Жорж Сименон
   
                           Мегрэ и незнакомка

Файл с книжной полки Несененко Алексея

OCR: Несененко Алексей март 2005

   
                             ГЛАВА ПЕРВАЯ,
   
   в которой инспектор Лоньон обнаруживает труп и сетует на то, что у 
него этот труп забрали
   
   Мегрэ зевнул и отодвинул бумаги на край стола.
   - Подпишите, ребята, и пойдете спать.
   Под "ребятами" разумелись, видимо, трое самых здоровенных громил, 
которые прошли за последний год через уголовную полицию. Один из них, 
откликавшийся на имя Деде, смахивал на гориллу, а самый хрупкий из 
всех, тот, у кого под глазами темнел синяк, свободно мог бы 
зарабатывать себе на хлеб в качестве ярмарочного борца.
   Жанвье придвинул к ним бумагу, перо, и теперь, когда признание было 
у них наконец вырвано, они, больше не давая себе труда спорить и даже 
не читая протокола допроса, с отвращением подмахивали его. Мраморные 
часы на камине показывали начало четвертого, и большинство кабинетов 
на Ке дез Орфевр <Одна из набережных Сены в Париже, на которой 
находится уголовная полиция.> было погружено во мрак. С набережной уже 
давно не доносилось никакого шума, кроме отдаленного гудка или визга 
тормозов такси, которое занесло на мокрой мостовой. Когда накануне 
утром эту троицу доставили сюда, кабинеты также были пусты, потому что 
еще не пробило девять и сотрудники только шли на службу. Но уже тогда 
лил дождь, мелкий, тоскливый, нескончаемый.
   И часов двадцать с лишним их держали в этих стенах, то втроем, то 
поодиночке, а Мегрэ и пятеро его подчиненных, сменяясь, не давали им 
ни минуты покоя.
   - Дубы! - определил комиссар, едва взглянув на них. - Провозимся 
долго.
   "Дубы", то есть упрямцы, не раскалываются дольше всех. Им кажется, 
что, не отвечая на вопросы или отвечая невесть что и противореча себе 
каждые пять минут, они сумеют выпутаться. Считая себя хитрее 
остальных, они поначалу всегда хорохорятся. Дескать, на, возьми меня 
голыми руками!
   Несколько месяцев подряд они орудовали в районе улицы Лафайет, и 
газеты называли их "стеноломами". Наконец по анонимному телефонному 
звонку их удалось взять.
   В чашках еще чернела гуща, на плитке стояла маленькая эмалированная 
кофейница. Лица у всех осунулись, посерели. Мегрэ так накурился, что у 
него першило в горле, и он поклялся себе, что, сплавив эту компанию, 
тут же предложит Жанвье пойти куда-нибудь поесть лукового супа. Спать 
ему расхотелось.
   - Позови Ваше, пусть уведет.
   В тот момент, когда троицу выводили из комнаты инспекторов, 
зазвонил телефон. Мегрэ снял трубку и услышал:
   - Это ты?
   Он нахмурился, помолчал. На другом конце провода переспросили:
   - Жюсьё?
   Так звали инспектора, которому предстояло бы дежурить этой ночью, 
если бы Мегрэ в десять вечера не отправил его домой.
   - Нет, Мегрэ, - пробурчал он.
   - Прошу прощенья, господин комиссар. Это Ремон с Центрального.
   Звонили из соседнего здания, где расположен огромный зал, куда 
стекаются все вызовы полиции. Как только разбивается стекло на одной 
из красных колонок, разбросанных по Парижу, на карте города, 
занимающей целую стену, загорается маленькая лампочка, и дежурный 
втыкает штекер в одно из телефонных гнезд.
   - Центральный слушает.
   Сообщают то о драке, то о заартачившемся пьянице; порой вызывает 
подмогу патрульный. Человек на Центральном сует штекер в другое гнездо.
   - Пост на улице Гренель? Ты, Жюстен? Машину на Набережную к дому 
двести десять.
   Ночью на Центральном дежурит несколько человек; они тоже, конечно, 
варят себе кофе. Порой, когда случается серьезное происшествие, 
поднимают на ноги уголовную полицию. А иногда, бывает, звонят на
   Набережную, чтобы перемолвиться с приятелем. Мегрэ был знаком с Ремоном.
   - Жюсьё ушел, - ответил он. - У тебя к нему что-нибудь важное?
   - Только одно: на площади Вентимиль обнаружен труп девушки.
   - Подробностей никаких?
   - Наши из второго квартала, наверно, уже на месте. Вызов поступил 
ко мне три минуты назад.
   - Благодарю.
   Трех громил увели из кабинета. Жанвье вернулся. Веки у него слегка 
покраснели, как всегда после бессонной ночи, щетина отросла и 
придавала ему нездоровый вид.
   Мегрэ влез в пальто, поискал шляпу.
   - Идем?
   Они спустились по лестнице. Есть луковый суп обычно ходили на 
Центральный рынок. Во дворе перед шеренгой небольших черных 
автомобилей Мегрэ заколебался.
   - На площади Вентимиль найдена мертвая девушка, - бросил он. Затем 
тоном человека, который ищет предлог не ложиться спать, добавил: - 
Съездим поглядим?
   Жанвье сел за руль одной из машин. Оба они слишком отупели от 
бесконечного допроса, чтобы разговаривать.
   Мегрэ как-то не подумал, что 2-й квартал - участок инспектора 
Лоньона, которого сослуживцы прозвали Невезучим. Впрочем, приди это 
комиссару в голову, все равно ничего бы не переменилось: Лоньон ведь 
не обязательно дежурит сегодня ночью в участке на улице Ларошфуко.
   Улицы были пустынные, мокрые; в воздухе висела водяная пыль, и 
BOKpvr фонарей мерцали радужные ореолы; изредка вдоль стен домов 
мелькали чьи-то силуэты. Кафе на углу улицы Монмартр было еще открыто, 
а дальше они увидели сверкающие вывески нескольких ночных заведений и 
такси, выстроившиеся в ожидании вдоль тротуаров.
   Расположенная в двух шагах от площади Бланш площадь Вентимиль 
походила на мирный островок. Посреди нее стояла полицейская машина. У 
ограды крошечного сквера человек пять сгрудились вокруг простертой на 
асфальте фигурки в светлом.
   Мегрэ сразу узнал маленького, тощего Лоньона. Невезучий отошел в 
сторону - посмотреть, кто приехал, и тоже узнал Мегрэ и Жанвье.
   - Катастрофа! - проворчал комиссар.
   Теперь Лоньон наверняка решит, что Мегрэ сделал это нарочно. Здесь 
участок Лоньона, его владения. Убийство случилось во время его 
дежурства, и, возможно, - оно - тот шанс отличиться, которого он ждал 
столько лет. Надо же, чтобы почти одновременно с ним сцепление 
случайностей привело на место происшествия и Мегрэ!
   - Вас вызвали по телефону? - недоверчиво спросил Невезучий, уже 
уверенный, что против него составили заговор.
   - Я был на Набережной. Позвонил Ремон. Я решил взглянуть - как и что.
   Но, даже щадя обидчивого Лоньона, комиссар не мог уехать, не узнав, 
в чем дело.
   - Мертва? - осведомился он, указывая на лежавшую на тротуаре 
женщину.
   Лоньон утвердительно кивнул. Над трупом стояли трое полицейских в 
форме и парочка, которая, как потом доложили комиссару, проходила 
мимо, заметила тело и подняла тревогу. Случись это чуть в стороне, 
хотя бы шагах в ста, давно бы уже собралась целая толпа, но по ночам 
на площади Вентимиль мало народа.
   - Кто она?
   - Неизвестно. Документов при ней нет.
   - Сумочка?
   - Тоже.
   Мегрэ подошел поближе и нагнулся. Молодая женщина лежала на правом 
боку, прильнув щекой к мокрому асфальту. Одна нога была разута.
   - Туфлю не нашли?
   Лоньон покачал головой. Было как-то непривычно видеть пальцы ноги 
сквозь шелковый чулок. Покойница была в вечернем платье из бледно-
голубого атласа, казавшемся - может быть, из-за позы - великоватым для 
нее.
   Лицо было молодое. Мегрэ подумал, что ей вряд ли больше двадцати.
   - Врач вызван?
   - Жду. Пора бы ему уже приехать. Мегрэ повернулся к Жанвье.
   - Сходи позвони в антропометрическую службу. Пусть пришлют 
фотографов.
   Крови на платье не было. Электрическим фонариком, взятым у одного 
из полицейских, комиссар осветил лицо, и ему показалось, что один глаз 
несколько опух, а верхняя губа вздулась.
   - Она без пальто? - задал он новый вопрос.
   Шел март. Воздух был теплый, но не настолько, чтобы ночью, тем 
более дождливой, разгуливать в легком платье, открывавшем плечи и 
державшемся на узеньких бретельках.
   - Похоже, убили не здесь, - мрачно заметил Лоньон, который помогал 
комиссару с видом человека, выполняющего свой долг, но лично никак не 
заинтересованного.
   Он умышленно старался держаться в стороне. Жанвье направился к 
одному из баров на площади Бланш - оттуда можно позвонить. Вскоре 
подъехало такси - прибыл местный врач.
   - Можете осмотреть ее, доктор, только не меняйте положение тела до 
приезда фотографов. Сомнений никаких: мертва.
   Врач наклонился, пощупал пульс, потрогал грудь, выпрямился и с 
безразличным видом присоединился к окружающим.
   - Идем? - спросила женщина, беря мужа под руку: она озябла.
   - Надо еще подождать.
   - Чего?
   - Не знаю. Что-то ведь будут делать. Мегрэ повернулся к ним.
   - Вы сообщили свою фамилию и адрес?
   - Да, вот этому господину. Они указали на Лоньона.
   - В котором часу вы наткнулись на тело? - Супруги переглянулись.
   - Из кабаре мы вышли в три.
   - В пять минут четвертого, - поправила жена. - Когда ты одевался, я 
посмотрела на свои часы.
   - Неважно. Сюда мы добрались за три-четыре минуты. Стали огибать 
площадь, и вдруг вижу - на тротуаре светлое пятно.
   - Она была уже мертва?
   - Думаю, да. Во всяком случае, не шевелилась.
   - Вы к ней не притрагивались? Муж отрицательно качнул головой.
   - Я послал жену за полицией. На углу бульвара Клиши есть участок. Я 
это знаю: мы живем в двух шагах оттуда, на бульваре Батиньоль.
   Жанвье не замедлил вернуться.
   - Будут через несколько минут, - доложил он.
   - Полагаю, что Мерса не оказалось на месте?
   Непонятно почему, но у Мегрэ сложилось впечатление, что дело 
предстоит запутанное. Он ждал с трубкой во рту, засунув руки в карманы 
и время от времени поглядывая на тело. Голубое платье, далеко не 
новое, выглядит не очень свежо, ткань самая обычная. Оно вполне могло 
принадлежать одной из платных партнерш, работающих в заведениях 
Монмартра. Туфелька, серебристая, с очень высоким каблуком и сильно 
протертой подошвой, тоже могла свидетельствовать, что ее владелица 
зарабатывала на жизнь именно этим ремеслом.
   Первое, что пришло Мегрэ в голову, была мысль о такой вот платной 
партнерше: возвращалась домой, а тут кто-то напал и вырвал сумочку. Но 
в этом случае не исчезла бы вторая туфля, да и пальто жертвы грабитель 
не стал бы уносить.
   - Убили наверняка не здесь, - вполголоса сказал он Жанвье. 
Навостривший уши Лоньон поймал реплику, но промолчал и лишь 
ухмыльнулся: он первый выдвинул эту версию.
   Если ее убили не на площади, зачем было перевозить тело сюда? 
Убийца вряд ли тащил молодую женщину на спине. Значит, воспользовались 
машиной. В таком случае проще было бы спрятать труп на каком-нибудь 
пустыре или бросить в Сену.
   Мегрэ не признавался себе, что больше всего заинтригован лицом 
потерпевшей. Пока что он видел его только в профиль. Уж не следы ли 
побоев придают ему такой обиженный вид? Точь-в-точь 
раскапризничавшаяся девочка. Мягкие, откинутые назад каштановые волосы 
вьются от природы. Косметику немного смыло дождем, но это не старит и 
не портит лица, а, напротив, делает моложе и привлекательнее.
   - На минутку, Лоньон.
   Мегрэ отвел инспектора в сторону.
   - Слушаю, шеф.
   - У вас сложилась версия?
   - Вы же знаете, у меня версии не складываются. Я всего лишь 
квартальный инспектор.
   - И вы никогда не видели эту девушку?
   Лоньон лучше, чем кто-либо, знал район площадей Бланш и Пигаль.
   - Никогда.
   - Она - платная партнерша?
   - Если даже да, то не на постоянной работе. Я их почти всех знаю.
   - Вы мне понадобитесь.
   - Могли бы об этом не говорить - я и так с полным удовольствием... 
Раз дело берет на себя Ке дез Орфевр оно уже не в моем ведении. Прошу 
отметить, я не протестую. Все нормально. Я привык. Приказывайте, я 
сделаю все, что в силах.
   - Было бы неплохо уже сейчас потолковать со швейцарами ночных 
заведений.
   - Иду, - вздохнул Лоньон, метнув взгляд на распростертое тело.
   Он явно решил, что удаляют его нарочно. Пересек улицу обычной 
усталой походкой, даже не дал себе труда обернуться.
   Подъехала машина антропометрической службы. Один из полицейских 
силился оттеснить подоспевшего пьяницу, который возмущался, почему 
"дамочке" не оказывают первую помощь.
   - Все вы, фараоны, одинаковые. Тут выпьешь лишний глоток...
   Фотографы кончили щелкать аппаратами, доктор склонился над телом и 
