиденье

вдруг подсказало мистеру Честену счастливую мысль выкачать

из озерца всю воду. План встретили восторженно и Старину

Чарли расхваливали за ум и сообразительность. Многие из

граждан захватили с собой лопаты на случай, если придется

выкапывать труп, и озерцо осушили легко и быстро. Не успело

их взору открыться илистое дно, как прямо посередке все

заметили черный, шелковый и бархатный жилет, в котором почти

все немедля опознали собственность мистера Нипенни. Жилет

был весь изодран и выпачкан кровью, и кое-кто из собравшихся

отчетливо припомнил, что видел его на владельце в то самое

утро, когда мистер Кукиш отправился в соседний город; иные

же готовы были присягнуть, буде понадобиться, что означенный

предмет туалета не наблюдался на мистере Н. во весь остаток

того памятного дня:  и уж никто не мог утверждать, будто

видел, чтобы предмет этот украшал особу мистера Н. хоть раз

после исчезновения мистера Кукиша.

   Дело принимало скверный оборот для мистера Нипенни, и

подозрения против него окончательно подтвердились, когда его

спросили, что может он сказать в свое оправдание, он только

побледнел как полотно и не мог произнести ни слова. Те

немногие друзья, которых еще оставила ему беспутная жизнь,

тотчас покинули его все до единого и даже громче давних и

признанных врагов стали требовать немедленного его ареста.

Но в сравнении с их поведением лишь ярче сияло великодушие

мистера Честена. Он пламенно и красноречиво отстаивал

мистера Нипенни, ссылаясь на то, что сам он от души прощает

необузданному юному господину - "наследнику достопочтенного

мистера Кукиша" - оскорбление, которое тот (юный господин),

разумеется сгоряча, счел уместным нанести ему (мистеру

Честену). Он прощает его "от всей души; и лично он (мистер

Честен) вовсе не склонен раздувать улики, которые, увы,

действительно изобличают мистера Нипенни, а, напротив того,

он (мистер Честен) приложит все старания, употребит все

небогатое свое красноречие, дабы... дабы... смягчить,

насколько позволит ему совесть, самые страшные подробности

этого поистине запутанного дела".

   В таком духе распространялся мистер Честен еще добрых

полчаса, что делало честь и уму его и сердцу; но куда только

не заносит иного добряка пламенная жажда помочь другу -

ревностно и безоглядно кидаясь ему на выручку; он часто

сбивается, путается в contre-temps (2) и mal-a-propos-ism-ax

(3) и, руководствуясь намерениями самыми благими, часто

вредит подзащитному более, нежели помогает.

   Тем обернулось и все красноречие Старины Чарли, ибо, хоть

он от души старался выгородить подозреваемого, как-то так

получалось, что каждое слово, которого прямой, пусть

невольной целью было не возвышать оратора в глазах сограждан

- лишь приводило к тому, что подозрения против подзащитного

лица углублялись и на него навлекалась ярость толпы. Самый

досадный промах совершил мистер Честен, назвав

подозреваемого "наследником достопочтенного мистера Кукиша".

До сих пор об этом никто как-то не думал. Помнили только,

что года два назад дядя (не имевший других родственников)

грозился лишить мистера Нипенни наследства, ну и считали,

что это дело решенное - до того простодушны жители Сырборо;

а после слов Старины Чарли всем вдруг сразу пришло на ум,

что угроза-то ведь могла так и остаться угрозою. И тотчас

вслед за тем естественно возникал вопрос "cui bono?" -

вопрос, даже более вышеозначенного жилета утвердивший всех в

сознании виновности молодого человека. Но здесь, чтобы не

быть ложно понятым, я позволю себе остановиться мимоходом на

употребленном мною чрезвычайно простом и кратком латинском

выражении, которое у нас вечно переводят и толкуют неверно.

