Роберт Шекли
Человекоминимум
Перевод Н. Евдокимовой
Файл с книжной полки Несененко Алексея
У каждого своя песня, думал Антон Настойч. Хорошенькая
девушка подобна мелодии, а бравый космонавт - грохоту труб.
Мудрые старцы в Межпланетном бюро напоминают разноголосые
деревянные духовые инструменты. Есть на свете гении, чья
жизнь - сложный, богато инструментованный контрапункт, а
есть отбросы общества, и их существование всего лишь вопль
гобоя, заглушенный неутомимой дробью басового барабана.
Размышляя обо всем этом, Настойч сжимал в руке лезвие
бритвы и рассматривал синие прожилки вен у себя на запястье.
Ибо если у каждого своя песня, то песню Настойча можно
уподобить плохо задуманной и бездарно исполненной симфонии
ошибок.
При его рождении чуть слышно зазвенели было колокольчики
радости. Под приглушенный барабанный бой юный Настойч
отважился пойти в школу. Он кончил ее с отличием и поступил
в колледж, в привилегированную группу из пятисот учащихся,
где в какой-то степени можно было рассчитывать на
индивидуальный подход.
Однако Настойчу не везло от рождения. За ним тянулась
непрерывная цепь мелких неприятностей - опрокинутые
чернильницы, утерянные книги и перепутанные бумаги. Вещам
была свойственна отвратительная привычка ломаться у него в
руках, если не считать случаев, когда вещи ломали ему руки.
Добавьте к этому, что он переболел всеми детскими болезнями,
в том числе скарлатиной, алжирской свинкой, фурункулезом,
лисянкой, зеленой и оранжевой лихорадкой.
Все эти неприятности ни в коей мере не умаляли врожденных
способностей Настойча, но в перенаселенном мире конкуренции
на одних способностях далеко не уедешь. Нужно еще изрядное
везение, а у Настойча его вовсе не было. Нашего героя
перевели в обычную группу на десять тысяч студентов, где все
проблемы усложнились, а шансы подхватить инфекцию
повысились.
То был высокий, худой, мягкосердечный, трудолюбивый
молодой человек в очках, которому (по причинам, не
поддающимся анализу) врачи давно поставили диагноз
"подвержен несчастным случаям". Какие бы там ни были
причины, факт оставался фактом. Настойч относился к числу
тех бедняг, для которых жизнь трудна до невозможности.
Большинство людей скользит по жизненным джунглям с
легкостью крадущейся пантеры. Но для Настойча эти джунгли
на каждом шагу кишели капканами, западнями и ловушками,
ядовитыми грибами и жестокими хищниками, разверзались
внезапными пропастями и разливались непреодолимыми реками.
Безопасного пути нет. Все дороги ведут к беде.
Годы учения в колледже юный Настойч кое-как преодолел,
невзирая на замечательный талант ломать ноги на винтовых
лестницах, растягивать сухожилия, спотыкаться о тумбы,
ушибать локти в турникетах, разбивать очки о зеркальные
стекла окон и вообще проделывать всё прочие грустные,
нелепые и тягостные трюки, которые выпадают на долю людей,
подверженных несчастным случаям. Он мужественно устоял
перед соблазном впасть в ипохондрию и силился бороться с
неудачами.
Окончив колледж, Настойч взял себя в руки и попытался
вновь утвердить светлую тему надежды, некогда намеченную его
дюжим отцом и нежной матерью. Под барабанную дробь и
переливы струн ступил Настойч на остров Манхэттен, чтобы
стать кузнецом собственного счастья. Он упорно трудился,
стремясь побороть свою злую судьбу, склонность к несчастиям
и, несмотря ни на что, хотел остаться оптимистом.
Однако злая судьба брала свое. Благородные аккорды
выливались в невнятное бормотание, и симфония жизни Настойча
докатилась до уровня комической оперы. Работу за работой
терял он в потоке испорченных диктофонов и залитых чернилами
договоров, забытых карточек и перепутанных таблиц; в мощном
крещендо ребер, сломанных в толкотне подземки, ступней,
вывихнутых в решетках тротуаров, очков, разбитых о
незамеченные углы, в череде болезней (в том числе - гепатита
Д, марсианского гриппа, венерианского гриппа, синдрома
пробуждения и смешливой лихорадки).
Настойч по-прежнему противился искушению стать
ипохондриком. Во сне он видел космос и смельчаков с
квадратными подбородками, завоевывающих новые земли, видел
поселения на дальних планетах и бескрайние просторы
свободных земель, где вдали от чахлых игрушечных джунглей
Земли человеку воистину дано познать самого себя. Он подал
заявление в Бюро межпланетных путешествий и поселений и
получил отказ. Нехотя он отмахнулся от мечты и снова
попытал свои силы в разных областях. Одновременно он
прибегал и к психоанализу, и к гипнотическому внушению, и к
гипнотическому гипервнушению, и к снятию противовнушения, но
все понапрасну.
- У каждой симфонии есть свой финал, а у каждого человека
- свой предел. Тридцати четырех лет от роду, в три дня
вылетев с работы, которую искал два месяца, Настойч
распрощался с надеждами. Эту неудачу он считал
заключительным, комическим, диссонирующим ударом медных
тарелок - последней почестью тому, кому лучше было бы и не
появляться на свет.
Получив с мрачным видом свои жалкие гроши, Настойч
обменялся последним робким рукопожатием с бывшим начальником
и стал спускаться на лифте в вестибюль. В его мозгу уже
мелькали мысли о самоубийстве: ему чудились колеса
грузовика, газовые краны, многоэтажные здания и быстроходные
реки.
Лифт доставил его в необозримый мраморный вестибюль, где
дежурили полисмены в форме и где целые толпы дожидались
очереди на выход в город. Настойч пристроился в хвост и,
пока не подошла его очередь, бездумно следил за измерителем
плотности населения, стрелка которого подрагивала почти у
самой отметки паники. На улице наш герой влился в могучий
поток, текущий на запад, к жилому массиву, где обитал и он.
В его мозгу еще копошились мысли о самоубийстве, уже не
такие лихорадочные, но облеченные в более конкретную форму.
Настойч перебирал в уме различные способы и средства, пока
не поравнялся со своим домом; тогда он отделился от толпы и
скользнул в подъезд.
Настойч пробрался сквозь несметные полчища детишек,
наводнявших коридоры, и попал в клетушку, выданную ему
городскими властями. Он вошел, закрыл дверь, запер ее на
ключ и вынул из бритвенного прибора лезвие. Улегшись на
кровать и упершись ногами в противоположную стену, он стал
рассматривать синие прожилки вен у себя на запястье.
Решится ли он? Способен ли проделать все чисто и быстро,
без ошибок и сожалений? Или завалит и эту работу и его,
исходящего криком от боли, поволокут в больницу - жалкое
зрелище на потеху студентам-практикантам?
Пока он раздумывал, кто-то подсунул ему под дверь желтый
конверт с телеграммой. Весть, которая подоспела как раз в
решающую минуту и с такой мелодраматической внезапностью,
показалась Настойчу крайне подозрительной. Тем не менее он
отложил лезвие и поднял с пола конверт.
Телеграмма была из Бюро межпланетных путешествий и
поселений - великой организации, ведающей каждым шагом
человека в космосе. Настойч вскрыл конверт дрожащими
пальцами и прочитал:
Мистеру Антону Настойчу
Временный жилищный массив 1993
Район 43825: Манхэтен 212, Нью-Йорк
Дорогой мистер Настойч!
Три года назад Вы обратились к нам с просьбой о
предоставлении Вам любой должности на иных планетах. К
сожалению, в то время мы были вынуждены ответить Вам
отказом. Однако мы подшили в Ваше личное дело все анкетные
данные, недавно пополнили их новейшими сведениями. Рад
сообщить, что Вы хоть сейчас можете получить назначение,
которое, видимо, полностью соответствует именно Вашим
талантам и квалификации. Не сомневаюсь, что работа Вам
подойдет, поскольку условия таковы: годовой оклад 20 000
долларов, все предусмотренные законом пограничные льготы и
небывалые перспективы продвижения по службе.
Прошу Вас явиться ко мне для переговоров.
С искренним уважением
Уильям Гаскелл
заместитель директора по кадрам
ВН/евт Здс
Настойч бережно сложил телеграмму и спрятал в конверт.
Первоначальное ощущение жгучей радости развеялось, уступив
место дурным предчувствиям.
Какие у него таланты, какая квалификация для должности,
приносящей в год двадцать тысяч да вдобавок еще и льготы?
Не путают ли его с другим Антоном Настойчем?
Навряд ли. В Бюро попросту не случается таких накладок.
Если же допустить, что там знают, с кем имеют дело, и
осведомлены о злополучном прошлом Настойча, - так зачем он
им понадобился? Что он умеет делать такого, чего не сделает
гораздо лучше любой мужчина, женщина или ребенок?