перевернул его на спину, целиком открыв лицо, которое в таком 
положении казалось еще более юным.
   - Причина смерти? - осведомился Мегрэ.
   - Проломлен череп.
   Врач ощупал голову покойной.
   - Ударили по голове чем-то тяжелым - молотком, гаечным ключом, 
свинцовой трубой, почем я знаю. До этого били по лицу - вероятно, 
кулаком.
   - Можете приблизительно определить время смерти?
   - Думаю, между двумя и тремя часами ночи. После вскрытия доктор 
Поль уточнит.
   Прибыл также фургон Института судебно-медицинской экспертизы. 
Санитары ждали команды положить тело на носилки и увезти к 
Аустерлицкому мосту.
   - Несите, - вздохнул Мегрэ и поискал глазами Жанвье. - Перекусим?
   Есть обоим уже расхотелось, но они все-таки устроились за столиком 
в какой-то пивной и, как уговорились час назад, заказали луковый суп. 
Мегрэ распорядился разослать фотографии покойной в газеты: может быть, 
их успеют поместить в утренние выпуски.
   - Поедете? - спросил Жанвье.
   Мегрэ знал, что он имеет в виду морг, именовавшийся теперь 
Институтом судебно-медицинской экспертизы.
   - Думаю заглянуть.
   - Доктор Поль тоже будет. Я ему позвонил.
   - Кальвадос?
   - Пожалуй.
   За соседним столиком ели тушеную кислую капусту две платные 
партнерши, обе в вечерних платьях, и Мегрэ внимательно наблюдал за 
ними, словно пытаясь уловить даже самые тончайшие различия между этими 
женщинами и юной покойницей.
   - Ты к себе?
   - Нет, провожу вас, - решил Жанвье.
   Была половина пятого, когда они добрались до Института судебно-
медицинской экспертизы, где только что появившийся доктор Поль 
натягивал белый халат; к нижней губе у него, как всегда перед 
вскрытием, приклеилась недокуренная сигарета.
   - Осмотрели ее, доктор?
   - Да, взглянул.
   Труп лежал на мраморном столе, и Мегрэ отвел глаза.
   - Что вы обо всем этом думаете?
   - Лет, по-моему, девятнадцать - двадцать. Здоровье в порядке, хотя, 
боюсь, недоедала.
   - Девушка из кабаре?
   Доктор Поль сверкнул хитрыми маленькими глазками.
   - Вы хотите сказать: такая, которая спит с клиентами?
   - Примерно это.
   - Тогда отвечаю: нет.
   - Почему так категорично?
   - Потому что эта девушка никогда ни с кем не спала.
   Жанвье, который машинально разглядывал тело, покраснел и отвернулся.
   - Вы уверены?
   - Вполне.
   Врач натянул резиновые перчатки, разложил инструменты на 
эмалированном столике.
   - Будете присутствовать?
   - Нет, подождем рядом. Это надолго?
   - Меньше чем на час. Зависит от того, что я обнаружу. Анализ 
содержимого желудка нужен?
   - Желателен. Почем знать?..
   Мегрэ и Жанвье вышли в соседний кабинет, где уселись с покорным, как в 
зале ожидания, видом. У обоих перед глазами стояло молодое белое тело.
   - Я все думаю, кто она, - заговорил Жанвье после долгого молчания. 
- Вечернее платье надевают только в театр, в некоторые ночные 
заведения на Монмартре да на светские приемы.
   Обоих мучила одна и та же мысль. Что-то не вяжется. Светские 
приемы, куда являются в вечернем туалете, бывают не часто, да и вряд 
ли увидишь там такое дешевое и несвежее платье, как у неизвестной.
   С другой стороны, после слов доктора Поля трудно предположить, 
чтобы девушка работала в одном из злачных мест Монмартра.
   - Бракосочетание? - бросил Мегрэ, сам не веря в свое предположение. 
- Свадьба - еще один случай надеть вечерний туалет.
   - Вы так думаете?
   - Нет. 
   И Мегрэ со вздохом раскурил трубку.
   - Подождем.
   Минут десять оба молчали, потом комиссар сказал Жанвье:
   - Тебе не очень тяжело сходить за ее вещами?
   - Вы серьезно?
   Мегрэ кивнул.
   - Если, конечно, у тебя хватит духу.
   Жанвье приоткрыл дверь, исчез минуты на две и вернулся такой 
бледный, что Мегрэ испугался, как бы беднягу не вырвало. На руке 
инспектор нес голубое платье и белое белье.
   - Поль скоро закончит?
   - Не знаю. Я старался не смотреть.
   - Передай-ка мне платье.
   Оно не раз бывало в стирке и вылиняло: Мегрэ убедился в этом, 
отогнув рубчик шва. На метке значилось: "М-ль Ирен, улица Дуэ, 35-а".
   - Это возле площади Вентимиль, - заметил Мегрэ. Он осмотрел чулки, 
один из которых промок, трусики, бюстгальтер, узенький пояс с 
резинками для чулок.
   - Это все, что на ней было?
   - Да. А туфли - с улицы Нотр-Дам-де-Лоретт. Все тот же квартал! 
Если бы не заверения доктора
   Поля, все это точно подошло бы платной партнерше или женщине, 
ищущей на Монмартре приключений.
   - Может быть, Лоньон что-нибудь выяснит, - вслух подумал Жанвье,
   - Сомневаюсь.
   Обоим было не по себе: мысли их невольно возвращались к тому, что 
происходило за дверью. Отворилась она лишь через три четверти часа. 
Когда они заглянули в соседнее помещение, на столе было уже пусто и 
институтский служитель запирал один из металлических выдвижных ящиков, 
в которых хранят трупы.
   Доктор Поль снял халат, закурил сигарету.
   - Ничего особенного я не обнаружил. Смерть вызвана проломом черепа. 
Ударов, причем сильных, было нанесено несколько, минимум три. Чем - не 
сумел установить. Может, каким-нибудь инструментом, можег, медной 
каминной подставкой для дров или подсвечником. Одним словом, чем-то 
тяжелым. Девушка упала на колени и за кого-то схватилась: я обнаружил 
под ногтями волокна темной шерсти. Сейчас отправлю их в лабораторию. 
Шерсть свидетельствует, что убитая вцепилась в одежду мужчины.
   - Значит, они боролись.
   Доктор Поль распахнул стенной шкаф, где вместе с халатом, 
резиновыми перчатками и прочим держал бутылку коньяка.
   - Выпьете по глоточку?
   Мегрэ без колебаний согласился. Видя это, кивнул головой и Жанвье.
   - То, что я прибавлю, всего лишь мое личное мнение. Прежде чем 
нанести удар по голове, ее били по лицу кулаком, возможно, ладонью. Я 
сказал бы даже, что ей влепили пару хороших пощечин. Не знаю, в этот ли 
момент она рухнула на колени, но склонен в это верить. Вот тут-то, видимо, 
с ней и решили кончать.
   - Иными словами, на нее напали не сзади?
   - Конечно, нет.
   - Значит, о том, что на нее напал на улице грабитель, не может быть 
и речи?
   - На мой взгляд, нет. К тому же ничто не доказывает, что это 
произошло на улице.
   - Содержимое желудка что-нибудь прояснило?
   - Да. Анализ крови - тоже.
   - Что именно?
   По губам доктора Поля скользнула легкая улыбка, словно предупреждавшая: 
"Внимание! Сейчас я вас ошарашу".
   Он помолчал, как делал всегда, рассказывая всякие истории, по части 
которых был великий дока.
   - Она была изрядно пьяна.
   - Вы уверены?
   - Завтра вы найдете в моем заключении процент алкоголя в крови. Я 
пришлю вам также результат подробного анализа содержимого желудка, 
которым скоро займусь. В последний раз ела она часов за шесть - восемь 
до смерти.
   - А когда умерла?
   - Примерно в два часа ночи. Скорее до двух, чем позже.
   - Значит, ела в последний раз между семью и девятью вечера?
   - Ела - да, пила - позже.
   Маловероятно, чтобы тело долго пролежало на площади Вентимиль, 
прежде чем его обнаружили. Минут десять, четверть часа от силы.
   Таким образом, от смерти до момента, когда труп положили на 
тротуар, прошло по меньшей мере три четверти часа.
   - Драгоценности?
   Поль вышел в соседнюю комнату и принес пару золотых сережек с 
крохотными рубинами, выложенными в форме цветка, а также перстенек с 
рубином чуть покрупнее. Украшения, конечно, не очень дешевые, но и не 
драгоценности в полном смысле слова. Судя по стилю, все три вещички 
изготовлены лет тридцать назад, если не больше.
   - Это все? Руки осмотрели?
   Одним из талантов доктора Поля было умение определять профессию 
человека по более или менее заметной деформации рук, и это не раз 
помогало при опознании неизвестных.
   - Она занималась хозяйством, но немного. Не была ни машинисткой, ни 
портнихой. Года три-четыре назад оперирована по поводу аппендицита 
второразрядным хирургом. Вот все, что пока могу утверждать. Поедете спать?
   - Пожалуй, да, - ответил Мегрэ.
   - Доброй ночи. А я остаюсь. Заключение получите к девяти утра.
   Мегрэ вышел с Жанвье на улицу, когда на баржах, пришвартованных 
вдоль набережной, уже закопошились люди.
   - Подбросить домой, шеф?
   Мегрэ кивнул. Они миновали Лионский вокзал, куда только что прибыл 
поезд. Небо бледнело. Воздух был прохладней, чем ночью. Некоторые окна 
осветились, кое-где, направляясь на работу, замаячили прохожие,
   - На службе не появляйся до полудня.
   - А вы?
   - Тоже, наверно, посплю.
   - Доброй ночи, шеф.
   Мегрэ бесшумно поднялся по лестнице. В ту минуту, когда он вставлял 
ключ в замок, дверь отворилась. Г-жа Мегрэ в ночной рубашке щелкнула 
выключателем и теперь смотрела на мужа, щурясь от света.
   - Поздненько же ты! Который час?
   Даже когда она спала глубоким сном, ему не удавалось подняться по 
лестнице так, чтобы жена не услышала.
   - Не знаю. Шестой, по-моему.
   - Есть хочешь?
   - Нет.
   - Ложись-ка поскорей. Чашку кофе?
   - Благодарю, нет.
   Он разделся и шмыгнул в теплую постель. Но не заснул, а по-прежнему 
думал о юной покойнице с площади Вентимиль. Он слышал, как за стеной 
мало-помалу просыпается Париж и отдельные, то близкие, то далекие и 
сначала редкие звуки постепенно сливаются в привычную симфонию. 
Привратники начали вытаскивать мусорные баки на тротуар. На лестнице 
раздались шаги
   служанки молочника, расставляющей у дверей бутылки с молоком.
   Наконец г-жа Мегрэ с невероятными предосторожностями поднялась с 
постели, и комиссару пришлось сделать усилие, чтобы не выдать себя 
улыбкой. Он услышал, как она прошла в ванную, потом на кухню, зажгла 
газ, и вскоре по квартире поплыл запах кофе.
   Мегрэ вовсе не собирался умышленно отгонять сон: ему просто не 
спалось от переутомления.
   Г-жа Мегрэ вздрогнула от неожиданности, когда муж в туфлях и халате 
вошел в кухню, где она завтракала. За окном уже было светло, но лампа 
еще горела,
   - Не спишь?
   - Как видишь.
   - Позавтракаешь?
   - Если можно.
   Жена не спрашивала, почему он провел почти всю ночь не дома: она 
заметила, что пальто его промокло.
   - Ты не простыл?
   После кофе он позвонил в полицейский участок 2-го квартала.
   - Инспектор Лоньон на месте?
   Ночные заведения давно уже закрылись, и Лоньону пора было бы спать. 
Тем не менее он сидел у себя в кабинете.
   - Лоньон? Говорит Мегрэ. Есть что-нибудь новое?
   - Ничего. Я обошел все кабаре, опросил шоферов такси на стоянках.
   Мегрэ ожидал этого: ему запомнились слова доктора Поля.
   - Мне кажется, вы можете отправляться спать.
   - А вы?
   На языке Лоньона это означало: "Вы посылаете меня спать, чтобы 
продолжать расследование по-своему. А потом скажут: "Этот дурак Лоньон 
так ничего и не нашел!"
   Мегрэ подумал о тощей, болезненной г-же Лоньон, которая из-за 
бесчисленных недомоганий почти не выходит из своей квартиры на площади 
Константен-Пекёр. Возвращаясь домой, инспектор слышит лишь стоны да 
попреки; он сам делает всю домашнюю работу и ходит за покупками. "А 
под буфетом ты не забыл подмести?"
   Комиссару стало жаль Невезучего.
   - У меня тут наметилась одна зацепка. Не знаю только, стоящая ли.
   На другом конце провода - молчание.
   - Если вам действительно,/не хочется спать, заеду за вами через 
час-другой.
   - Буду у себя.
   Мегрэ позвонил на Ке дез Орфевр: пусть машина выходит за ним, но по 
дороге заедет в Институт судебно-медицинской экспертизы забрать одежду 
девушки.
   Однако, сев в ванну, он чуть не заснул, и был момент, когда его 
подмывало позвонить Лоньону, чтобы тот отправился к м-ль Ирен на улицу 
Дуэ без него.
   Дождь перестал. Небо было белое с желтоватым отливом, что позволяло 
надеяться на солнечный день.
   - Завтракать приедешь?
   - Может быть. Не знаю.
   - Ты, кажется, рассчитывал закончить следствие этой ночью?
   - Я и закончил. Речь идет о другом деле.
   Мегрэ подождал, пока у тротуара не остановилась малолитражка 
уголовной полиции. Водитель трижды просигналил. Комиссар знаком 
показал через окно - иду.
   - До скорого.
   Десять минут спустя, когда они ехали через Предместье Монмартр, он 
уже забыл, что не спал целую ночь.
   