"Cui bono?" во всех нашумевших и прочих романах, в

сочинениях, например, миссис Гор (автора "Сесила"), дамы,

блещущей цитатами на всех наречиях от халдейского до чикасо

и в своих упорных занятиях "по мере надобности" пользующейся

услугами мистера Бекфорда, - во всех, значит, нашумевших

романах, я говорю, от Булвера и Диккенса до таких

сочинителёй, как Эйнсворт и Том Соплей, два коротеньких

латинских слова cui bono? переводятся - "с какой целью?"

или даже путая с "quo bono?" - "чего ради?". Однако

истинное их значение - "для чьей пользы". Cui - кому, bono

- на благо.

   Выражение это чисто законодательное и применимо к

случаям, подобным рассматриваемому, когда вероятность

свершения деяния тем или иным лицом зависит от вероятности

выгоды, проистекающей для того или иного лица вследствие

деяния. Ну, и на сей раз вопрос "cui bono?" весьма

недвусмысленно наводил на мистера Нипенни. Дядя его,

составив завещание в его пользу, затем грозился лишить его

наследства. Но угроза не была исполнена; завещание,

оказывается, осталось прежним. Будь оно изменено,

единственным вероятным побуждением к убийству было бы

простое чувство мести; но и это чувство умерялось бы

надеждою вновь снискать расположение дяди. Но коль скоро

изменено завещание не было, а угроза лишения наследства

продолжала висеть над головою племянника, повод для

злодеяния устанавливался с неопровержимой очевидностью; так

проницательно и благоразумно и заключили достойные граждане

Сырборо.

   Мистера Нипенни, соответственно, тотчас арестовали, и

толпа скоро окончила поиски и отправилась восвояси, ведя его

под конвоем. На пути, однако, возникло еще некое

обстоятельство, подтверждавшее и без того тяжкие подозрения.

Все заметили, как мистер Честен, в своем благородном рвении

все время несколько опережавший остальных, вдруг пробежал

несколько шажков, наклонился и обнаружил в траве какой-то

мелкий предмет; затем все заметили, как, осмотрев найденный

предмет, он хотел было сунуть его в карман; но этот маневр,

я говорю, заметили и, следственно, предупредили. Найденный

предмет оказался испанским ножом, в котором с десяток

присутствующих тотчас опознали нож мистера Нипенни. К тому

же и на рукоятке были выгравированы его инициалы. Открытое

лезвие было все в крови.

   В виновности племянника не оставалось более сомнений, и

по прибытии в Сырборо безотлагательно нарядили следствие, и

он предстал перед заседателем для допроса.

   Здесь дело снова приняло скверный оборот. Когда

арестанта спросили, где находился он утром в день

исчезновенья мистера Кукиша, у него хватило дерзости

признаться, что в то самое утро он со своим ружьем охотился

на оленя в ближайшем соседстве того озерца, где, благодаря

проницательности мистера Честена, был найден тот самый

окровавленный жилет.

   Тогда мистер Честен со слезами на глазах попросил, чтобы

его выслушали. Он объявил, что непреклонное чувство долга

не перед одними только ближними, но и перед нашим небесным

Создателем запрещает ему молчать долее. Дотоле нежная

привязанность его к юноше (хотя тот и обращался дурно с ним,

мистером Честеном) побуждала его напрягать все силы

фантазии, дабы постараться рассмотреть роковые

обстоятельства в свете, благоприятном для мистера Нипенни;

но улики - увы - слишком тяжки, слишком непреложны; у него

нет более сомнений, и теперь он откроет все, что ему

известно, хотя его (мистера Честена) душа просто разрывается

от тоски. Далее он сообщил, что вечером накануне отбытия

мистера Кукиша сей достойный старый джентльмен сообщил

племяннику в его (мистера Честена) присутствии, что он едет

в город затем, чтобы положить в "Банк фермеров и купцов"

изрядную сумму денег; и тогда же означенный мистер Кукиш

окончательно объявил означенному племяннику о бесповоротной

своей решимости отменить прежнее завещание и не оставить

мистеру Нипенни ни пенни. После чего он (свидетель)

торжественно призвал обвиняемого удостоверить, правда или

нет во всех существенных частностях то, что заявил сейчас он

(свидетель). К глубокому изумлению всех собравшихся, мистер

Нипенни открыто признал, что это правда.