Настойч сунул телеграмму в карман и положил бритву на
место. Теперь самоубийство казалось несколько
преждевременным. Сначала надо выяснить, чего хочет Гаскелл.
В главном административном корпусе Бюро межпланетных
путешествий и поселений Настойча без задержки впустили в
личный кабинет Уильяма Гаскелла. Заместитель директора по
кадрам оказался рослым седым человеком с резкими чертами
лица; он излучал радушие, которое Настойч счел
подозрительным.
- Садитесь же, садитесь, мистер Настойч, - сказал
Гаскелл. - Будете курить? Не хотите ли выпить? Страшно
рад, что у вас нашлось время.
- Вы уверены, что обратились по адресу? - спросил
Настойч. Гаскелл бегло просмотрел досье, лежащее у него на
столе. - Сейчас выясним. Антон Настойч; возраст - тридцать
четыре года; родители - Грегори Джеймс Настойч и Анита
Суоонс Настойч из Лейктауна, Нью-Джерси. Правильно?
- Да, - подтвердил Настойч. - И у вас есть для меня
работа?
- Вот именно.
- Оклад двадцать тысяч в год и льготы?
- Совершенно верно.
- Не скажете ли, в чем заключается эта работа?
- Для этого мы здесь и сидим, - жизнерадостно ответил
Гаскелл. - Освоители, знаете ли, - это люди, которые
устанавливают контакты с другими планетами, первые
поселенцы, которые собирают все жизненно необходимые
сведения. Я считаю их Дрейками и Магелланами нашего века.
Думаю, вы и сами согласитесь, что это блестящее предложение.
Настойч побагровел и встал.
- Если вы кончили издеваться надо мной, то я пошел.
- Что?
- Это я-то - внеземной освоитель? - проговорил Настойч с
горьким смехом. - Не пытайтесь меня разыгрывать. Я читаю
газеты. Мне известно, кто такие освоители.
- Кто же они такие?
- Цвет Земли, - выпалил Настойч. - Самый здоровый дух в
самых здоровых телах. Люди с мгновенной реакцией, способные
разрешить любую проблему, справиться с любой трудностью,
приспособиться к любому окружению. Разве не так?
- Видите ли, - разъяснил Гаскелл, - было так - в
начальном периоде освоения планет. И мы позволили такому
стереотипному представлению укорениться в общественном
сознании, чтобы привить доверие к нашей организации. Однако
в настоящее время этот тип освоителя устарел. Для людей,
которых вы описывали, есть уйма других дел. Но отнюдь не
освоение планет.
- Разве вашим сверхлюдям оно не под силу? - спросил
Настойч с легкой насмешкой.
- Ну что вы, конечно, под силу, - ответил Гаскелл. -
Здесь нет никакого парадокса. Заслуги первооткрывателей
остались непревзойденными. Эти люди только благодаря своему
упорству и силе воли ухитрялись выжить на всяких планетах,
где существовала хоть ничтожная возможность жизни. Планеты
требовали от них полной отдачи всех духовных и физических
сил, и, выполняя свой долг, эти люди творили чудеса. Они
навеки вошли в историю как памятник выносливости и
приспособляемости homo sapiens.
- Почему же вы их больше не используете?
- Потому что изменились земные проблемы, - заявил
Гаскелл. - Поначалу освоение космоса было подвигом,
достижением науки, мерой обороны, символом. Но эти дни
миновали. Катастрофически росла перенаселенность Земли. В
сравнительно пустынные земли Бразилии, Новой Гвинеи и
Австралии хлынули миллионы... Однако бурный рост населения
вскоре помог заполнить и эти земли. В крупных городах дошло
до паники среди населения, разразились Субботние бунты. А
население в связи с успехами гериатрии и дальнейшим резким
снижением детской смертности неуклонно росло.
Гаскелл потер лоб.
- Неприятное было положение. Однако этические проблемы,
связанные с приростом населения, меня не касаются. Мы
здесь, в Бюро, знаем только одно: необходимы новые земли,
да побыстрее. Нам нужны планеты, которые, не в пример Марсу
и Венере, в кратчайший срок перешли бы на самоснабжение.
Местности, куда можно перебросить миллионы людей, пока
ученые и политические деятели не наведут порядок на Земле.
Мы должны в кратчайший срок начать колонизацию новых планет.
А это значит, что нужно ускорить процесс начального
освоения.
- Все это мне известно, - вставил Настойч. - Но я
по-прежнему не понимаю, с какой стати вы отказались от услуг
оптимальных людей.
- Разве вам не ясно? Мы стали искать планеты, где могли
бы осесть и выжить обыкновенные люди. Наших оптимальных
освоителей никак нельзя было назвать обыкновенными.
Наоборот, они едва не породили новую, высшую расу. И они не
могли судить, насколько те или иные условия пригодны для
обыкновенных людей. Например, существуют мрачные, унылые,
дождливые планеты, где средний колонист впадает в депрессию,
близкую к помешательству; наш же оптимальный освоитель
слишком здраво мыслит, чтобы беспокоиться из-за унылого
климата. Микробы, уносящие тысячи жизней, в худшем случае
доставляют ему несколько неприятных часов. Наш оптимальный
освоитель легко избегает опасностей, которые могут, привести
колонию на край гибели. Он не способен мерить такие вещи
обыденной меркой. Они его ничуть не затрагивают.
- Начинаю понимать, - пробормотал Настойч.
- Итак, наилучшим выходом, - продолжал Гаскелл, - явилось
бы постепенное покорение планет. Сначала освоитель, за ним
группа исследователей, потом испытательная колония,
состоящая в основном из психологов и социологов, затем еще
исследователи, которые анализируют сведения, накопленные
другими группами, и так далее. Однако на все это вечно не
хватает времени и денег. Колонии нужны нам сейчас, а не
через пятьдесят лет.
Мистер Гаскелл умолк и в упор взглянул на Настойча.
- Так вот, видите ли, нам необходимо получить немедленную
информацию о том, удастся ли группе обыкновенных людей жить
и преуспевать на новой планете. Вот почему мы стали
предъявлять к освоителям совершенно другие требования.
Настойч кивнул.
- Обыкновенные освоители - для обыкновенных людей. Но
все же я хочу выяснить один вопрос.
- Пожалуйста.
- Насколько хорошо вы знаете мое прошлое?
- Весьма хорошо, - заверил его Гаскелл.
- В таком случае, вы, может быть, заметили, что мне
свойственна склонность к несчастным случаям. Если говорить
начистоту, мне и здесь-то, на Земле, с трудом удается
выжить.
- Знаю, - с удовлетворением подтвердил мистер Гаскелл.
- Каково же мне придется на неведомой планете? И зачем
вам нужен именно я?
Мистер Гаскелл, очевидно, почувствовал некоторую
неловкость. - Видите ли, ваша формулировка "обыкновенные
освоители - для обыкновенных людей" неверна. Дело далеко не
так просто. Колония состоит из тысяч, а зачастую из
миллионов людей с совершенно разными потенциалами
жизнеспособности. Гуманизм и законность требуют, чтобы всем
им был предоставлен шанс в борьбе. А в людей надо вселить
уверенность еще до того, как они расстанутся с Землей. Мы
должны убедить их - и закон, и самих себя, - что даже самые
слабые получат шанс выжить.
- Продолжайте, - попросил Настойч.
- Поэтому, - скороговоркой докончил Гаскелл, - несколько
лет назад мы отказались от открывателей типа
"человекооптимум" и перешли на тип "человекоминимум".
Некоторое время Настойч молча усваивал это сообщение.
- Значит, я вам нужен, потому что там, где могу жить я,
проживет каждый.
- Ваши слова более или менее подытоживают нашу точку
зрения, - ответил Гаскелл с доброжелательной улыбкой.
- А какие шансы будут у меня?
- Некоторые наши минимально жизнеспособные освоители
справились с задачей очень успешно.
- А другие?
- Конечно, есть риск, - признал Гаскелл. - Не говоря уже
о потенциальных опасностях, которые таятся в самих планетах,
есть и прочие осложнения, связанные со спецификой
эксперимента. Я не могу сказать вам, в чем они заключаются,
- иначе пропадет единственный элемент, позволяющий нам
управлять испытанием на минимальную жизнестойкость. Я
просто ставлю вас в известность, что они есть.
- Не очень-то веселая перспектива, - сказал Настойч.
- Возможно. Но подумайте о том, какая вас ждет награда,
если вы все преодолеете! Вы же фактически станете
отцом-основателем колонии! Как эксперту вам цены не будет.
Вы займете прочное место в жизни общины. И, что не менее
важно, вам удастся развеять свои тайные сомнения касательно
собственного места в мироздании.
Настойч нехотя кивнул.
- Объясните мне, пожалуйста, вот что. Ваша телеграмма
пришла сегодня в особенно критический момент. Можно было
подумать, будто...