                       ГЛАВА ВТОРАЯ,
   
   в которой Невезучий встречает старую знакомую, а Лапуэнт получает 
странное задание
   
   Инспектор ждал на тротуаре улицы Ларошфуко, и уже издали Мегрэ 
показалось, что плечи Лоньона согнулись под бременем неизбежности. На 
нем, как обычно, был вечно мятый мышино-серый костюм, такое же серое 
пальто и шляпа неприятно-коричневого оттенка. Цвет лица у него был в 
это утро желчный, вид такой, словно его мучит насморк, но объяснялось 
это отнюдь не бессонной ночью. Так он выглядел всегда и, даже вставая 
по утрам с постели, являл собой то же безотрадное зрелище.
   Мегрэ предупредил по телефону, что заедет за ним, но не просил 
ждать на улице. Лоньон нарочно встал у края тротуара, словно торчал 
там уже несколько часов. Покушаются, мол, не только на его дело, но и 
на его время, заставляя томиться на улице после бессонной ночи.
   Распахнув перед ним дверцу, Мегрэ глянул на фасад участка, где в 
неподвижном воздухе повис выцветший флаг: в этом здании комиссар 
начинал когда-то службу, и даже не инспектором, а простым 
канцеляристом.
   Лоньон молча опустился на сиденье, не поинтересовавшись, куда его 
повезут. Шофер, заранее получивший инструкции, свернул влево, в 
направлении улицы Дуэ.
   Разговаривать с Лоньоном всегда нелегко: что ему ни скажи, он все 
равно найдет повод обидеться.
   - Газету читали?
   - Не успел.
   Мегрэ вытащил из кармана только что купленную газету. На первой 
полосе помещена фотография неизвестной - одно лишь лицо со следами 
побоев под глазом и над губой. Но узнать все-таки можно.
   - Надеюсь, на Набережную уже начали звонить, - заметил комиссар.
   А Лоньон думал: "Иными словами, я зря ухлопал ночь на хождение из 
кабака в кабак, от одного шофера такси к другому. Достаточно 
опубликовать фото в газете - и сиди себе, жди звонков!"
   На губах его даже не мелькнула саркастическая улыбка. Это было 
трудно объяснимое состояние. Лицо его приняло мрачное и покорное 
выражение, словно он решил отныне служить живым укором жестокому и 
плохо устроенному обществу.
   Он не задавал вопросов. Он ведь просто малюсенькое колесико в 
полицейском механизме, а колесику объяснений не дают.
   Улица Дуэ была пустынна. Лишь в одном из подъездов на пороге стояла 
привратница. Машина затормозила у выкрашенной в сиреневый цвет лавки, 
на вывеске которой шрифтом на манер английского было начертано: 
"Мадемуазель Ирен", а ниже, помельче: "Нарядные платья".
   В пыльной витрине висело всего два платья - белое с блестками и 
черное шелковое. Мегрэ вылез, знаком велел Невезучему следовать за ним 
и, попросив шофера
   подождать, взял коричневый бумажный пакет, присланный из Института 
судебно-медицинской экспертизы.
   Толкнувшись в дверь, Мегрэ увидел, что она заперта, а ручка снята. 
Было уже больше половины десятого. Он прижался лицом к витрине, 
заметил, что в комнате над лавкой горит свет, и принялся стучать.
   Это длилось несколько минут, словно в доме не было ни души и никто 
не мог услышать поднятого шума. Лоньон, не разжимая губ, стоял рядом. 
Он не курил. Он не курит уже много лет - с тех самых пор, как болеет 
его жена, уверяющая, что от табачного дыма у нее начинается удушье.
   В конце концов из внутренней двери в лавку вышла какая-то особа и 
уставилась на обоих мужчин. Это была довольно молодая девица в красном 
халатике, который она придерживала рукой на груди. Потом она исчезла - 
наверняка отправилась кого-то предупредить, потом вернулась, прошла 
через лавку, увешанную платьями и пальто, и наконец решилась отпереть.
   - Что вам? - осведомилась она, окинув подозрительным взглядом 
сначала Мегрэ, потом Лоньона, потом пакет.
   - Мадемуазель Ирен?
   - Это не я.
   - Она дома?
   - Магазин еще не открыт.
   - Мне нужно поговорить с ней.
   - Вы от кого?
   - Я комиссар Мегрэ из уголовной полиции. Девица не удивилась и не 
испугалась. Вблизи было видно, что ей не больше восемнадцати. То ли 
еще не проснулась окончательно, то ли апатична от природы.
   - Пойду спрошу, - отозвалась она, направляясь в соседнюю комнату.
   Мегрэ расслышал, как она с кем-то шушукается. Потом - как кто-то 
встает с постели. М-ль Ирен потребовалось несколько минут, чтобы 
наспех причесаться и облачиться в халат.
   Она оказалась женщиной в годах, бледной, с большими голубыми 
глазами и редкими светлыми, но уже седоватыми у корней волосами. 
Сперва она лишь высунула голову и оглядела посетителей, а когда 
наконец вышла к ним, в руке у нее была чашка кофе.
   Заговорила она не с Мегрэ, а с Лоньоном:
   - Тебе что от меня нужно?
   - Мне - ничего. А вот комиссар Мегрэ хочет с вами побеседовать.
   - Мадемуазель Ирен? - осведомился Мегрэ.
   - Вас интересует мое настоящее имя? Пожалуйста. И урожденная Кумар, 
Элизабет Кумар. Но для моего ремесла Ирен звучит лучше.
   Мегрэ подошел к прилавку, распаковал сверток, вытащил голубое 
платье.
   - Вам знакома эта вещь?
   Не сдвинувшись с места, не пытаясь получше рассмотреть платье, она 
без колебаний подтвердила:
   - Конечно.
   - Когда вы его продали?
   - Я его не продавала.
   - Но оно от вас?
   Хозяйка даже не предложила им сесть, не выказала ни волнения, ни 
беспокойства.
   - Ну и что?
   - Когда вы видели его в последний раз?
   - А вам так важно это знать?
   - Это может быть очень важно.
   - Вчера вечером.
   - В котором часу?
   - В самом начале десятого.
   - Ваш магазин был еще открыт в девять вечера?
   - Я никогда не закрываюсь раньше двух. Чуть не каждый день бывают 
клиентки, которым приспичивает делать покупку в последнюю минуту.
   Лоньон несомненно был в курсе ее дел, но стоял с безразличным 
видом, словно все это его не касалось.
   - Ваша клиентура, вероятно, состоит в основном из платных партнерш 
и артисток кабаре?
   - Из таких и примерно таких же. Иные встают с постели в восемь 
вечера, и у них вечно не хватает чего-нибудь из одежды: чулок, пояса, 
бюстгальтера. А то вдруг заметят, что ночью порвали платье...
   - Вы только что сказали, что не продавали этого платья.
   Она повернулась к девушке, стоявшей на пороге соседней комнаты.
   - Вивиан, дай-ка мне еще кофе.
   Девушка с покорностью рабыни подошла и забрала чашку.
   - Ваша прислуга? - спросил Мегрэ, провожая ее глазами.
   - Нет, подопечная. Заявилась как-то вечером с улицы и осталась.
   Она не дала себе труда объясниться подробней. Лоньон, на которого 
она время от времени поглядывает, безусловно, в курсе дела.
   - Вернемся к вчерашнему вечеру... - начал Мегрэ.
   - Она пришла...
   - Минутку. Вы ее знали?
   - Видела один раз.
   - Когда?
   - С месяц будет.
   - Она у вас уже покупала платья?
   - Нет. Одно брала напрокат.
   - Вы даете одежду напрокат?
   - Случается.
   - Она назвала свою фамилию и адрес?
   - Конечно. Я, наверно, записала где-нибудь на бумажке... Поискать?
   - Чуть позже. В первый раз она тоже брала у вас вечернее платье?
   - Да, это же самое.
   - И тоже пришла поздно?
   - Нет, сразу после ужина, около восьми. Ей понадобилось вечернее 
платье, а купить, как она призналась, было не на что. Она спросила, 
правда ли, что я даю одежду напрокат.
   - Вам не показалось, что она не похожа на остальных ваших клиенток?
   - Все они сначала не похожи. А пройдет месяц-другой - глядишь, уже 
такие же.
   - И вы нашли ей платье по росту?
   - Да, голубое, что у вас в руках. Манекен сорок. Его брали на ночь 
чуть ли не все девицы квартала.
   - Она унесла его с собой?
   - В первый раз - да.
   - И вернула на другой день утром?
   - В полдень. Я еще удивилась, что так рано. Обычно они дрыхнут весь день.
   - Она уплатила за прокат?
   - Да.
   - И больше вы ее до вчерашнего вечера не видели?
   - Я уже сказала. Она явилась в начале десятого и спросила, у меня 
ли еще это платье. Я ответила: да. Тогда она объяснила, что на этот раз 
залога дать не может, но, если я согласна, оставит мне все, в чем пришла.
   - Она у вас и переоделась?
   - Да. Ей понадобились также туфли и что-нибудь верхнее. Я подобрала 
бархатную накидку, почти как раз по ней.
   - Как она выглядела?
   - Как женщина, которой позарез нужны вечернее платье и что-то сверху.
   - Иными словами, это казалось для нее очень важным?
   - Это всегда кажется важным.
   - Не создалось у вас впечатления, что она идет на свидание?
   М-ль Ирен пожала плечами и отхлебнула кофе, который подала Вивиан.
   - Ваша подопечная видела ее?
   - Она помогала ей переодеваться.
   - Она ничего вам не рассказывала, мадемуазель? За девушку ответила 
хозяйка:
   - Вивиан не слушает чужих разговоров. Они ее не интересуют.
   А ведь девушка, действительно, живет в каком-то призрачном мире. 
Глаза ничего не выражают. Двигается беззвучно и рядом с толстой 
торговкой платьями наводит на мысль о рабыне, а еще верней - о собаке.
   - Я подобрала ей туфли, чулки и серебристую сумочку. А что с ней?
   - Разве вы не читали газет?
   - Когда вы постучали, я еще не встала. Вивиан варила мне кофе.
   Мегрэ протянул торговке газету, она взглянула на фотографию без 
намека на удивление.
   - Она?
   - Да.
   - Вы не удивлены?
   - Я давно уже ничему не удивляюсь. Платье испорчено?
   - Вымокло под дождем, но пело.
   - Вот так всегда. Вы, наверно, хотите получить ее вещи? Вивиан!
   Девушка поняла, распахнула один из платяных шкафов и положила на 
прилавок черное шерстяное платье. Мегрэ стал искать ярлык.
   - Она сшила его сама, - сказала м-ль Ирен. - Вивиан, принеси ее 
пальто.
   Бежевое в коричневую клетку шерстяное пальто, тоже недорогое, было 
куплено в универмаге на улице Лафайет.
   - Дешевка, как видите. Туфли - не лучше. Да и комбинация.
   Все это поочередно вываливалось на прилавок. Потом рабыня принесла 
черную кожаную сумочку с белой металлической застежкой. В ней не 
оказалось ничего, кроме карандаша и поношенных перчаток.
   - Вы сказали, что ссудили ей сумочку?
   - Да. Она хотела обойтись своей. Я возразила, что та не гармонирует 
с платьем, и нашла ей вечернюю сумочку серебристого цвета. Она сунула 
туда губную помаду, пудру и носовой платок.
   - Кошелька у неё не было?
   - Может, и был. Я не обратила внимания.
   Лоньон по-прежнему сохранял такой вид, словно нечаянно присутствует 
при постороннем разговоре.
   - В котором часу она ушла?
   - Переодевание заняло минут пятнадцать.
   - Она торопилась?
   - Похоже. Несколько раз смотрела на часы.
   - На свои?
   - Я не видела на ней часов. Но у меня есть настенные - вон, над 
прилавком.
   - Когда она уходила, шел дождь. Она взяла такси?
   - Такси поблизости не оказалось. Она пошла пешком в направлении 
улицы Бланш.
   - Она назвала вам вторично свое имя и адрес?
   - Я их у нее не спросила.
   - Не поищете ли ту бумажку, где записали их первый раз?
   М-ль Ирен со вздохом зашла за прилавок и выдвинула ящик, где 
вперемешку валялись блокноты, счета, карандаши, образцы тканей и куча 
разномастных пуговиц.
   Порывшись для очистки совести, она сказала:
   - Понимаете, мне хранить адреса ни к чему: живут эти девицы обычно 
в меблирашках и меняют их чаше, чем комбинацию. Когда нечем платить за 
квартиру - просто исчезают и... Нет, тут не то. Насколько помнится, 
она жила в нашем квартале на какой-то улице, которую все знают. А вот 
бумажки не нахожу. Если она так уж нужна, поищу потом и позвоню вам.
   - Пожалуйста.
   - А этот работает с вами? - спросила она, указывая на Лоньона. - Он 
многое может обо мне порассказать! Но он же и подтвердит, что я вот 
уже много лет, как завязала. Скажи, нет?
   Мегрэ сложил одежду покойной в коричневый пакет.
   - А голубое платье вы мне не оставите?
   - Пока нет. Вам его вернут позже.
   - Ну что ж...
   Уходя, Мегрэ задал последний вопрос:
   - Вчера, явившись к вам, она попросила любое платье или то, которое 
уже брала?
   - То, которое брала.
   - Как вы думаете, взяла бы она другое, если бы этого не оказалось?
   - Не знаю. Она спросила, у меня ли еще это платье.
   - Благодарю.
   - Не за что.
   Мегрэ с Лоньоном сели в машину, рабыня закрыла дверь лавки. 
Инспектор по-прежнему молчал, ожидая вопросов}
   - Она сидела?
   - Раза три-четыре.
   - Укрывательство краденого?
   - Да.