   Тут уж заседатель почел своим долгом послать двоих

полицейских, чтоб они обыскали комнату обвиняемого в доме у

дяди. И они почти тотчас вернулись, обнаружив многим

знакомый светлый кожаный бумажник, с которым старый

джентльмен вот уж много лет как не расставался. Ценное

содержимое, однако, было оттуда изъято, и тщетно пытался

заседатель дознаться у арестанта, как употребил он деньги

или куда их запрятал. Тот отговаривался полным неведеньем.

Вдобавок полицейские обнаружили под матрацем у несчастного

помеченные его инициалами рубашку и шейный платок, ужасно

выпачканные кровью жертвы.

   Тут как раз подоспело известие, что конь убитого только

что пал в конюшне от полученной раны, и мистер Честен

предложил немедля учинить вскрытие, дабы, если удастся,

обнаружить пулю. Так и сделали; и, словно в доказательство

уже и без того доказанной вины обвиняемого, мистеру Честену,

тщательно обшарив недра животного, удалось нащупать и

извлечь из груди его пулю весьма необычных размеров, каковая

в точности пришлась по стволу ружья мистера Нипенни и в то

же время была слишком велика для ружей прочих жителей

городка и даже всего околотка. Но мало этого, на пуле

оказалась зазубринка или щербинка под прямым углом к

обычному шву, и обнаружилось, что щербинка эта в точности

отвечает горбику или вздутию на изложнице, каковую сам

обвиняемый признал своей собственностью. Узнав о последнем

обстоятельстве, заседатель не стал больше слушать никаких

показаний и тотчас предал арестанта суду, решительно

отказавшись отдать его на поруки, хотя мистер Честен пылко

воспротивился такой суровости и предлагал за несчастного

любой залог, какой только потребуется. Великодушие,

проявленное Стариной Чарли, было совершенно в духе

благородного и рыцарственного поведения, каким отличался он

во все время своего пребывания в Сырборо. В данном же

случае горячее сочувствие и доброта так увлекли достойного

джентльмена, что, предлагая залог за юного друга, он, верно,

совсем позабыл, что сам-то он (мистер Честен) буквально гол

как сокол.

   Нетрудно угадать, что было дальше. Мистер Нипенни под

дружные проклятья сырборцев предстал пред скорейшим

собраньем суда, и цепь улик (пополнившихся еще кое-какими

изобличающими фактами, которые честность мистера Честена не

позволила ему утаить от суда) сочли столь прочной и столь

неопровержимой, что присяжные, не сходя с места, тотчас

вынесли заключенье о "виновности в преднамеренном убийстве".

Вслед за этим жалкий злодей выслушал смертный приговор, и

его препроводили в окружную тюрьму - ждать, покуда свершится

над ним неумолимое правосудие.

   Ну, а благородное поведение Старины Чарли Честена еще

более возвысило его в глазах сограждан. Его полюбили в

десять раз сильнее прежнего; и в ответ на радушие, с каким

повсюду его принимали, ему, так сказать, пришлось изменить

весьма умеренным привычкам, к каким дотоле принуждала его

бедность, и он завел у себя в доме частые reunions (4), где

царили острословие и веселость, которые, разумеется, нет-нет

да и омрачались воспоминанием о суровой и печальной судьбе,

нависшей над племянником дорогого друга, горячо

оплакиваемого хлебосольным хозяином.

   В один прекрасный день великодушный старый джентльмен, к

приятному своему удивлению, получил письмо следующего

содержания:



         Чарльзу Честену, эскв. Сырборо

              От К. С. Г. и К°

        Шат.-мар. А 11-16 дюж. Бутылок

                (полгросса)



   Чарльзу Честену, эсквайру.

   Милостивый государь, в соответствии с заказом,

представленным нашей фирме тому два месяца нашим

глубокоуважаемым клиентом мистером Барнабасом Кукишем, имеем

честь препроводить утром сего дня по вашему адресу двойной

ящик шато-марго марки "Антилопа" с лиловой печатью.