- Да, это специально, - подхватил Гаскелл. - Мы
установили, что нужные нам люди наиболее сговорчивы, когда
находятся в известном психологическом состоянии. Мы
тщательно следим за теми немногими, кто соответствует нашим
требованиям, и ждем благоприятного момента, чтобы выступить
со своими предложениями.
- Часом позже получилось бы не совсем удобно, - заметил
Настойч.
- А днем раньше бесполезно. - Гаскелл встал из-за стола.
- Не разделите ли вы со мной ленч? Мы могли бы обсудить с
вами остальные детали за бутылкой вина.
- Ладно, - ответил Настойч. - Но учтите, пока я ничего
не обещаю.
- Само собой, - согласился Гаскелл и пропустил его
вперед.
После ленча Настойч погрузился в тяжкое раздумье. Его
страшно влекла работа освоителя, несмотря на связанный с ней
риск. В конце концов, она не более опасна, чем
самоубийство, а оплачивается гораздо лучше. Если он выйдет
победителем, награда будет велика; в случае неудачи он
заплатит не дороже, чем собирался платить здесь, на Земле.
На Земле за тридцать четыре года он не слишком преуспел.
До сих пор, если у него и были проблески способностей, их
заглушала непреодолимая тяга к болезням, несчастным случаям
и грубым промахам.
Однако Земля перенаселена, здесь царят хаос и смятение.
Быть может, подверженность несчастным случаям не врожденный
порок, а результат невыносимых условий.
Освоение планет перенесет Настойча в новую среду. Он
будет один, будет зависеть только от самого себя и отвечать
только перед самим собой. Это дьявольски опасно... но что
может быть опаснее сверкающего лезвия бритвы в собственной
руке?
Это будет величайшее усилие в его жизни, конечное
испытание. Он станет бороться с собственными роковыми
наклонностями, как никогда. На это раз он бросит в бой всю
свою силу и решимость и будет сражаться до последнего
вздоха.
Он принял предложенную работу. В последующие недели,
предоставленные ему для подготовки, он питался и упивался
своей решимостью, спал с нею, слушал ее стук в мозгу и
чувствовал, как она вплетается в его нервы; бормотал ее себе
под нос, как буддийскую молитву, видел ее во сне, чистил ею
зубы и мыл руки, размышлял о ней, пока она не зажужжала
монотонным припевом в его сознании во сне и наяву и не стала
постепенно контролировать и сдерживать все его поступки.
И вот пришла пора Настойчу отправиться в годичную
командировку на перспективную планету в Восточном звездном
секторе. Гаскелл пожелал ему счастливого пути и обещал
держать с ним связь по Г-фазному радио. Настойча вместе со
снаряжением погрузили на сторожевой корабль "Королева
Глазго", и путешествие началось.
В течение нескольких месяцев, пока длился космический
перелет, Настойч как одержимый думал о принятом решении. Он
тщательно следил за собой в условиях невесомости, отдавал
себе отчет в каждом своем поступке и перепроверял все
движущие им мотивы. Из-за такого непрерывного контроля
Настойч стал делать все гораздо медленнее; но постепенно
контроль вошел в привычку... Образовался комплекс новых
рефлексов, который начал вытеснять прежнюю рефлекторную
систему.
Однако путь к прогрессу был усеян терниями. Наперекор
всем своим усилиям Настойч подцепил от дезинфицирующей
установки какую-то экзему и разбил одну из десяти пар очков
о переборку, его мучали бесчисленные головные боли, боли в
спине, боли от исцарапанных пальцев рук и сбитых пальцев
ног.
Тем не менее он чувствовал, что добился кое-какого
успеха, и от этого сознания воля его соответственно крепла.
И, наконец, на обзорном экране появилась планета.
Ее назвали буквой греческого алфавита - Тэтой. Настойча
со всем снаряжением высадили на травянистой и лесистой
возвышенности вблизи горного хребта. Планету обозревали с
воздуха, и эту местность выбрали заранее из-за благоприятных
условий.
Вода, лес, плоды и полезные ископаемые - все находилось
под боком. Такая местность могла бы стать отличной
территорией для колонистов.
Астролетчики пожелали ему удачи и оставили одного.
Настойч провожал их взглядом, пока корабль не скрылся за
грядой облаков. Тогда Настойч взялся за работу.
Первым делом он привел в действие робота. Эта большая
черная поблескивающая машина универсального назначения -
стандартное оборудование для освоителей и поселенцев. Она
не умела разговаривать, петь, читать стихи наизусть или
играть в карты, как более дорогие модели. Она могла только
кивать или покачивать головой - скучный партнер для того,
чтоб коротать с ним год. Однако робот был запрограммирован
на подчинение устным командам значительной сложности, на
выполнение тяжелой "черной" работы и должен был проявлять
находчивость в трудных положениях.
С помощью робота Настойч принялся разбивать в степи
лагерь, не сводя глаз с горизонта в ожидании беды.
Воздушная разведка не обнаружила признаков чужой культуры,
но ведь этого никогда нельзя сказать наверняка. Животный
мир Тэты оставался загадкой.
Настойч работал медленна и старательно, а бок о бок с ним
трудился молчаливый робот. К вечеру был разбит временный
лагерь, Настойч завел радарный механизм тревоги и улегся в
постель.
Проснулся он перед самым рассветом от пронзительного
сигнала. Он оделся и выскочил наружу. В воздухе слышалось
сердитое гудение, словно налетела саранча.
- Достань два лучемета, - сказал он роботу, - и
быстренько возвращайся. Да прихвати с собой бинокль.
Кивнув, робот заковылял прочь. Настойч медленно
повернулся и, дрожа от холода в сером рассвете, попытался
определить направление звука. Он осмотрел сырую степь,
зеленую опушку леса, скалы за лесом. Никакого движения. Но
вот взошло солнце, и в его лучах Настойч увидел нечто
похожее на темную, низко нависшую тучу. Туча быстро неслась
к лагерю, хотя и двигалась против ветра.
Вернулся робот с лучеметами. Один из них взял сам
Настойч, другой оставил роботу и приказал не стрелять без
команды. Робот кивнул, и, когда он повернулся в сторону
восходящего солнца, глаза его мрачно блеснули.
Туча подлетела совсем близко и оказались несметной стаей
птиц. Настойч внимательно рассмотрел их в бинокль.
Величиной они были с земных ястребов, но неслаженным бреющим
полетом напоминали летучих мышей. Настойч заметил мощные
когти и длинные клювы, усеянные острыми зубами. Обладая
столь смертоносным оружием нападения, птицы непременно
должны быть хищными.
С громким клекотом стая описала круг над пришельцами. И
вот со всех сторон на них напали птицы с выпущенными когтями
и распростертыми крыльями.
Настойч приказал роботу открыть огонь.
Спина к спине они вместе отбивали птичью атаку.
Батальоны птиц, скошенные огнем, в вихре крови и перьев
падали оземь. Настойч и робот не сдавались, сдерживали
натиск воздушных волков и даже обращали их в бегство. Но
тут отказал лучемет Настойча.
По идее лучемета продавались заряженными и с гарантией на
семьдесят пять часов непрерывной работы в автоматическом
режиме. Лучемет не должен отказывать! По инерции Настойч
продолжал тупо щелкать курком. Потом отбросил оружие и
поспешил к палатке со снаряжением, предоставив роботу вести
бой в одиночку.
Он разыскал два запасных лучемета и, вернувшись в бой,
увидел, что теперь вышло из строя оружие робота. Бедняга
отбивался от стаи руками. Он молотил по птицам, сбившимся в
сплошную массу, и с его суставов стекали капли смазочного
масла. Робот покачнулся, едва не потеряв равновесие, и
Настойч заметил, что некоторые птицы увернулись от ударов и,
облепив плечи робота, нацелились клювами на глаза-
фотоэлементы и кинестетическую антенну.
Подняв вверх оба лучемета, Настойч врезался в птичью
стаю. Один лучемет отказал почти мгновенно. Настойч
продолжал скашивать птиц последним оружием, моля судьбу о
том, чтобы не кончился заряд.
Наконец стая, встревоженная понесенным уроном, с гомоном
и криком улетела прочь. Чудом уцелевшие Настойч и робот
остались стоять по колено в выщипанных перьях и обугленных
тушках.
Настойч осмотрел четыре лучемета, из которых три
оказались совершенно негодными, и в гневе направился к
палатке связи.
Он вызвал Гаскелла и рассказал о нападении птиц и о том,
как отказали три лучемета из четырех. Побагровев от ярости,
он обличал тех, кто ведает снаряжением освоителей. Потом,
переводя дыхание, стал ждать объяснений и извинений
Гаскелла.
- Да это один из контрольных элементов, - отозвался
Гаскелл.
- Чего?
- Я вам объяснял давным-давно, - сказал Гаскелл. - Мы
ведем испытание в расчете на минимальную жизнеспособность.
Минимальную, помните. Нам надо знать, что случится с
колонией, члены которой наделены полезными навыками
неравномерно. Поэтому мы ищем наименьший общий знаменатель.