   - Когда судилась в последний раз?
   - Года четыре-пять назад. Сперва была танцовщицей, потом помощницей 
хозяйки известного заведения - тогда их еще не закрыли.
   - У нее всегда были рабыни?
   Шофер ждал, когда ему скажут, куда ехать,
   - Вы домой, Лоньон?
   - Если у вас нет для меня срочных заданий...
   - Площадь Константен-Пекёр, - бросил комиссар.
   - Я могу и пешком.
   А, черт! До чего ему хочется выглядеть униженным и покорным!
   - А Вивиан вы знаете?
   - Эту нет. Она их меняет время от времени.
   - Выгоняет?
   - Нет. Сами уходят. Она подбирает их, когда им совсем худо, даже 
ночевать негде.
   - Зачем?
   - Может быть, затем, чтобы не оставлять на улице. Лоньон словно 
хочет сказать: "Я знаю, вы в это не
   верите и подозреваете за нею бог знает какие грязные мотивы. А 
почему даже такая женщина не может быть человечной и сделать что-
нибудь просто из сострадания? Про меня тоже думают, что я..." 
   Мегрэ вздохнул.
   - Самое лучшее для вас, Лоньон, хорошенько отдохнуть. Ночью вы мне, 
вероятно, понадобитесь. Что вы думаете об этом деле?
   Инспектор промолчал н лишь слегка пожал плечами. Стоит ли пытаться 
уверять, что Невезучий тоже малость соображает, когда все вокруг - 
Лоньон в этом убежден - считают его дураком?
   Жаль! Лоньон не только парень с головой, он один из самых 
добросовестных сотрудников столичной полиции.
   Машина затормозила у доходного дома на маленькой площади.
   - Вы позвоните мне на службу?
   - Нет, домой. Предпочитаю, чтобы вы находились у себя.
   Через полчаса Мегрэ приехал на Ке дез Орфевр и с пакетом под мышкой 
вошел в комнату инспектора.
   - Для меня ничего, Люкас?
   - Ничего, шеф.
   Мегрэ нахмурился, удивленный и раздосадованный; прошло уже несколько 
часов с тех пор, как фотография появилась в газетах.
   - Никто не звонил?
   - Только по поводу кражи сыров на Центральном рынке.
   - Я имею в виду девушку, убитую этой ночью.
   - Ничего.
   На столе у комиссара лежало заключение доктора Поля. Мегрэ бегло 
просмотрел его и удостоверился, что судебно-медицинский эксперт ничего 
не добавил к сказанному ночью.
   - Пришли-ка мне Лапуэнта.
   В ожидании он посматривал то на вещи убитой, которые разложил на 
кресле, то на ее фотографию.
   - Добрый день, шеф. Решили мне что-то поручить? Мегрэ показал ему 
фотографию, платье, белье.
   - Первым делом снеси все это наверх к Мерсу и попроси его 
пропустить вещи через обычную процедуру.
   Это означало, что Мерс уложит одежду в бумажный мешок, хорошенько 
потрясет его, чтобы вытряхнуть из тряпья пыль, а потом произведет ее 
микроскопический анализ. Подчас это кое-что дает.
   - Пусть разберется с сумочкой, туфлей, вечерним платьем. Понял?
   - Понял. А кто она, так и не выяснилось?
   - Известно только, что вчера вечером в одной лавочке на Монмартре 
она получила это платье на одну ночь. Когда Мерс закончит, отправляйся 
в Институт судебно-медицинской экспертизы и хорошенько осмотри тело.
   Молодой Лапуэнт скривился - он служил в полиции всего третий год.
   - Это важно. Потом поезжай в какое-нибудь агентство по найму 
манекенщиц. Скажем, на улицу Сен-Флорантен - там есть одно. Откопай 
мне женщину примерно того же роста и полноты, что убитая. Манекен 
сорок.
   На мгновение Лапуэнт засомневался, говорит начальник всерьез или 
шутит.
   - А потом? - спросил он.
   - Велишь ей примерить вещи. Если подойдут, отведешь ее наверх и 
попросишь сфотографировать. 
   Лапуэнт понемногу начал соображать.
   - Это не все. Мне нужно фото убитой с косметикой и прочим, словом, 
такое, чтобы она казалась живой. У них в антропометрической службе 
есть один фотограф, дока по части таких работ. Мне достаточно монтажа 
из двух снимков: голова убитой на теле манекенщицы. Поторапливайся. 
Все это нужно к последнему выпуску вечерних газет.
   Оставшись один в кабинете, Мегрэ подписал неотложные бумаги, набил 
трубку, вызвал Люкаса и на всякий случай поручил ему поднять дело 
Элизабет Кумар, она же Ирен. Он был убежден, что это ничего не даст - 
Ирен сказала правду, но пока что она единственная, кто опознал убитую 
с площади Вентимиль.
   Время шло, и комиссар все больше удивлялся, что ему не звонят.
   Если убитая - парижанка, вероятны несколько возможностей. Первая: 
она жила с родителями, и те, увидев фотографию в газете, бросятся в 
ближайший полицейский участок или прямо на Ке дез Орфевр.
   Если у нее своя квартира, значит, есть соседи и привратница; 
наверняка делала она и покупки в лавках по соседству.
   А может, она жила вместе с подругой? Так бывает часто. 
Следовательно, узнав ее на фотографии и услышав об ее исчезновении, 
встревожится еще один человек.
   Она может также жить в каком-нибудь пансионе для студентов или 
работающих девушек - таких пансионов хватает, и это еще больше умножит 
число тех, кто ее знал.
   Остается наконец последняя гипотеза - меблированная комната в одной 
из тысяч маленьких парижских гостиниц.
   Мегрэ позвонил в комнату инспекторов.
   - Торранс на месте? Пусть зайдет ко мне.
   Если она жила с родителями, остается только ждать. Если снимала 
квартиру одна или с подругой - тоже. В остальных случаях события можно 
ускорить.
   - Садись, Торранс. Фотографию видишь? Отлично. К концу дня будет 
другая, получше. Представь себе девушку в черном платье и бежевом 
пальто в клетку. Так она обычно была одета.
   Как раз в этот момент луч солнца, скользнув в окно, прочертил на 
письменном столе светлую полоску. Мегрэ на секунду умолк и уставился 
на нее, как смотрят на птичку, севшую на подоконник.
   - Для начала спустись в отдел меблированных комнат и попроси 
предъявить это фото во всех дешевых гостиницах. Начать желательно с 
девятого и девятнадцатого округов. Улавливаешь, к чему я гну?
   - Да. Фамилию знаете?
   - Ничего я не знаю. Составь список пансионов, где сдают комнаты 
девушкам, и сам их объезди. Это, видимо, ничего не даст, но я не хочу 
пренебрегать ни одной возможностью.
   - Понял.
   - Все. Бери машину и жми.
   Внезапно потеплело. Комиссар открыл окно, перебрал еще несколько 
бумаг на столе, взглянул на часы и решил съездить поспать.
   - Разбуди часа в четыре, - попросил он жену. 
   - Ну, раз нужно...
   В этом не было никакой нужды. В общем-то, Мегрэ оставалось только 
ждать. Он почти сразу заснул тяжелым сном, и, когда жена с чашкой кофе 
в руках подошла к постели, комиссар удивленно воззрился на нее и 
залитую солнцем комнату.
   - Уже четыре. Ты велел...
   - Да, да. Никто не звонил?
   - Только водопроводчик. Предупредил, что... Первые дневные газеты 
вышли около часа. Они опубликовали то же фото, что и утренние.
    Правда, лицо убитой несколько обезображено, но м-ль Ирен все-таки 
узнала ее с первого взгляда, а ведь они виделись всего два раза.
   Остается последняя возможность: покойница - не из Парижа, в 
гостинице не останавливалась и оба раза, когда побывала на улице Дуэ, 
приезжала в город за несколько часов до этого.
   Нет, маловероятно: за исключением самодельного платья, вся ее 
одежда куплена в магазинах на улице Лафайет.
   - Обедать приедешь?
   - Возможно.
   - Если тебе и сегодня предстоит провести вечер на улице, надень 
теплое пальто: к ночи похолодает.
   Войдя к себе в кабинет, Мегрэ не нашел в бюваре никакой записки и, 
раздосадованный, вызвал Люкаса.
   - По-прежнему ничего? Не звонили?
   - Ничего, шеф. Я принес вам дело Элизабет Кумар. Комиссар стоя 
перелистал папку: только то, что сообщил Лоньон.
   - Лапуэнт разослал фотографии в газеты.
   - Он здесь?
   - Ждет вас.
   - Зови.
   Снимки представляли собой такой шедевр фотомонтажа, что Мегрэ 
ахнул. Глазам его предстала девушка, но не такая, какой он увидел ее 
вчера на площади Вентимиль под дождем, при свете карманных фонариков, 
не такая, какой он на мгновение увидел ее на мраморном столе в 
Институте судебно-медицинской экспертизы, а такая, какой она вчера 
вечером явилась к м-ль Ирен.
   На Лапуэнта снимок тоже произвел впечатление.
   - Что скажете, шеф? - нерешительно выдавил он. И, помолчав, 
добавил: - Хорошенькая, верно?
   Это было не то слово, которое он искал и которое соответствовало бы 
истине. Девушка, бесспорно, была хорошенькой, но в ней чувствовалось 
нечто большее, трудно определимое. Фотограф ухитрился даже вернуть 
жизнь глазам, в которых словно застыл какой-то неразрешимый вопрос.
   На двух снимках она была в черном платье; на третьем - в пальто в 
коричневую клетку; на последнем - в вечернем туалете. Комиссар 
представил ее себе на улицах Парижа, где столько таких же девушек 
лавируют в толпе, на минуту замирают перед витринами и снова идут, 
направляясь бог весть куда.
   У нее были отец, мать, потом школьные подружки. Затем, девушкой, ее 
знали разные люди, мужчины и женщины. Она разговаривала с ними, они 
называли ее по имени.
   А теперь, когда она мертва, никто не вспомнит и не побеспокоится о 
ней, словно ее никогда не существовало.
   - Не очень сложно было?
   - Что?
   - Найти манекенщицу.
   - Нет, только как-то неудобно. Меня окружила целая дюжина их, и, 
когда я показал платье, все до одной пожелали примерить.
   - Прямо при тебе?
   - Они привыкли.
   Славный Лапуэнт! Уже два года в уголовной полиции, а еще не 
разучился краснеть.
   - Отправь снимки в провинциальные опербригады.
   - Я об этом подумал и позволил себе разослать их без вашей санкции.
   - Превосходно. По комиссариатам тоже? 
   - Уехали еще полчаса назад.
   - Вызови мне Лоньона к аппарату.
   - Куда звонить? Во второй квартал?
   - Нет. К нему домой.
   Через несколько секунд в трубке послышалось: - Инспектор Лоньон у 
телефона.
   - Говорит Мегрэ.
   - Я понял.
   - Я послал вам в участок фотографии, те самые, что через час-другой 
появятся в газетах.
   - Вы хотите, чтобы я повторил обход?
   Мегрэ затруднился бы сказать, почему он не верит в успех такого 
поиска. Визит к м-ль Ирен, происхождение вечернего платья, время и 
место преступления - все ведь указывает, что убийство каким-то образом 
связано с кварталом ночных заведений.
   Зачем неизвестной в девять вечера понадобилось такое платье, как не 
затем, чтобы отправиться в какое-то место, где не появляются без 
соответствующего туалета?
   Спектакли уже начались, но в театрах, если не считать Оперы и 
премьер, вечерний туалет вовсе не обязателен.
   - На всякий случай попытайтесь. Особое внимание - ночным такси.
   Мегрэ повесил трубку. Лапуэнт все еще стоял рядом, ожидая 
инструкций, а Мегрэ не знал, какие указания ему дать.
   Тоже на всякий случай он позвонил в лавку на улице Дуэ.
   - Мадемуазель Ирен?
   - Я.
   - Нашли адрес?
   - А, это вы... Нет, хотя искала повсюду. Я, наверно, выбросила 
бумажку или записала на ней размеры какой-нибудь клиентки. Но я 
вспомнила имя покойной. Почти уверена, что не ошибаюсь. Ее звали 
Луиза. Фамилия тоже начиналась на "л". Ла, ла... Что-то в этом роде: 
Ламонтань, Лабрюйер. Не так, но похоже.
   - Когда она перекладывала содержимое своей сумочки в вашу, с 
серебристой отделкой, вы не заметили, не было при ней удостоверения 
личности?
   - Нет.
   - А ключей?
   - Погодите. По-моему, видела. Только не ключи, а ключ. Всего один, медный.
   Мегрэ услышал, как она позвала:
   - Вивиан! Поди-ка сюда на минутку.
   Он не разобрал, что она сказала своей рабыне (или подопечной).
   - Вивиан тоже кажется, что она видела ключ, - подтвердила м-ль Ирен.
   - Плоский?
   - Да. Знаете, такой, как теперь у всех.
   - Деньги при ней были?
   - Несколько сложенных вместе бумажек. Теперь вспомнила: немного. 
Две, от силы три стофранковых. Я еще подумала: "Ну, с ними ей не 
разгуляться".
   - Больше ничего?
   - Нет. По-моему, это все.
   В дверь постучали. Только что вернувшийся Жанвье вошел, увидел на 
письменном столе снимки и ахнул, как незадолго до того Мегрэ.
   - Вы нашли ее карточку? - изумился он. Потом нахмурился и вгляделся 
в снимки.
   - Наверху сделали? И наконец бросил:
   - Странная девушка, верно?
   Тем не менее до сих пор им было известно одно: никто, кроме 
торговки, дающей платья напрокат, ее, кажется, не знает.
   - Что будем делать?
   - Ждать, - пожав плечами, буркнул Мегрэ.
   