Количество товара означено на полях.

          Засим остаемся преданные Вам

            Клопе, Снобе, Гробе и К°

          Город ... 21 июня 18... года.



   Указанный ящик имеет прибыть фургоном через день по

получении Вами настоящего письма.

   Мистеру Кукишу Наше нижайшее.

                                           К. С. Г. и К°



   Надо заметить, что мистер Честен после смерти мистера

Кукиша и не чаял получить обещанное шато-марго; и потому

счел его теперь заслуженным даром провидения. Разумеется,

он весьма обрадовался и по такому случаю стал созывать

множество друзей на завтра, на petit souper (5), дабы всем

вместе вкусить от щедрот доброго старого мистера Кукиша.

Правда, имя "доброго старого мистера Кукиша" при этом не

упоминалось. Надо заметить, он долго думал и решил вообще

никому ничего не говорить. Он и словом не обмолвился - если

память мне не изменяет, - что шато-марго получено им в

подарок. Он просто пригласил друзей выпить с ним вместе

отменного винца с прекрасным букетом, которое заказал он в

городе тому месяца два назад и завтра получит. Я долго

удивлялся, почему Старина Чарли решил не упоминать о том,

что вино получено им в подарок от старого друга, да так и не

понял причин его молчания, хоть причины у него, разумеется,

были, и притом, без сомнения, веские и самого благородного

свойства.

   И вот на следующий день в доме мистера Честена собралось

множество весьма почтенных господ. Сюда стеклось чуть не

полгородка - среди прочих и ваш покорный слуга, - но, к

великой досаде хозяина, время шло, гости успели воздать

должное щедрому угощению Старины Чарли, а шато-марго все не

являлось. В конце концов оно все же прибыло, - и, доложу я

вам, огромнейший ящик! - а коль скоро настроение у всех

было преотличное, то и порешили nem. con (6) водрузить его

на стол и опорожнить тотчас.

   Сказано - сделано; я предложил руку помощи, и втроем мы

поставили ящик на стол посреди бутылок и рюмок, впопыхах

переколотив немалое их число. Старина Чарли, изрядно

наклюкавшийся и весьма красный, с потешной важностью воссел

во главе стола и отчаянно застучал об стол графином,

призывая собравшихся "соблюдать порядок, покуда будет

производиться извлеченье клада".

   После громогласных увещаний спокойствие наконец

водворилось и, как часто бывает в подобных случаях, настала

глубокая, удивительная тишина. Меня попросили снять крышку,

и я, разумеется, согласился "с превеликим удовольствием". Я

сунул в щель долото, и не успел я легонько стукнуть по нему

раз-другой молотком, как крышка слетела и тотчас вскочил и

сел в ящике, уставясь прямо на хозяина, синий, окровавленный

и чуть не разложившийся труп самого убитого мистера Кукиша.

Несколько секунд смотрел он неотрывно и печально

остекленелым взором прямо в лицо мистеру Честену, -

медленно, но отчетливо и выразительно произнес:

   "Ты еси муж, сотворивый сие!", а потом, словно полностью

этим удовлетворясь, повалился на бок и распростер по столу

дрожащие члены.

   Невозможно описать, что было дальше. Гости бросились к

дверям и окнам, и кое-кто даже из самых бравых мужей попадал

в обморок от ужаса. Но когда миновал первый отчаянный взрыв

смятения, все глаза устремились на мистера Честена. Тысячу

лет буду жить - не, забуду, какая мука отобразилась на

мертвенно-бледном лице его, столь недавно еще рдевшем от

торжества и напитков. Несколько минут оставался он

недвижим, как мраморное изваянье, и глаза его, совершенно

пустые, будто обратились внутрь, поглощенные созерцанием его

собственной преступной и мерзкой души. Потом они вдруг

сверкнули, вновь возвратившись к внешнему миру, и тогда он

вскочил со стула и, навалясь головой и руками на стол рядом

с трупом, быстро и словно в горячке поведал обо всех

подробностях гнусного преступления, за которое был заточен в

тюрьму и приговорен к смерти мистер Нипенни.