- Все это мне известно. Но вот лучеметы...
- Мистер Настойч, основать колонию, даже по принципу
абсолютного минимума, стоит баснословно дорого. Мы
предоставляем колонистам новейшее оружие и наилучшее
снаряжение, но не можем заменять отказавшее или
амортизированное оборудование. Колонистам приходится
использовать незаменимые боеприпасы, механизмы, подверженные
поломкам и износу, пищевые продукты, которые приходят к
концу или портятся...
- И все это вы мне дали с собой?
- Конечно. В целях контроля мы снабдили вас минимумом
всего, что необходимо для жизни. Только так и можно судить,
пригодна ли Тэта для колонизации.
- Это нечестно! Освоителям всегда дают все самое лучшее!
- Нет, - возразил Гаскелл. - В старину, разумеется, было
именно так. Но теперь, когда мы проверяем наименьший
потенциал, это относится не только к человеку, но и к
снаряжению. Я ведь предупреждал вас, что работа сопряжена с
риском.
- Предупреждали, - согласился Настойч, - но... Ладно, у
вас есть в запасе еще какие-нибудь сюрпризы?
- В общем нет, - ответил Гаскелл после секундной паузы.
- Как и вы сами, ваше снаряжение характеризуется минимальной
жизнеспособностью. Этим почти все сказано.
Настойч уловил в ответе некоторую уклончивость, но
Гаскелл отказался дать более подробное разъяснение. Они
прервали связь, и Настойч вернулся к своему лагерю, в
котором парил полный хаос...
Они с роботом перенесли лагерь в лес, чтобы укрыться от
дальнейших птичьих налетов. Налаживая хозяйство заново,
Настойч заметил, что добрая половина канатов перетерлась,
электрические приборы перегорают один за другим, а на
брезенте проступила плесень. Он старательно привел все в
порядок, ободрав при этом костяшки пальцев и стерев ладони в
кровь. Потом вышел из строя генератор.
Три дня Настойч искал повреждение, руководствуясь
инструкцией на немецком языке, приложенной к генератору.
Похоже было, что в генераторе все не соответствует схеме, и
никакие меры не помогали. В конце концов Настойч случайно
установил, что инструкция относится к совершенно другой
модели. Тут он вышел из себя и лягнул генератор, чуть не
сломав при этом мизинец на правой ноге.
Затем он взял себя в руки, еще четыре дня выяснял разницу
между своим генератором и описанной моделью и, наконец,
устранил неисправность.
Птицы обнаружили, что в лесу можно отвесно, камнем падать
между деревьями в лагерь Настойча, хватать еду и скрываться,
прежде чем на них успеют навести лучемет. Их налеты стоили
Настойчу пары очков и серьезного ранения шеи. Кропотливо
трудясь, он сплел сети и при помощи робота натянул их среди
ветвей над лагерем.
Теперь птицы ничего не могли поделать. Наконец-то у
Настойча нашлось время проверить пищевые припасы.
Выяснилось, что часть обезвоженных продуктов плохо
обработана на фабрике, а часть поросла отвратительными
грибками местного происхождения. То и другое означало
недоброкачественность. Если сейчас же не принять мер, то на
зиму пищи не хватит.
Настойч проделал серию опытов с местными фруктами,
злаками, овощами и ягодами. Среди них было несколько
съедобных и питательных разновидностей. Он попробовал их и
тотчас же покрылся живописной аллергической сыпью.
Порывшись в медикаментах, он нашел лекарство от аллергии.
Выздоровев, Настойч опять занялся опытами, чтобы обнаружить
виновника болезни, но во время проверки конечных результатов
к нему ворвался робот, перевернул пробирки и пролил
незаменимые химикалии.
Пришлось Натопчу продолжать опыты на самом себе, после
чего один вид ягод и два вида овощей он исключил из рациона
как аллергены.
Однако фрукты были превосходны, а местные злаки давали
отличный хлеб. Настойч собрал семена и поздней тэтанской
весной поручил роботу пахать и сеять.
Робот без устали трудился на новых полях, а Настойч тем
временем обследовал окрестности. Он нашел гладкие камни, на
которых были нацарапаны знаки, похожие на цифры, и даже
изображены деревья, туча и горы. "Должно быть, на Тэте
когда-то жили разумные существа, - подумал Настойч. -
Вполне возможно, что они и сейчас населяют какие-то зоны
планеты". Однако разыскивать аборигенов было некогда.
Осмотрев свои поля, Настойч увидел, что робот посеял
семена на большей глубине, чем требовалось по программе. С
этим урожаем пришлось распроститься, и следующий сев Настойч
провел собственноручно.
Большая черная универсальная машина справлялась с
поручениями, как и прежде. Однако движения робота
становились все более конвульсивными, он не мог рассчитать
своих сил. Тяжелые сосуды раскалывались в его лапах, а
сельскохозяйственные орудия ломались. Настойч
запрограммировал его на прополку полей, но, пока пальцы
робота рвали сорняки, его широкие плоские ноги вытаптывали
ростки злаков. Принимаясь за колку дров, робот, как
правило, ломал ручку топора. Когда робот входил, хижина
сотрясалась, а дверь то и дело соскакивала с петель.
Настойча удивляла и беспокоила внезапная деградация
робота. Починить его не было никакой возможности: робота
охраняла заводская пломба, его могли ремонтировать только
заводские техники, располагавшие специальными инструментами,
запасными частями и знаниями. Настойчу же было доступно
лишь одно - отказаться от услуг робота. Но тогда он остался
бы в полном одиночестве.
Он программировал все более и более простые задачи, а на
себя брал все больше и больше хлопот. И все же робот
изнашивался. В один прекрасный вечер, когда Настойч обедал,
робот склонился над плитой и опрокинул горшок с кипящим
рисом.
Пустив в ход свои вновь открытые таланты
жизнеспособности, Настойч отскочил в сторону, и кипящая
масса попала ему не в лицо, а на левое плечо.
Это уже было слишком. Робот становился опасен.
Перевязав ожог, Настойч решил выключить робота и в одиночку
бороться за то, чтобы выжить. Твердым голосом произнес он
команду - спать.
Робот лишь посмотрел на него и беспокойно заметался по
хижине, не повинуясь одной из основных команд.
Настойч повторил приказ. Робот покачал головой и стал
сваливать поленья у печи.
Что-то разладилось. Придется отключить робота вручную.
Однако на черной глянцевитой поверхности машины не было и
следов выключателя. Тем не менее Настойч взял сумку с
инструментами и приблизился к роботу.
Как ни странно, робот попятился от него и вытянул перед
собой руки, словно обороняясь.
- Не двигайся! - крикнул Настойч.
Настойч колебался, недоумевая, что же творится с роботом.
Машина не могла ослушаться приказа. Во все
робототехнические устройства неизменно закладывается
готовность к самопожертвованию.
Настойч подошел к роботу, полный решимости отключить его
любой ценой. Робот подпустил человека совсем близко и
замахнулся бронированным кулаком. Настойч увернулся от
удара и запустил гаечным ключом в кинестетическую антенну
робота. Тот поспешно втянул антенну внутрь и снова
замахнулся. На сей раз бронированный кулак угодил Настойчу
под ребра.
Настойч рухнул на пол, а робот, возвышаясь над
поверженным противником, засверкал красными глазами и
зашевелил железными пальцами. Антон закрыл глаза, ожидая,
что робот его добьет. Однако машина повернулась и вышла из
хижины, разбив при этом замок.
Несколько минут спустя Настойч услышал, что робот как ни
в чем не бывало рубит дрова и укладывает поленья в
поленницу.
Воспользовавшись санитарным пакетом, Настойч перевязал
раненый бок. Робот покончил с дровами и вернулся за
дальнейшими инструкциями. Дрожащим голосом Настойч услал
его к дальнему ручью за водой. Робот ушел, не выказав более
никаких признаков агрессивности. Настойч потащился к рации.
- Не стоило и пытаться отключить его, - сказал Гаскелл,
услыхав о происшествии. - Конструкция не предусматривает
отключения вручную. Разве вы не заметили? Ради собственной
безопасности не вздумайте затеять вторую попытку.
- А в чем дело?
- Дело в том, что... вы, наверное, сами успели
догадаться... Робот служит при вас нашим контролером
качества.
- Не понимаю, - пробормотал Настойч. - А зачем вам
контролер качества?
- Неужели я должен повторять все с самого начала? -
устало спросил Гаскелл. - Вас взяли на службу в качестве
освоителя с минимальной жизнеспособностью. Не со средней,
не с повышенной. С минимальной.
- Да, но...
- Не перебивайте. Помните ли вы, как прожили тридцать
четыре года на Земле? Вас постоянно преследовали болезни,
несчастные случаи и неудачи. Именно такое положение мы и
хотели воспроизвести на Тэте. Но вы изменились, мистер
Настойч.
- Во всяком случае, я старался измениться.
- Конечно, - согласился Гаскелл. - Мы этого ожидали.