                             ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
   
   Служаночка, не умеющая обращаться с телефоном, и пожилая дама с 
улицы Клиши
   
   Мегрэ, мрачноватый и расстроенный, пробыл на Набережной до семи 
вечера, сел в автобус и вернулся домой на бульвар Ришар-Ленуар. На 
столике в прихожей лежала развернутая газета с фотографией 
неизвестной; в тексте наверняка указывалось, что дело ведет комиссар 
Мегрэ.
   Жена, однако, ни о чем его не спросила. Правда, не попыталась и 
рассеять его плохое настроение; когда же, почти закончив обед и 
собираясь приступить к десерту, комиссар случайно взглянул на нее, то 
удивился: вид у нее был не менее озабоченный, чем у него.
   Но он даже не дал себе труда поинтересоваться, о чем она размышляет 
- уж не о том ли, о чем и он? Покончив с едой, комиссар опустился в 
кресло, раскурил трубку и, пока г-жа Мегрэ убирала со стола и мыла 
посуду, пробежал газету. Только когда жена уселась напротив, положив 
на колени корзину со штопкой и носки, он несколько раз украдкой 
посмотрел на нее и вскользь, словно невзначай, осведомился:
   - Интересно, в каких случаях девушке может срочно понадобиться 
вечернее платье?
   Почему он так уверен, что жена все время думала о том же? Он 
поклясться готов, что у нее вырвался вздох удовлетворения. Нет, она 
явно ждала, чтобы он заговорил.
   - Вероятно, ты зря мудришь: все гораздо проще, - отозвалась она.
   - Что ты хочешь сказать?
   - Да то, что мужчине, к примеру, никогда не придет фантазия без 
особой нужды облачиться во фрак или смокинг. С девушками не так. В 
тринадцать лет я втайне от всех работала .целыми часами, приводя в 
порядок старое вечернее платье, которое выбросила мама.
   Мегрэ изумленно уставился на нее: он, кажется, открыл неизвестную 
сторону женского характера.
   - Порой, вечерами, когда все считали, что я уже сплю, я вставала, 
прикладывала к себе платье и шла к зеркалу любоваться собой. А один 
раз, когда родители ушли, надела его, обула мамины туфли, хотя они 
были мне велики, и прошлась по улице до угла.
   Мегрэ, молчавший уже больше минуты, не заметил, что она покраснела 
от такого признания,
   - Тебе же было всего тринадцать, - вставил он.
   - Сесиль, одна из моих теток, - ты ее не знал, но я тебе о ней 
много рассказывала, ну, та, что одно время была страшно богата, а 
потом ее муж разорился чуть ли не за сутки, - часто запиралась у себя 
в спальне, где целыми часами наряжалась и прихорашивалась, словно ей 
предстоял вечер в Опере. Если к ней стучались, она отвечала, что у нее 
мигрень. Однажды я посмотрела через замочную скважину, и правда 
выплыла наружу. Тетя любовалась собой перед зеркалом и, улыбаясь, 
играла веером.
   - Так это ж когда было!
   - Ты думаешь, женщины изменились?
   - Чтобы в девять вечера, имея в кармане каких-то двести - триста 
франков, отправиться к мадемуазель Ирен, попросить напрокат вечернее 
платье, тут же надеть его и уйти под дождем, нужна причина 
посерьезней.
   - А я хочу сказать, что это не обязательно такая причина, которая 
покажется серьезной мужчине.
   Он понимал, что имеет в виду жена, но это его не убедило.
   - Спать собираешься?
   Мегрэ кивнул. Легли они рано. Утро настало ветреное, шквалами 
припускал дождь, и г-жа Мегрэ заставила мужа взять зонтик. На Ке дез 
Орфевр он чуть не пропустил телефонный звонок, потому что уже выходил 
из кабинета на доклад, когда аппарат зазвонил. Он вернулся и взял 
трубку.
   - Алло! Комисар Мегрэ слушает.
   - Кто-то хочет поговорить лично с вами, но себя не называет, - 
доложила телефонистка.
   - Соединяйте.
   Как только аппарат переключили, в трубке раздался визгливый голос, 
такой громкий, что завибрировала мембрана. Человек явно не умел 
пользоваться телефоном.
   - Комиссар Мегрэ?
   - Да, я. Кто говорит? Молчание.
   - Алло! Я вас слушаю.
   - Я насчет девушки, которую убили.
   - На площади Вентимиль?
   Опять молчание. "Уж не ребенок ли звонит?" - подумалось Мегрэ.
   - Говорите. Вы ее знаете?
   - Да. Я знаю, где она жила.
   Мегрэ не сомневался: его собеседница делает такие паузы между 
фразами не потому, что колеблется, - она просто побаивается 
телефонного аппарата. Не говорит, а кричит, держит трубку слишком 
близко ото рта. Где-то неподалеку радио передавало музыку. Комиссар 
различил плач младенца.
   - Где же?
   - Улица Клиши, 113-а.
   - Кто вы?
   - Если вам нужно что узнать, спросите у старухи с третьего этажа. 
Ее звать госпожа Кремье. 
   Внезапно Мегрэ услышал другой голос, кричавший:
   - Роза! Роза! Где тебя...
   И трубку почти тут же повесили.
   Комиссар зашел на несколько минут в кабинет к начальству и поехал 
на улицу Клиши, захватив с собой только что вернувшегося Жанвье.
   Инспектор весь прошлый день безуспешно колесил по Парижу. Что до 
Лоньона, занимавшегося ночными заведениями и водителями такси, тот не 
подавал признаков жизни.
   - Готов поспорить, служаночка из деревни, - рассказывал Мегрэ 
инспектору. - В Париже недавно, говорит с акцентом, только вот не 
соображу, с каким.
   Номер 113-а на улице Клиши представлял собой доходный дом, как 
большинство зданий квартала. Мегрэ первым делом завернул к 
привратнице, женщине лет сорока, подозрительно оглядевшей обоих 
мужчин.
   - Уголовная полиция, - объявил комиссар, показав свой жетон.
   - Что вам угодно?
   - У вас проживает некая Кремье?
   - Третий этаж налево.
   - Она дома?
   - Если только не ушла за покупками. Но я не видела.
   - Она живет одна?
   Совесть у привратницы оказалась, видимо, не совсем чиста.
   - Когда как.
   - Что вы имеете в виду?
   - Иногда она пускает кого-нибудь.
   - Из родственников?
   - Нет. Какой мне, в конце концов, смысл делать из этого тайну? 
Пусть выпутывается сама. Ей случается брать жиличку.
   - Только на время?
   - Она, конечно, предпочла бы кого-нибудь постоянного, но из-за ее 
характера все они быстренько дают дёру. Последняя, по-моему, была не 
то пятой, не то шестой.
   - Почему вы не сказали об этом сразу?
   - Потому что, пустив первую жиличку, продавщицу из "Галери", она 
попросила меня сказать, что это ее племянница.
   - Она предъявила вам документ? Привратница пожала плечами.
   - Во-первых, домовладелец не разрешает поднайма. Во-вторых, когда 
сдаешь меблированную комнату, надо заявлять в полицию и заполнять 
бумаги. Наконец, не думаю, что она указывает этот доход в налоговой 
декларации.
   - Вот, значит, почему вы не уведомили нас?
   Она поняла, на что он намекает. Вон, кстати, и вчерашняя газета на 
стуле, развернутая так, что видна фотография неизвестной.
   - Вы ее знаете?
   - Это последняя.
   - Что последняя?
   - Последняя жиличка. Последняя племянница, говоря старухиным словцом.
   - Когда вы видели ее в последний раз?
   - Не помню. Не обратила внимания.
   - Как ее звали - знаете?
   - Госпожа Кремье звала ее Луизой. Фамилии не знаю - за все время, 
что она жила здесь, ей не пришло ни одного письма. Я уже говорила: 
считалось, будто я не знаю, что она - жиличка. Человек же имеет право 
приютить родственника. А теперь я из-за этого рискую местом. Это, 
наверно, попадет в газеты?
   - Возможно... Что она собой представляла?
   - Покойница-то? Девушка как девушка. Иногда, проходя мимо, заставит 
себя кивнуть мне, а вот уж словом перемолвиться не давала себе труда.
   - Давно она появилась здесь?
   Жанвье делал пометки в блокноте, и это произвело впечатление: 
привратница обдумывала каждый свой ответ.
   - Насколько помнится; незадолго до Нового года.
   - Вещи у нее были?
   - Голубой чемоданчик, и все.
   - Как она познакомилась с госпожой Кремье?
   - Я должна была понимать, что добром это не кончится. Влипла я, 
правда, в первый раз, но, клянусь, он будет и последним. Госпожа 
Кремье жила здесь еще до смерти мужа - он у нее был заместитель 
директора банка. Когда я сюда поступила, они уже снимали эту квартиру.
   - Когда умер ее муж?
   - Лет пять-шесть будет. Детей у них не было. Она начала плакаться - 
мол, очень жутко жить одной в такой большой квартире. Потом заговорила 
о деньгах: пенсия, дескать, все та же, а жизнь дорожает.
   - Она богата?
   - Кое-что наверняка есть. Однажды она проболталась мне, что у нее 
два дома где-то в двадцатом округе. Насчет первой жилички она уверяла, 
что та - родственница из провинции, но я быстро сообразила что к чему 
и пошла с ней объясняться. Вот тут она возьми и предложи мне четвертую 
часть того, что получала, а я сдуру и согласилась. Правда, квартира у 
нее и впрямь великовата для одной.
   - Она давала объявления в газетах?
   - Да. Не указывая адреса. Только телефон.
   - Из каких были ее жилички?
   - Трудно сразу сказать. Обычно-то из порядочных - девушки, которые 
работают и рады получить комнату побольше за ту же цену, а то и 