   Вот что рассказал мистер Честен:  он преследовал жертву

до самого озерца; там он выстрелил из пистолета в коня;

всадника ссадил ударом рукоятки; завладел бумажником; и,

полагая коня убитым, с большим трудом проволок его к

зарослям ежевики на берегу озерца. Потом он взвалил тело

мистера Кукиша на собственного коня и лесом доставил

подальше, к надежному укрытию.

   Жилет, нож, бумажник и пулю он сам подсунул куда следует,

чтобы отомстить мистеру Нипенни. Он же подсунул под матрац

выпачканную рубашку и платок.

   К концу этого леденящего кровь рассказа голос начал

изменять злодею. Окончив свою повесть, он встал, покачнулся

и упал навзничь - мертвый.

   Столь действенное средство, заставившее преступника

признаться, было весьма просто. Излишнее простосердечие

мистера Честена с самого начала претило мне и казалось

подозрительным. Ударил его мистер Нипенни тогда в моем

присутствии, и злобное выражение, мелькнувшее в лице мистера

Честена, убедило меня в том, что угрозу свою он

неукоснительно исполнит при первой возможности. И потому я

рассматривал все уловки Старины Чарли совершенно в ином

свете, чем оценивали их добрые граждане Сырборо. Я понял,

что не кто иной, как он сам, прямо или косвенно поставляет

все улики против мистера Нипенни. Но окончательно открыло

мне глаза на истинное положение вещей происшествие с пулей,

которую мистер Ч. нашел в теле павшего коня. Я-то не

забыл, в отличие от сырборцев, что пуля пробила грудь

навылет. И коль скоро она обнаружилась в теле животного,

после того как из него вылетела, я понял с достоверностью,

что пулю туда поместило обнаружившее ее лицо. Окровавленная

рубашка и платок лишь подтвердили мою догадку, ибо кровь при

ближайшем рассмотрении оказалась не чем иным, как славным

бордоским. Когда я раздумывал обо всем этом и о неожиданной

щедрости мистера Честена, подозрения мои все укреплялись. Я

никому ничего не говорил и учредил меж тем собственные

тщательные розыски трупа. Разумеется, я искал его в местах,

наиболее удаленных от тех, куда направлял свой отряд мистер

Честен. И через несколько дней я набрел на старый иссякший

колодец, почти скрытый в зарослях ежевики, и там, на дне

его, обнаружил то, что искал.

   Между прочим, в свое время я подслушал разговор двух

приятелей, когда мистеру Честену удалось выклянчить у

хозяина ящик шато-марго. Теперь мне только того и надо

было. Я раздобыл жесткий китовый ус, запихнул его поглубже

в глотку трупу, а труп поместил в старый ящик из-под вина,

так сложив тело, чтобы с ним вместе согнулся и китовый ус.

Правда, мне пришлось попотеть, нажимая на крышку, покуда я

забивал в нее гвозди; зато расчет мой оказался точным:

стоит вытащить гвозди, крышка слетит, а тело вскочит.

   Уложив ящик, я изобразил на нем адрес, номер, штемпель,

как сказано выше; а затем, отправив письмо от имени

виноторговцев, поставщиков мистера Кукиша, я велел моему

человеку в указанный мною час доставить ящик на тачке к

дверям мистера Честена. Что касается до слов, которые я

вложил в уста трупу, то тут я полагался на собственное

Искусство чревовещания; с его-то помощью я и надеялся

изобличить злодея-убийцу.

   Больше нечего и рассказывать. Мистер Нипенни был немедля

выпущен из-под стражи, наследовал дядюшкино богатство,

извлек из своих испытаний урок, начал новую жизнь и жил с

тех пор припеваючи.



----------------------------------------------------------



   1) - скопом, вместе (фр.)

   2) - противоречиях (фр.)

   3) - недоразумениях (фр.)

   4) - сборища (фр.)

   5) - ужин в тесном кругу (фр.).

   6) - единогласно (лат.).