Большинство наших минимально жизнеспособных освоителей
меняется. Сталкиваясь с новым окружением и заново начиная
жизнь, они проявляют самообладание, какое им раньше и не
снилось. Но это вовсе не то качество, на которое мы
рассчитываем, и нам приходится как-то компенсировать такие
перемены. Видите ли, далеко не всегда колонисты прибывают
на планету с целью самоусовершенствования. В каждой колонии
найдутся легкомысленные люди, не говоря уже о престарелых,
немощных, слабоумных, бесшабашных, неразумных детях и так
далее. Наши стандарты минимальной жизнеспособности
гарантируют выживание каждого колониста. Теперь вам ясно?
- Вроде бы, - ответил Настойч.
- Потому-то нам и необходим контроль над вами, чтобы
предупредить появление в вас средней или высокой
жизнеспособности, на которую мы не рассчитываем.
- Для этого при мне робот? - уныло вставил Настойч.
- Верно. Робот запрограммирован на осуществление
проверки, верховного контроля над уровнем вашей
жизнеспособности. Он откликается на вас, Настойч. Пока вы
остаетесь в заданном диапазоне общей беспомощности, робот
всеми силами помогает вам. Когда же вы исправляетесь,
становитесь более искушенными и жизнеспособными, реже
страдаете от несчастных случаев, - поведение робота резко
ухудшается. Он начинает ломать вещи, которые полагалось бы
ломать вам, принимает неправильные решения, которые приняли
бы вы...
- Это нечестно!
- Настойч, вы, кажется, думаете, будто у нас здесь
санаторий или благотворительное общество. В таком случае вы
ошибаетесь. От вас нужны лишь услуги, которые мы купили и
оплатили. Услуги, которые - да будет мне дозволено
прибавить - вы предпочли самоубийству.
- Ладно! - прокричал Настойч. - Я ведь делаю свое дело.
Но есть ли правило, запрещающее мне демонтировать проклятого
робота?
- Вовсе нет, - более ровным тоном ответил Гаскелл, - если
только это вам под силу. Однако я серьезнейшим образом не
советую. Слишком опасно. Робот не даст вывести себя из
строя.
- Это уж мне решать, а не ему, - буркнул Настойч и
прервал связь.
На Тэте отцвела весна, и Настойч окончательно понял, что
такое его помощник. Он приказал роботу обследовать дальние
горы, но тот не пожелал расстаться с хозяином. Он попытался
не давать роботу никаких поручений, но черному страшилищу не
сиделось без дел. Не получая заданий, робот сам себе
выдумывал работу, развивал бурную деятельность и опустошал
поля и склады Настойча.
В целях самозащиты Настойч поручил роботу самое
безобидное занятие, какое только мог придумать. Он приказал
машине вырыть колодец, надеясь, что та погребет себя на дне.
Однако из вечера в вечер робот поднимался на поверхность,
перемазанный и торжествующий, и входил в хижину, щедро
посыпая еду Настойча землей, распространяя аллергические
заболевания, ломая тарелки и оконные стекла.
Настойч помрачнел, но терпел создавшееся положение.
Теперь робот казался ему воплощением другой, темной стороны
его души, воплощением незадачливого растяпы Настойча. Когда
он видел разрушительные набеги робота, ему чудилось, будто
он следит за уродливой частью самого себя, словно это живая
патология, отлитая из металла.
Он старался стряхнуть с себя это ощущение. Однако робот
все более явно воплощал разрушительные стороны натуры
Настойча, но только оторванные от явлений жизни, их
порождающих, и доведенные до абсурда.
Настойч трудился, не покладая рук, а за ним, крадучись,
шел его невроз - разрушительная сила, обладающая
самозащитой, как все неврозы. Неистребимая болезнь жила с
Настойчем под одной крышей, следила за ним, пока он ел, и
стояла рядом, пока он спал.
Настойч выполнял свои обязанности и справлялся с ними все
лучше и лучше. Он, как мог, наслаждался днями, грустил при
закате солнца и проводил кошмарные ночи, когда над его ложем
стоял робот и, казалось, размышлял, не пора ли свести счеты.
А наутро, просыпаясь живым и невредимым, Настойч прикидывал,
как бы избавиться от своего спотыкающегося, неуклюжего,
пагубного невроза.
Однако положение оставалось безвыходным да вдобавок
осложнилось новым обстоятельством.
Несколько дней дождь лил как из ведра. Когда небо
прояснилось, Настойч вышел на поля. Позади него громыхал
робот, который нес орудия труда.
Внезапно в сырой земле под ногами Настойча разверзлась
трещина. Она расширилась, и весь участок, где стоял
Настойч, обвалился. Настойч выпрыгнул на откос, и робот
втащил его наверх, едва не вывихнув ему при этом руку.
Осмотрев обвалившийся участок поля, Настойч увидел, что
под ним проходит туннель. Еще заметны были следы земляных
работ. С одной стороны туннель завален, но в другом
направлении он уходил в глубь земли.
Настойч вернулся домой за лучеметом и фонариком. Он
спустился по склону, осветил туннель и увидел мохнатое
существо, которое торопливо скрылось за поворотом. Оно
походило на огромного крота.
Наконец-то Настойч встретил на Тэте иные формы жизни.
Последующие несколько дней он осторожно исследовал
туннели и два-три раза мельком видел серые кротоподобные
тени, которые тотчас исчезали в лабиринте подземных ходов.
Настойч изменил тактику. Он углубился в главный туннель
всего на несколько сот метров и оставил там свой дар -
плоды.
Когда на другой день он вернулся к тому же месту, плодов
не было. Вместо них лежали две глыбы свинца.
Обмен дарами длился целую неделю. Как-то раз, когда
Настойч нес плоды и ягоды, в туннеле показался огромный
крот, который медленно и с явным беспокойством двигался
навстречу человеку. Он знаком указал на фонарик, и Настойч
прикрыл рукой свет, чтобы не причинять боль глазам крота.
Он выжидал. Крот медленно передвигался на двух ногах,
морща нос и прижав сморщенные ручки к груди. Остановившись,
он взглянул на Настойча выпученными глазами. Потом
наклонился и нацарапал на земляном полу туннеля какой-то
знак.
Настойч понятия не имел, что означает этот знак. Однако
само действие предполагало наличие разума, умение говорить и
абстрактно мыслить. Он нацарапал рядом со знаком крота
другой знак, желая показать, что наделен такими же
качествами.
Между двумя расами завязалось общение. За спиной у
Настойча, сверкая глазами, стоял робот и наблюдал, как
человек и тэтанец стремятся понять друг друга.
Установление контакта принесло Настойчу еще больше забот.
Надо было обрабатывать поля и сады, ремонтировать
оборудование и присматривать за роботом; в свободное время
Настойч прилежно изучал язык кротов. А кроты так же
прилежно помогали Настойчу.
Постепенно человек и кроты стали понимать друг друга,
наслаждаться взаимным общением; они подружились. Настойч
узнал о повседневной жизни кротов, об их отвращении к свету,
о путешествиях по подземным пещерам, о тяге к знаниям и
просвещению. В свою очередь он рассказал кротам все, что
мог, о Человеке.
- А что это за металлический предмет? - поинтересовались
кроты.
- Слуга Человека, - ответил Настойч.
- Но он стоит за твоей спиной и сердито сверкает глазами.
Этот металлический предмет ненавидит тебя. Все ли
металлические предметы ненавидят людей?
- Конечно, нет, - сказал Настойч. - Это особый случай.
- Он нас пугает. Все ли металлические предметы пугают?
- Некоторые, но не все.
- Когда этот металлический предмет не сводит с нас глаз,
нам трудно думать и трудно понимать твои слова. Всегда ли
так бывает с металлическими предметами?
- Иногда они некстати вмешиваются, - признал Настойч. -
Но не бойтесь, робот вас не тронет.
Кротовый народец не разделял мнения Настойча. Наш герой
рассыпался в извинениях за тяжелую, неуклюжую, невоспитанную
машину, рассказал о том, как машины верно служат Человеку и
как облегчают его жизнь. Однако кротовый народец остался
при своем убеждении и упорно избегал страшного робота.
Тем не менее после длительных переговоров Настойч
заключил с кротовым народцем пакт о сотрудничестве. За
свежие плоды и ягоды, которые были кротам весьма но вкусу,
но редко им доставались, они обязались добывать будущим
колонистам металлическую руду, а также искать для них
источники воды и нефти. Более того, колонистам
предоставлялась во владение вся поверхность Тэты, а
хозяевами недр торжественно признавались тэтанцы.
Обеим сторонам такое распределение благ показалось
справедливым, и Настойч вместе с вождем кротов скрепили
каменный документ своими подписями, увенчав их настолько
замысловатыми росчерками, насколько позволил резец.
В честь знаменательного события Настойч устроил пир.