дешевле, чем меблирашка в гостинице. Однажды, правда, она пустила 
девицу с виду тоже приличную, но та вставала по ночам и водила к себе 
мужчин. На третий день ее пришлось выпереть.
   - Расскажите о последней.
   - Что вас интересует?
   - Все.
   Привратница невольно покосилась на фотографию в газете.
   - Я уже сказала: видела ее, только когда она проходила мимо. 
Уходила она к девяти или к половине девятого утра.
   - Где работала - не знаете?
   - Нет.
   - Завтракать ходила домой?
   - Хозяйка не позволяла ей готовить дома.
   - Когда она возвращалась?
   - Вечером. Иногда в семь, иногда в десять-одиннадцать.
   - Из дома отлучалась часто? Заходили за ней приятели, подруги?
   - Никогда.
   - В вечернем платье вы ее не видели? Привратница покачала головой.
   - Знаете, девушка она была как девушка, я на нее и внимания-то не 
обращала. Тем более, что чувствовала: она тут не задержится.
   - Почему?
   - Я уже сказала. Старухе хочется сдавать комнату, но так, чтобы 
никакого беспокойства не было. Она привыкла ложиться в половине 
одиннадцатого, и стоит жиличке, не дай бог, прийти чуть позднее, как 
хозяйка закатывает сцену. Да и не жиличка ей нужна, а кто-нибудь для 
компании и чтобы в карты было с кем играть.
   Привратница не поняла, почему Мегрэ улыбнулся. Он вспомнил торговку 
платьями с улицы Дуэ. Элизабет Кумар тоже подбирала бездомных девушек 
- то ли по доброте душевной, то ли из такой же боязни одиночества, и 
они, всем ей обязанные, становились своего рода рабынями на более или 
менее короткий срок.
   Г-жа Кремье пускала жиличек, что, в сущности, то же самое. Сколько 
в Париже старух и старых дев, пытающихся таким вот образом найти себе 
компанию - предпочтительно человека молодого и беззаботного!
   - Я хоть сейчас верну те гроши, что мне это принесло, лишь бы не 
потерять место...
   - Одним словом, вы не знаете, ни кто она, ни откуда приехала, ни 
чем занималась, ни с кем водилась?
   - Нет, не знаю.
   - Вы ее недолюбливали?
   - Не люблю тех, кто задирает нос, хоть денег у самих не больше, чем у меня.
   - Вы думаете, она была бедна?
   - Я всегда видела ее в одном и том же платье и пальто.
   - В вашем доме у кого-нибудь есть прислуга?
   - Почему вы об этом спрашиваете?.. Да, у троих. Во-первых, у 
жильцов со второго этажа; потом - с третьего, направо. И наконец...
   - Одна из них молоденькая, только что из деревни?
   - Вы, наверно, имеете в виду Розу.
   - Это кто?
   - Прислуга с третьего этажа. У Ларше уже было двое детей, а два 
месяца назад госпожа Ларше опять родила, выйти из дому не может, вот и 
выписала девчонку из Нормандии.
   - У Ларше есть телефон?
   - Да. У мужа хорошее место в страховой компании. Недавно они купили 
машину.
   - Благодарю вас.
   - Нельзя ли все-таки не сообщать домовладельцу?..
   - Еще вопрос. Вчера, когда газеты поместили фото девушки, вы ее 
опознали?
   Привратница заколебалась, потом соврала: - Я была не уверена. 
Понимаете, первое напечатанное фото...
   - Госпожа Кремье заходила к вам? Привратница покраснела.
   - Заглянула, возвращаясь из магазина, сказала, что полицейским 
хорошо платят и нам незачем их подменять. Я все поняла. Правда, когда 
увидела второе фото, вот это, опомнилась и хотела вам позвонить. 
Теперь, поразмыслив, я даже рада, что вы приехали: у меня камень с 
души свалился.
   Лифт в доме был, и Мегрэ с Жанвье поднялись на третий этаж. За 
дверью справа раздавались детские голоса, им вторил другой, уже 
знакомый Мегрэ:
   - Жан Поль! Жан Поль! Оставь сестренку в покое! Комиссар позвонил в 
левую дверь. Послышались легкие осторожные шаги. За дверью 
осведомились:
   - Кто там?
   - Госпожа Кремье?
   - Что вам угодно?
   - Полиция.
   Долгая пауза, затем полушепот:
   - Минутку.
   Хозяйка удалилась - наверняка отправилась приводить себя в порядок. 
Когда она вернулась к дверям, шаг у нее был уже другой: г-жа Кремье 
сменила шлепанцы на туфли. Она неохотно отперла и окинула мужчин 
острым взглядом маленьких глазок.
   - Входите. Я тут занималась по дому.
   Тем не менее черное платье было ей к лицу, волосы старательно 
уложены. В этой маленькой худой старушке лет шестидесяти пяти - 
семидесяти чувствовалась еще бездна энергии.
   - А документ у вас есть?
   Мегрэ предъявил свой жетон, который она внимательно осмотрела.
   Она провела их в гостиную, довольно просторную, но до того 
загроможденную мебелью и безделушками, что еле можно было пройти.
   - Присаживайтесь. Что вам угодно?
   Уселась она с достоинством, и только судорожно стиснутые пальцы 
выдавали ее волнение.
   - Мы по поводу вашей жилички.
   - У меня нет жиличек. Если мне случается кого-то приютить и 
предложить человеку кров...
   - Мы в курсе, госпожа Кремье.
   Она не смутилась и окинула комиссара проницательным взглядом.
   - В курсе чего?
   - Всего, Мы не из министерства финансов, и ваша налоговая 
декларация нас не интересует.
   Газеты в комнате не было. Мегрэ достал из кармана фотографию 
неизвестной.
   - Узнаете?
   - Она жила у меня несколько дней.
   - Сколько именно?
   - Скажем, несколько недель.
   - Скажем точней: два с половиной месяца. Не так ли?
   - Возможно. В моем возрасте время значит так мало! Вы не 
представляете, как быстро летят дни.
   - Как ее имя?
   - Луиза Лабуан.
   - Так значится в ее удостоверении личности?
   - Я не спрашивала у нее удостоверение личности. Так она назвалась, 
когда пришла ко мне.
   - Вам известно, настоящее ли это имя?
   - У меня не было оснований не доверять ей.
   - Она прочла ваше объявление?
   - Это привратница вам нарассказала?
   - Неважно, госпожа Кремье. Не будем терять время. И прошу помнить: 
вопросы задаю я.
   Она с достоинством отпарировала:
   - Прекрасно. Слушаю вас.
   - Луиза Лабуан отозвалась на ваше объявление?
   - Она позвонила и поинтересовалась ценой. Я ответила. Она спросила, 
не уступлю ли я немного, и я посоветовала ей прийти поговорить лично.
   - Вы сделали ей скидку?
   - Да.
   - Почему?
   - Потому что я вечно попадаюсь на удочку.
   - Как это понимать?
   - Когда они приходят в первый раз, вид у них такой невинный, все 
скромны, предупредительны. Я спросила, часто ли она отлучается по 
вечерам, и она ответила "нет".
   - Известно вам, где она работала?
   - Кажется, в конторе, а вот в какой - не знаю. Только через 
несколько дней я поняла, кто она на самом деле.
   - Кто же?
   - Скрытница. Решила ничего о себе не говорить...
   - И вы ничего о ней не знаете? Она не делилась с вами?
   - Она по возможности старалась помалкивать. Считала, что здесь все 
равно что гостиница. Утром одевалась и уходила, при встрече со мной 
довольствовалась нечленораздельным "доброе утро".
   - Уходила в определенное время?
   - Всегда. Это-то меня и насторожило. Первые несколько дней она 
исчезала из дому в половине девятого, и я решила, что на службу ей к 
девяти. Потом стала уходить в четверть десятого. Я даже спросила, не 
переменила ли она место.
   - Что она ответила?
   - Ничего. Такая уж она была. Затруднялась ответить - делала вид, 
что не слышит. Вечерами она старалась меня избегать.
   - Ей приходилось проходить через гостиную, чтобы попасть к себе в 
комнату?
   - Да. Я обычно провожу время здесь. Я всегда предлагала ей 
посидеть, выпить чашечку кофе или отвара. Один раз она удостоила меня 
своего общества, но, ей-богу, сказала за час всего две-три фразы.
   - О чем вы с ней говорили?
   - Обо всем. Я пыталась узнать...
   - Что узнать?
   - Кто она, откуда приехала, где жила раньше.
   - И ничего не добились?
   - Знаю только, что она бывала на Юге. Я заговорила о Ницце - мы с 
мужем ежегодно проводили там две недели - и сразу увидела, что она 
тоже знакома с городом. Когда я спросила о родителях, она промолчала с 
отсутствующим видом. Посмотрели бы вы на ее физиономию, так тоже из 
себя вышли бы.
   - Где она питалась?
   - В принципе - не дома. Готовить в комнате я запрещаю - боюсь 
пожара. Им только дай завести спиртовку - бог весть что будет, а у 
меня исключительно ценная, старинная мебель, доставшаяся мне от 
родителей. Как эта девушка ни таилась, я все равно замечала крошки 
хлеба; кроме того, ей случалось сжигать жирную бумагу - наверняка 
обертку от колбасы.
   - Вечера она проводила одна у себя в комнате?
   - Чаще всего. Уходила из дому два-три раза в неделю, не больше.
   - Переодевалась перед уходом?
   - Как она могла переодеваться? У нее было всего-навсего одно платье 
да пальто. А в прошлом месяце случилось то, что я предвидела.
   - Что же вы предвидели?
   - Что в один прекрасный день у нее не окажется чем платить за комнату.
   - И она не заплатила?
   - Дала мне сто франков задатка, обещав полностью рассчитаться в 
конце недели. В конце недели попыталась избежать разговора со мной. Я 