Вдвоем с роботом он принес кротам щедрый дар - самые
изысканные плоды и ягоды. Пушистые; серые, ясноглазые кроты
собрались толпой и стали нетерпеливо попискивать.
Робот поставил наземь корзины с плодами и отошел в
сторонку, но поскользнулся на гладком камушке, замолотил
руками, чтобы удержать равновесие, и с грохотом повалился на
одного из кротов. Тут же робот поднялся на ноги и, протянув
неловкие стальные руки, попытался поднять жертву, но было
поздно. Он сломал несчастному позвоночник.
Остальных кротов как ветром сдуло - они исчезли и унесли
с собой погибшего. А Настойч с роботом остались в туннеле
вдвоем, окруженные огромными грудами плодов.
В ту ночь Настойч долго и упорно размышлял. Ему была
понятна дьявольская логика событий. Контакты минимально
жизнеспособных освоителей с инопланетянами, как правило,
связаны с известной неуверенностью, недоверием, непониманием
и даже со смертельными случаями. У него же отношения с
кротовым народцем шли как по маслу - слишком гладко для
минимальных способностей.
Робот попросту внес поправку в сложившуюся ситуацию и
совершил те ошибки, каких можно было ждать от Настойча.
Однако, понимая логику событий, Настойч не принимал ее.
Кротовый народец был его другом, а Настойч его предал.
Между ними больше не бывать дружбе, и будущим колонистам
нечего мечтать о сотрудничестве. Все это несбыточно, пока
по туннелям, спотыкаясь, топает робот.
Настойч пришел к выводу, что робот должен быть уничтожен.
Он решил пустить в ход свои новые, с таким трудом
приобретенные качества и раз навсегда отделаться от
пагубного невроза, не отстающего от него ни на шаг. Если
придется заплатить жизнью, - ну что ж, напомнил себе
Настойч, меньше чем год назад я соглашался расстаться с нею
по гораздо менее серьезным причинам.
Он восстановил контакт с кротами и поговорил с ними на
эту тему. Кроты согласились помочь ему, ибо даже у этих
смирных существ было какое-то понятие о возмездии. Они
подсказали несколько идей, удивительно похожих на
человеческие, поскольку кроты тоже умели воевать. Они
объяснили Настойчу, что надо сделать, и тот обещал
попробовать.
Через неделю кроты подготовили все. Настойч нагрузил
робота корзинами с плодами и повел его в туннели, словно
пытаясь заключить новое соглашение.
Кротовый народец не показывался на глаза. Настойч и
робот забрались далеко в подземные коридоры, освещая себе
фонариками путь во мгле. Глаза-фотоэлементы робота мерцали
красным огнем, а сам он грозно высился за спиной у Настойча.
Вошли в подземную пещеру. Раздался еле слышный свист, и
Настойч метнулся в сторону.
Робот, почуяв опасность, хотел последовать за ним, но,
заторможенный своей программой незадачливости, споткнулся, и
плоды разлетелись по полу пещеры. Тут из мрака сверху
спустились канаты, которые опутали голову и плечи робота.
Он старался разорвать прочное волокно, но его опутывали
все новые и новые канаты, а он все напрягался, чтобы
разорвать узы, и из его суставов сочилось масло. Несколько
минут в пещере слышался лишь свист летящих канатов,
поскрипывание суставов робота да сухой треск рвущихся
волокон.
Настойч вернулся в пещеру и присоединился к сражению.
Нападающие связывали робота все надежнее и надежнее, пока
наконец не парализовали его окончательно и он уже не мог
найти точку опоры. А канаты все свистели в воздухе, и робот
наконец опрокинулся - исполинский канатный кокон, у которого
виднелись только ступни и голова.
Тогда кроты в восторге заверещали и попытались тупыми
землеройными когтями выцарапать роботу глаза. Однако глаза
прикрылись стальными веками. Кроты ограничились тем, что
насыпали песка в суставы, а потом Настойч растолкал тэтанцев
и попытался расплавить робота последним лучеметом.
Прежде чем металл раскалился, лучемет вышел из строя.
Роботу связали ноги и поволокли по коридору, который
заканчивался глубокой расселиной. Его сбросили в расселину,
послушали, как он стукается о гранитные стены пропасти, а
когда он упал на дно, разразились торжествующими криками.
Кроты устроили праздник. Но Настойчу было не по себе.
Он вернулся в хижину и двое суток отлеживался в кровати,
твердя себе снова и снова, что ведь не человека он убил и
даже не мыслящее существо, а всего-навсего уничтожил опасную
машину.
Однако он не мог забыть молчаливого спутника, который
сражался вместе с ним против птиц, сеял на его полях и все
ломал, он был неуклюж на его, Настойча, лад - на такой лад,
что уж кто-кто, а Настойч способен это понять и простить.
Некоторое время спустя он чувствовал себя так, как если
бы отмерла часть его души. Но вечерами его навещали кроты и
утешали, да и надо было работать на полях и складах.
Наступила осень - пора уборки урожая. Настойч взялся за
дело. Вскоре после исчезновения робота в нем опять
пробудилась прежняя склонность к несчастным случаям.
Настойч преодолел ее с новой верой в себя. К первому снегу
работа по уборке урожая и консервированию продуктов была
завершена. Близился к концу год пребывания Настойча на
Тэте.
По радио он послал Гаскеллу подробный отчет об
опасностях, достоинствах и потенциальных возможностях
планеты, сообщил о соглашении с кротовым народцем и
рекомендовал планету для заселения. Через две недели
Гаскелл откликнулся.
- Хорошо потрудились, - сказал он Настойчу. - Правление
считает, что Тэта, безусловно, соответствует требованиям
минимальной жизнеспособности. Мы немедленно высылаем
корабль с колонистами.
- Значит, испытание закончено? - спросил Настойч.
- Вот именно. Корабль прибудет месяца через три.
Возможно, эту партию привезу я сам. Поздравляю, мистер
Настойч. Вы станете отцом-основателем новехонькой колонии!
- Право, не знаю, как и благодарить вас, мистер Гаскелл.
- Наоборот. Кстати, как вы справились с роботом?
- Уничтожил, - ответил Настойч и рассказал о гибели
робота и позднейших событиях.
- Гм, - промычал Гаскелл.
- Вы сами говорили, что правила этого не воспрещают.
- Так оно и есть. Робот входит в ваше снаряжение, так
же, как лучеметы, палатки и продукты питания. Как и они,
робот является одной из проблем вашего выживания. Вы вправе
были распоряжаться им как угодно.
- В чем же дело?
- Да просто хотелось бы думать, что вы его действительно
уничтожили. Знаете ли, все эти модели, предназначенные для
контроля качества, рассчитаны на долгосрочную службу. В них
встроены узлы саморемонта, им сообщено острое чувство
самосохранения. Укокошить такого робота дьявольски трудно.
- По-моему, мне это удалось, - заметил Настойч.
- Будем надеяться. Но если робот уцелел, ждите
неприятных сюрпризов.
- Почему? Он будет мстить?
- Ну что вы! Робот лишен эмоций.
- Так в чем же дело?
- Вся беда вот в чем. Назначением робота было сводить на
нет всякое улучшение вашей жизнеспособности. Вот он и делал
различные пакости.
- Конечно. Значит, если он вернется, все начнется
сызнова?
- Даже хуже. Вот уже несколько месяцев, как робот
разлучен с вами. Если он еще функционирует, то в нем
накопились невостребованные бедствия. Вся жажда разрушения,
которую ему полагалось накопить за месяцы, должна найти
выход, и лишь тогда робот может вернуться к нормальной
работе. Вы меня поняли?
Настойч нервно откашлялся.
- И, само собой, он уж постарается разрядить их
побыстрее, чтобы прийти в норму.
- Естественно. Так вот, корабль прибудет месяца через
три. Быстрее невозможно. Советую вам убедиться, что робот
обезврежен. Теперь нам нежелательно лишиться вас.
- Да, нежелательно, - согласился Настойч. - Я сейчас же
займусь этим вопросом.
Он захватил все необходимое и поспешил в туннели. Кроты,
которым он объяснил положение вещей, проводили его к
расселине. Оснащенный паяльной лампой, ножовкой, кувалдой и
долотом, Настойч стал медленно спускаться по крутому склону
расселины.
Он быстро отыскал на дне место падения робота. Там,
между двумя валунами, торчала цельная металлическая рука,
вырванная из плечевого сустава, Чуть подальше он нашел
осколки разбитого глаза-фотоэлемента и наткнулся на пустой
кокон из порванных, разлохмаченных канатов.
Самого же робота нигде не было.
Настойч взобрался вверх по склону, предупредил кротов об
опасности и занялся приготовлениями.
Двенадцать дней прошли мирно. На тринадцатый вечер
перепуганный крот принес Настойчу весть. В туннелях снова
появился робот; он шествует темными подземными ходами,
сверкая единственным уцелевшим глазом, и безошибочно
пробирается по лабиринту в главный коридор.
Подготовленные к его появлению, тэтанцы встретили его
канатами, но робот уже извлек уроки из прошлого. Он
увернулся от бесшумно падающих петель и напал на кротов.
Шестерых он убил, а остальных обратил в бегство.
Выслушав новости, Настойч коротко кивнул, отпустил крота
и возобновил работу. Линию обороны в туннелях он уже
наладил. Теперь же он разложил перед собой на столе четыре
неисправных лучемета, разобранных до винтика. Работая без
справочников и пособий, он пытался из четырех комплектов
деталей собрать одно действующее оружие.
Он работал до поздней ночи - тщательно проверял каждую
деталь и укладывал на место в корпус. Крохотные детальки
расплывались перед глазами, пальцы одеревенели и разбухли,
точно сосиски. Крайне осторожно, пользуясь пинцетом и
лупой, он приступил к сборке оружия.
Внезапно раздался трубный звук - ожил приемопередатчик.
- Антон, - спрашивал Гаскелл, - что слышно о роботе?
- Вот-вот явится, - ответил Настойч.
- Этого я и боялся. Послушайте, мне удалось дозвониться
на завод-изготовитель. Мы крупно повздорили, но я добился
разрешения вывести робота из строя и получил подробную
инструкцию.
- Спасибо, - сказал Настойч. - Говорите скорее, как это
делается.
- Необходимо следующее оборудование: источник
электроэнергии, дающий ток двадцать пять ампер под
напряжением двести вольт... Даст ваш генератор такой ток?
- Даст. Продолжайте.
-... Медный стержень, серебряная проволока и щуп,
сделанный из непроводящего материала, например из дерева.
Все это монтируется в следующем...
- Мне ни за что не успеть, - заметил Настойч, - но
говорите.
В рации что-то громко зажужжало.
- Гаскелл! - вскричал Настойч.
Рация умолкла. Из хижины с радиоаппаратурой донесся шум
- там что-то рухнуло. Затем на пороге появился робот.
У него не было левой руки и правого глаза, но узел
саморемонта залечил пораненные места. Теперь робот был
тускло-черный, а на груди и боках у него проступили полоски
ржавчины.
Настойч перевел глаза на почти собранный лучемет и стал
прилаживать последние детали.
Робот направился к человеку.
- Ступай наруби дров, - распорядился Настойч самым
естественным тоном, на какой только был способен.
Робот остановился, повернулся, взял топор и после
некоторого колебания вышел из комнаты.
Настойч окончил работу и стал завинчивать крышку.
Робот отбросил топор и снова повернулся, раздираемый
противоречивыми командами. Настойч рассчитывал, что в
результате конфликта в какой-нибудь схеме расплавится
предохранитель. Однако робот принял решение и устремился к
Настойчу.
Настойч навел на врага лучемет и спустил курок. Сгусток
энергии остановил робота на полпути. Металлическая кожа
мгновенно раскалилась докрасна.
Тут лучемет опять вышел из строя.
Настойч выругался, замахнулся тяжелым оружием и швырнул
им в единственный глаз робота, но промахнулся. Лучемет
отскочил от металлического лба.
Оглушенный робот искал человека ощупью. Настойч
увернулся от его руки и, выбежав из хижины, устремился к
черному устью туннеля. Войдя туда, он бросил взгляд назад и
увидел, что робот продолжает погоню.
Настойч прошел по туннелю несколько сот метров, включил
фонарик и стал поджидать робота.
Как только Настойч убедился, что робот не уничтожен, он
тщательно обдумал план действий.
Первой его мыслью, естественно, было скрыться. Но робот,
способный двигаться не отдыхая, догонит его без труда.
Бесцельно петлять по лабиринту туннелей тоже не годится.
Пришлось бы делать привалы, чтобы поесть, напиться и
отоспаться. А роботу привалы не нужны.
Поэтому Настойч устроил в туннелях множество ловушек и на
них-то возлагал все надежды. Хоть одна да сработает. В
этом он не сомневался.
Но, даже твердя себе слова утешения, Настойч содрогался
при мысли о множестве несчастий, которые накопил для него
робот: о месяцами не заживающих переломах, трещинах ребер,
вывихнутых лодыжках, о рубленых ранах, порезах, укусах,
инфекционных и хронических болезнях. Все это робот вывалит
на него в один прием, чтобы поскорее возобновить текущую
деятельность.
Нет, Настойчу никак не пережить этой полосы несчастий.
Ловушки обязательно должны сработать!
Вскоре послышались громовые шаги робота, а затем появился
и он сам. Увидев Настойча, он заспешил к нему.
Настойч побежал по туннелю со скоростью спринтера, потом
свернул в более узкий проход. Робот постепенно сокращал
разделяющую их дистанцию.
Добежав до характерного обнажения пород, Настойч
оглянулся, чтобы прикинуть дистанцию, и дернул веревку,
запрятанную в скалах.
Кровля туннеля обвалилась, засыпав робота тоннами земли и
камней. Сделай робот еще шаг вперед - и он оказался бы
погребенным.
Однако, мгновенно Оценив ситуацию, он вихрем отпрянул
назад. Его запорошило землей, мелкие камешки забарабанили
по голове и плечам. Но основная масса породы миновала его.
Когда упала последняя песчинка, робот перелез через
новоявленный холм и продолжил погоню.
Настойч выбивался из сил. Неудача с ловушкой
обескуражила его. Однако, напомнил он себе, впереди есть
кое-что почище. Вторая ловушка наверняка прикончит
несносную машину.
Они бежали по извилистому туннелю, где путь освещался
лишь редкими вспышками фонарика Настойча. Робот снова
догонял человека. Настойч выбежал на прямой участок и
ускорил бег.
Он пересек клочок земли, который ничем не отличался от
всякого другого. Но, как только туда, громыхая, ступил
робот, земля расступилась. Настойч все тщательно рассчитал.
Ловушка, выдерживающая его вес, тотчас рухнула под тяжестью
робота.
Робот замахал рукой, ища, за что бы ухватиться. Между
пальцами у него заструилась земля, и он соскользнул в
капкан, который смастерил Настойч, - конусообразную яму,
стенки которой сходились книзу наподобие гигантской воронки,
где робот должен был заклиниться на веки вечные.
Однако робот широко растопырил ноги, раздвинув их почти
под прямым углом к туловищу. Суставы его затрещали - с
таким усилием вонзил он пятки в пологие стенки ямы; под его
тяжестью со стенок посыпалась земля, но они выдержали.
Роботу удалось притормозить, не долетев до дна.
Рукой робот выдолбил в земле глубокие упоры. Он вытащил
одну ногу, нащупал упор, поставил ее туда; потом вытащил
другую ногу. Медленно, но верно робот выбирался из плена, и
Настойч снова пустился бегом.
Теперь он дышал тяжело и прерывисто, а в боку у него
кололо. Робот бежал быстрее, чем раньше, и Настойчу стоило
немалых усилий оставаться впереди.
Как он рассчитывал на эти две ловушки! Теперь осталось
только одна. Очень хорошая, но связана с риском.
Головокружение все усиливалось, но Настойч заставил себя
сосредоточиться. Когда остается последняя ловушка, надо
учитывать каждую мелочь. Он миновал камень с белой пометкой
и выключил фонарик. Тут он сбавил скорость и, отсчитывая
шаги, дождался, пока робот не очутился прямо у него за
спиной и едва не сгреб его пятерней за шиворот.
Восемнадцать... девятнадцать... двадцать!
На двадцатом шаге Настойч нырнул головой во мрак.
Несколько секунд он, казалось, парил в воздухе. Потом упал
в воду, нырнул на небольшую глубину, выплыл на поверхность и
стал выжидать.
Робот зашел слишком далеко, чтобы остановиться. С
оглушительным всплеском он угодил в подземное озеро, яростно
захлопал руками и ногами, поднимая тучи брызг, и наконец с
бульканьем скрылся под водою.
Услыхав это бульканье, Настойч поплыл к другому берегу,
благополучно добрался до него и вылез из ледяной воды.
Несколько минут он дрожал на скалах, облепленных илом.
Потом заставил себя ползти на четвереньках дальше по берегу,
к тайнику, где он припас дрова, спички, виски, одеяла и
сухую одежду.
Еще несколько часов Настойч сушился, переодевался и
разводил костер. Он поел, напился и стал разглядывать
неподвижную гладь подземного озера. Задолго до сегодняшних
приключений он измерил его глубину с помощью
тридцатиметрового лота и не достиг дна. Быть может, это
озеро бездонное. А скорее всего, из него берет начало
подземная река с быстрым течением, которое унесет робота
далеко, на долгие недели, даже месяцы. Или...
Он услышал тихий плеск и направил в ту сторону луч
фонарика. Из воды высунулась голова робота, за нею
показались плечи и торс.
Очевидно, озеро не было бездонным. Должно быть, робот
пересек его по дну и вскарабкался на крутой берег.
Робот стал взбираться вверх по илистым скалам. Настойч
устало поднялся на ноги и бросился бежать.