загородила ей дорогу. Она сказала, что деньги у нее будут через день-
другой. Не считайте меня скупердяйкой, думающей только о деньгах. Они, 
понятно, нужны мне, как и всем. Но веди она себя по-человечески, я 
потерпела бы еще.
   - Вы предложили ей съехать? Когда?
   - Три дня назад, накануне ее исчезновения. Просто предупредила, что 
жду родственницу из провинции и комната мне понадобится.
   - Как она отреагировала?
   - Ответила: "Хорошо".
   - Покажите нам, где она жила. Старая дама с достоинством поднялась.
   - Сюда, пожалуйста. Сами увидите: такой комнаты она нигде бы не нашла.
   Помещение, действительно, было светлое, с большими окнами. 
Меблировано, как и гостиная, во вкусе прошлого века: массивная кровать 
красного дерева, между окнами - бюро ампир: оно несомненно 
принадлежало покойному г-ну Кремье и очутилось здесь потому, что для 
него не нашлось другого места. На окнах висели тяжелые бархатные 
гардины, на стенах красовались старинные семейные фотографии в черных 
и позолоченных рамках.
   - Единственное неудобство - приходится пользоваться одной ванной. Я 
всегда давала ей помыться первой, никогда не входила без стука.
   - Надеюсь, после ее ухода вы ничего отсюда не вынесли?
   - Разумеется.
   - Но видя, что она не возвращается, перерыли ее вещи?
   - Там нечего было перерывать. Я только проверила, забрала она свои 
пожитки или нет.
   - Она их не забрала?
   - Нет. Можете удостовериться.
   На комоде лежали гребенка, щетка для волос, дешевый маникюрный 
набор и коробочка с пудрой широко известной марки. Кроме того, 
коробочка с аспирином и другая - с таблетками снотворного.
   Мегрэ выдвинул ящики, но нашел в первом лишь немного белья да 
электроутюг, завернутый в комбинацию из искусственного шелка.
   - Ну, что я вам говорила! - возликовала г-жа Кремье.
   - Что?
   - Я ведь предупредила ее и о том, что не разрешаю ни стирать, ни 
гладить. Вот чем она занималась по вечерам, когда по целому часу 
торчала в ванной! По той же причине она запиралась на ключ у себя в 
комнате.
   В другом ящике валялась коробка с обычной почтовой бумагой, 
несколько карандашей и авторучка.
    В шкафу висел ситцевый халатик, в углу стоял голубой фибровый 
чемоданчик. Он был закрыт на ключ, которого нигде не оказалось. Мегрэ 
дал старухе подойти поближе и вскрыл замок кончиком перочинного ножа. 
Чемоданчик был пуст.
   - После ее ухода никто ею не интересовался?
   - Никто.
   - А вы не думаете, что кто-то мог проникнуть в комнату, когда вас 
не было дома?
   - Я заметила бы. Я точно помню, как стоит каждая вещь.
   - Ей звонили по телефону?
   - Один раз.
   - Когда?
   - Недели две назад. Нет, раньше. С месяц, пожалуй. Как-то вечером, 
около восьми, когда она была у себя, ей кто-то позвонил.
   - Мужчина?
   - Женщина.
   - Можете точно вспомнить, что сказали?
   - Меня спросили: "Мадемуазель Лабуан дома?" Я ответила: "Кажется, 
да", - пошла и постучала: "Мадемуазель Лабуан, к телефону!" - "Меня?" 
- удивилась она. - "Да, вас". - "Иду". Мне тогда еще показалось, что 
она плакала.
   - До или после звонка?
   - До, перед тем как выйти из комнаты.
   - Она была одета?
   - Нет, только халат, ноги босые.
   - Вы слышали, что она отвечала?
   - Она больше помалкивала. Только изредка вставляла: "Да... Да... 
Хорошо... Да... Может быть..." В конце бросила: "До скорого!"
   - И ушла?
   - Через десять минут.
   - Когда она вернулась в тот вечер?
   - Ее не было всю ночь. Появилась она только в шесть утра. Я ждала 
ее - решила тут же выставить. Но она сказала, что ей пришлось провести 
ночь у больной родственницы. Да и вид у нее был не как у девицы, 
которая повеселилась. Она сразу легла и два дня не выходила из комнаты. 
Я сама принесла ей поесть и купила аспирин. Она жаловалась на грипп.
   Догадывалась ли старуха, что каждая ее фраза добавляет новую 
черточку к образу, который складывался у Мегрэ, хотя он, казалось, и 
слушает-то вполуха? Перед ним воскресала жизнь двух этих женщин в 
мрачной, загроможденной квартире. С одной все просто: она сидит перед 
ним. А вот представить себе девушку, ее повадки, голое, жесты и, 
особенно, мысли куда труднее.
   Теперь комиссар знал, как ее звали, - разумеется, если имя 
настоящее. Он знал, где она ночевала и проводила последние два месяца 
почти все вечера.
   Знал также, что она дважды отправлялась на улицу Дуэ и брала 
напрокат или взаймы вечернее платье. В первый раз - заплатила. Во 
второй у нее оставалось всего двести - триста франков - стоимость 
поездки на такси или скудного ужина.
   Не телефонным ли звонком и объясняется ее первый визит к м-ль Ирен? 
Нет, исключено. В тот раз она пришла в лавку не так поздно.
   К тому же она вернулась на улицу Клиши в шесть утра в своем обычном 
пальто и платье. Она просто не успела бы вернуть голубое атласное м-ль 
Ирен - торговка встает поздно.
   Из всего этого следует, что два месяца назад, перед Новым годом, у 
девушки еще оставались кое-какие средства; она сняла комнату. Денег, 
впрочем, было мало. Она поторговалась и получила скидку. По утрам 
регулярно уходила в одно и то же время - сначала в половине девятого, 
потом в девять.
   На что у нее уходил день? И вечера, которые она проводила вне дома?
   Она не читала: в комнате ни книг, ни журналов. Не шила, разве что 
чинила одежду и белье: в ящике комода отыскались всего три катушки 
ниток, наперсток, ножницы, немного бежевой шелковой штопки для чулок 
да футлярчик с иголками.
   По мнению доктора Поля, ей было лет двадцать,
   - Клянусь вам, больше я пускать жилиц не буду,
   - Комнату она, конечно, убирала сама?
   - Надеюсь, вы не принимаете меня за прислугу? Одна из них завела 
разговор на этот счет, но больше к нему - можете поверить! - не 
возвращалась.
   - Как она проводила воскресенья?
   - По утрам долго спала. Еще с первой недели я поняла, что в церковь 
она не ходит. Я спросила, католичка ли она. Она ответила "да", но, 
понимаете, просто так, чтобы отвязаться. Бывали случаи, когда она 
выходила из дома только во втором часу. Наверно, отправлялась в кино. 
Я, помнится, нашла у нее в комнате билет.
   - Не помните, в какой кинотеатр?
   - Не обратила внимания. Билет был розовый.
   - Всего один?
   Неожиданно Мегрэ задержал на старухе тяжелый взгляд, словно решив 
пресечь дальнейшие попытки лгать.
   - Что было у нее в сумочке?
   - Откуда мне...
   - Отвечайте. Вам наверняка случалось туда заглядывать, когда Луиза 
оставляла ее дома.
   - Она редко оставляла ее.
   - Достаточно одного раза. Видели вы ее удостоверение личности?
   - Нет.
   - У нее его не было?
   - В сумочке не было. Во всяком случае - в тот раз. Возможность 
заглянуть туда представилась мне всего неделю назад. У меня начали 
возникать подозрения...
   - Насчет чего?
   - Если бы она работала, у нее было бы чем платить за жилье. Кроме 
того, я впервые видела девушку ее лет, у которой всего одно платье. 
Наконец, из нее не удавалось вытянуть никаких сведений - ни чем она 
занимается, ни откуда приехала, ни кто ее родители.
   - Что же вы предположили?
   - Что она, возможно, сбежала из дома. Или...
   - Что?
   - Не знаю. Понимаете, я не могла в ней разобраться. С другими, 
бывает, сразу видишь, что они такое. С этой - нет.
   Говорит без акцента. На деревенскую не похожа. Довольно воспитана, 
если не считать ее привычку не отвечать на мои вопросы и вечно меня 
избегать. Да, сдается мне, воспитание она получила.
   - Что было у нее в сумочке?
   - Губная помада, пудреница, платок, ключи.
   - Какие ключи?
   - От квартиры, которые ей дала я, и от чемоданчика. А еще 
потрепанный бумажник с деньгами и фотографией.
   - Мужчины? Женщины?
   - Мужчины. Но это не то, о чем вы подумали: Снимок, самое меньшее, 
пятнадцатилетней давности, пожелтевший, потрескавшийся. Изображен на 
нем мужчина лет сорока.
   - Описать можете?
   - Видный, элегантный. Меня поразило, что костюм на нем очень уж 
легкий, вероятно даже полотняный, какие я часто видела в Ницце. А 
Ницца мне пришла на ум потому, что он снялся у пальмы.
   - Сходства никакого не заметили?
   - С нею? Нет. Я тоже об этом подумала. Если это ее отец, она не в 
него.
   - Узнали бы вы его, если бы встретили?
   - Да, разве что он очень изменился бы.
   - Вы не говорили о нем с вашей жиличкой?
   - А как было объяснить ей, что я видела карточку? Признаться, что 
лазила в чужую сумочку? Я только навела разговор на Ниццу и Юг...
   - Забери все это, Жанвье.
   Мегрэ указал на ящики, халат в шкафу, голубой чемоданчик. Вещи 
легко уместились в нем, но так как замочек был сломан, пришлось 
попросить у старухи веревку.
   - Как вы думаете, будут у меня неприятности?
   - С нами - нет.
   - А с налоговыми инспекторами?
   - А это нас не касается, - проворчал Мегрэ, пожав плечами.
   