Последняя ловушка тоже оказалась бесполезной, и робот
теперь надвигался на него, чтобы умертвить. Настойч мчался
к выходу из туннеля. Ему хотелось погибнуть при свете
солнца.
Передвигаясь рысцой, Настойч вывел робота из туннеля на
крутой склон горы. Дыхание жгло ему глотку, мускулы живота
напряглись до боли. Он бежал, прикрыв глаза, голова
кружилась от изнеможения.
Ловушки не помогли. Как это он раньше не понял, что они
наверняка не помогут? Робот - часть его самого, его невроз,
который хочет его доконать. Может ли человек перемудрить
самую мудреную часть самого себя? Правая рука всегда
узнает, что творит левая, и даже самые хитроумные уловки
лишь ненадолго обманывают искуснейшего из обманщиков.
"Не с того конца я взялся за дело, - думал Настойч, когда
лез вверх по склону. - Обман к свободе не приведет.
Надо..."
Робот чуть не ухватил его за ногу, грубо напомнив о
разнице между теоретическими и практическими познаниями.
Настойч рванулся вперед и принялся бомбардировать его
камнями. Отмахнувшись от них, как от мух, робот полез
дальше по склону.
Настойч срезал угол по почти отвесной скале. Свободы
обманом не добьешься, твердил он себе. Обман непременно
подведет. Выход -в перемене! Выход - в покорении, но не
робота, а того, что олицетворяет робот.
Самого себя!
Он был в полубреду, мысли текли бесконтрольно. Он
убеждал себя: если побороть ощущение сходства с роботом, то
робот явно перестанет быть его, Настойча, неврозом! Он
превратится в обыкновенный невроз и потеряет власть над
Настойчем.
Нужен сущий пустяк: исцелиться от невроза (пусть хоть на
десять минут) - и робот не причинит ему вреда!
Отхлынула усталость, и Настойча переполнила необычная,
опьяняющая самоуверенность. Он дерзко пробежал по
хаотическому нагромождению камней - подходящему местечку для
того, чтобы вывихнуть лодыжку или сломать ногу. Годом, даже
месяцем раньше с ним бы здесь непременно что-нибудь
произошло. Однако переродившийся Настойч, уподобясь
полубогу, легко перемахнул через огромные камни.
Робот, однорукий и одноглазый, упрямо принял несчастье на
себя. Он зацепился за что-то и во весь рост растянулся на
острых камнях. Когда робот, поднявшись, снова пустился в
погоню за Настойчем, он заметно хромал.
Окрыленный успехом, но предельно настороженный, Настойч
уперся в гранитную стену и прыгнул на выступ - едва заметную
серую тень. На какую-то страшную долю секунды он повис в
воздухе, но тут, когда пальцы его чуть не соскользнули со
стены, он нащупал ногой опору. Не колеблясь, он подтянулся
на руках и спрыгнул по другую сторону стены.
За ним, громко скрипя суставами, последовал робот. Он
повредил себе палец - раньше нечто подобное случилось бы с
Настойчем.
Настойч перескакивал с валуна на валун. Робот, то и дело
скользя и оступаясь, приближался. Настойчу все было
безразлично. Ему пришло в голову, что свойственная ему
склонность к несчастным случаям подготовила его к этому
решающему мигу. Теперь наступил отлив. Наконец-то Настойч
стал тем, к чему его предназначала природа, - он приобрел
иммунитет к несчастным случаям!
Робот пополз за ним по сверкающей поверхности белого
камня. Опьяненный крайней уверенностью в своих силах,
Настойч столкнул вниз несколько валунов и закричал во все
горло, чтобы вызвать обвал.
Камни зашевелились, а над собой он услышал глухой грохот.
Настойч укрылся за валуном, избежав простертой ручищи
робота, и обнаружил, что дальше отступать некуда.
Он оказался в низенькой и неглубокой пещерке. Перед ним,
загородив вход, вырос робот и отвел назад свой железный
кулак.
При виде бедного, неуклюжего робота, подверженного
несчастным случаям, Настойч разразился хохотом. Но тут
робот выбросил вперед кулак, вложив в удар всю свою силу.
Настойч увернулся, но в этом не было нужды. Неуклюжий
робот и так промазал по меньшей мере на сантиметр. Как раз
такой ошибки и следовало ждать от нелепого создания, раба
нелепых несчастных случаев.
Сила отдачи отбросила робота, он пошатнулся. Отчаянно
стараясь удержать равновесие, он балансировал на краю скалы.
Всякому нормальному человеку или роботу это удалось бы. Но
не рабу несчастных случаев. Он упал ничком, разбив при
падении единственный глаз, и покатился по склону.
Настойч выглянул было из пещеры, чтобы подтолкнуть
падающего, но тотчас поспешно забился в самый дальний угол.
Вместо него дело сделал обвал - он покатил быстро
уменьшающееся черное пятно по пыльно-белому склону горы и
забросал тоннами камней.
Настойч, усмехаясь, наблюдал за происходящим. Потом стал
спрашивать себя, что он, собственно говоря, здесь делает.
Тут-то его и начала бить дрожь.
Спустя несколько месяцев Настойч стоял у сходней
колонистского судна "Кучулэйн" и смотрел, как на зимнюю,
залитую солнцем Тэту высаживаются колонисты. Среди них были
люди самые различные.
Все они отправились на Тэту, чтобы начать новую жизнь.
Каждый был кому-то дорог, по крайней мере самому себе, и
каждый заслуживал какого-то шанса на жизнь независимо от
степени своей жизнеспособности.
Не кто иной, как он, Антон Настойч, разведал для этих
людей минимальные возможности существования на Тэте и в
какой-то степени вселил надежду в самых неспособных - в
неумеек, которым тоже хочется жить.
Он отвернулся от потока первых поселенцев и по служебной
лестнице поднялся на судно. В конце коридора он вошел в
каюту Гаскелла.
- Ну что, Антон, - спросил Гаскелл, - как они вам
показались?
- По-моему, хорошие ребята, - ответил Настойч.
- Вы правы. Эти люди считают вас отцом-основателем,
Антон. Вы им нужны. Останетесь?
Настойч сказал:
- Я считаю Тэту своим домом.
- Значит, решено. Я только...
- Погодите, - прервал его Настойч. - Я еще не кончил. Я
считаю Тэту своим домом. Я хочу здесь осесть, жениться,
завести детишек. Но не сразу.
- Что такое?
- Мне здорово пришлось по душе освоение планет, - пояснил
Настойч. - Хотелось бы еще поосваивать. Одну-две планетки.
Потом я вернусь на Тэту.
- Этого я и ожидал, - с несчастным видом пробормотал
Гаскелл.
- А что тут такого?
- Ничего. Но боюсь, что нам уже не удастся привлечь вас
в качестве освоителя, Антон.
- Почему?
- Вы ведь знаете наши требования. Застолбить планету под
будущую колонию должен минимально жизнеспособный человек.
Как ни напрягай фантазию, вас уже никак не назовешь
минимально жизнеспособным.
- Но ведь я такой же, как всегда! - возразил Настойч. -
Да, на этой планете я исправился. Но вы же этого ожидали и
навязали мне робота, который все компенсировал. А кончилось
тем...
- Да, чем же кончилось?
- Что ж, кончилось тем, что я как-то увлекся. Наверное,
пьян был. Не представляю, как я мог такое натворить.
- Но ведь натворил же!
- Да. Но постойте! Пусть так, но ведь я еле в живых
остался после опыта - всего этого опыта на Тэте. Еле-еле!
Разве это не доказывает, что я по-прежнему минимально
жизнеспособен?
Гаскелл поджал губы и задумался.
- Антон, вы почти убедили меня. Но боюсь, что вы просто
играете словами. Честно говоря, я больше не могу считать
вас человекоминимумом. Боюсь, придется вам смириться со
своим жребием на Тэте.
Настойч сник. Он устало кивнул, пожал Гаскеллу руку и
повернулся к двери. Поворачиваясь, он задел рукавом
чернильный прибор и смахнул его со стола. Настойч кинулся
его поднимать и грохнулся головой о стол. Весь забрызганный
чернилами, он помедлил, зацепился за стул, упал.
- Антон, - нахмурился Гаскелл, - что за представление?
- Да нет же, - сказал Антон, - это не представление, черт
возьми!
- Гм. Любопытно. Ну, вот что, Антон, не хочу вас
слишком обнадеживать, но возможно - учтите, не наверняка,
только возможно...
Гаскелл пристально поглядел на разрумянившееся лицо
Настойча и разразился смехом.
- Ну и пройдоха же вы, Антон! Чуть не одурачили меня! А
теперь, будьте добры, проваливайте отсюда и ступайте к
колонистам. Они воздвигают статую в вашу честь и, наверное,
хотят, чтобы вы присутствовали на открытии.
Пристыженный, но невольно ухмыляющийся Антон Настойч ушел
навстречу своей новой судьбе.