                              ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
   
   в которой речь идет о девушке на скамейке и новобрачной в ночном кабаке
   
   Сквозь щель между наличником и дверью, которую хозяйка позаботилась 
оставить приоткрытой, она увидела, что гости направились не к лифту, а 
в соседнюю квартиру. Когда они вышли оттуда, Мегрэ заметил, что дверь 
г-жи Кремье закрылась, и уже в лифте бросил Жанвье:
   - Она ревнует.
   Однажды на процессе человека, которого он отправил на скамью 
подсудимых, у кого-то в зале вырвалось:
   - Хотел бы я знать, о чем он думает!
   - О том, что скажут про него в очередном номере газет, - процедил 
сидевший рядом Мегрэ.
   Комиссар утверждал, что убийцы, по крайней мере - до приговора, 
поглощены не столько своим делом и уж подавно не воспоминаниями о 
жертве, сколько тем, какое впечатление они производят на публику. Они 
привыкают изо дня в день чувствовать себя чем-то вроде кинозвезд. Их 
осаждают журналисты и фотографы. Люди часами простаивают в очереди, 
лишь бы взглянуть на них. Стоит ли удивляться, что в них появляется 
нечто актерское?
   Вдова Кремье, понятное дело, не в восторге от вторжения полиции к 
ней в квартиру. К тому же манера Мегрэ задавать вопросы не позволяет 
отвечать на них так, как хотелось бы. Старухе пришлось признаться кое 
в каких поступках, не слишком для нее лестных.
   Тем не менее почти час ею занимались, чуть ли не каждое ее слово 
записывали в блокнот!
   А минуту спустя тот же комиссар звонит в квартиру напротив и 
оказывает такую же честь неотесанной девчонке-прислуге.
   - По стаканчику?
   Было начало двенадцатого. Они вошли в какой-то бар на углу и выпили 
по аперитиву, молча и словно пережевывая то, что узнали.
   С Луизой Лабуан получалось, как с фотопластинкой, погруженной в 
проявитель. Два дня назад она для них еще не существовала. Затем стала 
голубым силуэтом, профилем на мокрой мостовой площади Вентимиль, 
телом, белеющим на мраморном столе Института судебно-медицинской 
экспертизы. Теперь она обрела имя, и образ ее начал вырисовываться, 
хотя все еще оставался схематичным.
   Хозяйка Розы слегка обиделась, когда Мегрэ попросил:
   - Вас не затруднит побыть с детьми, пока мы зададим кое-какие 
вопросы вашей прислуге?
   Розе было неполных шестнадцать, и щеки ее покрывал пушок.
   - Это ты звонила мне нынче утром?
   - Да, мсье.
   - Ты знала Луизу Лабуан?
   - Я не знала, как ее зовут.
   - Но встречала на лестнице?
   - Да, мсье.
   - Она с тобой заговаривала?
   - Ни разу, но всегда мне улыбалась. Я все думала, какая она 
грустная. Она напоминала мне киноактрису.
   - А не случалось тебе встречать ее где-нибудь в другом месте?
   - Много раз.
   - Где?
   - На скамейке в сквере у Троицы: я туда каждый день с детьми хожу.
   - Что она там делала?
   - Ничего.
   - Ждала кого-нибудь?
   - Я ее ни с кем не видела,
   - Читала?
   - Нет. Один раз ела бутерброд. Вы думаете, она знала, что ее скоро 
не станет?
   Вот и все, что сообщила Роза. Это указывает на одно - что с какого-
то времени у девушки не было постоянной работы. Она не давала себе 
труда уходить далеко. Спускалась по улице Клиши и, оставаясь в 
пределах квартала, усаживалась перед церковью Троицы.
   Мегрэ догадался спросить:
   - Не видела, в церковь она не входила?
   - Нет, мсье.
   Комиссар расплатился, утер губы и вместе с Жанвье сел в 
малолитражку. На Ке дез Орфевр он сразу заметил в приемной серую 
фигуру и узнал Лоньона, нос у которого был краснее, чем обычно.
   - Меня ждете, Лоньон?
   - Уже час.
   - Выглядите вы так, словно не ложились.
   - Не имеет значения.
   - Проходите в кабинет.
   Люди, видевшие Лоньона, пока тот ждал Мегрэ, наверняка принимали 
его не за полицейского, а за преступника, явившегося с повинной, - 
настолько унылым и мрачным выглядел инспектор. На этот раз он всерьез 
мучился от насморка, сипел и беспрерывно доставал из кармана платок. 
Но он не жаловался, всем своим видом изображал покорность судьбе - 
покорность человека, который страдал всю жизнь и будет страдать до 
конца дней.
   Мегрэ устроился за столом, набил трубку, а собеседник его, сидя на 
краешке стула, так и не позволил себе ни слова.
   - У вас, конечно, есть что-нибудь новое?
   - Я хотел доложить о проделанном.
   - Слушаю, старина.
   Сердечность на Невезучего не подействовала: он и в ней наверняка 
усмотрел скрытую иронию.
   - Вчера вечером я приступил к повторному, более тщательному обходу. 
Примерно до трех часов, точнее - до трех часов четырех минут, это не 
дало никаких результатов. - Тут Лоньон вытащил из кармана бумажку. - А 
вот в четыре минуты четвертого у ночного заведения под названием 
"Погремушка" я опросил таксиста Леона Зиркта, пятидесяти трех лет, 
проживающего в Леваллуа-Перре.
   Эти подробности, вероятно, излишни. Просто инспектор стремится 
расставить точки над всеми "i", чтобы подчеркнуть: он только 
подчиненный, и не ему судить, что важно, что нет.
   Монотонно, не поднимая глаз на комиссара, который не мог удержаться 
от улыбки, Лоньон продолжал:
   - Я предъявил ему фотографию, точнее - фотографии, и он опознал 
девушку на том снимке, где она в вечернем платье.
   Лоньон выдержал паузу, как заправский актер. И этот туда же! Он еще 
не знает, что Мегрэ установил личность и последнее место жительства 
убитой.
   - В ночь с понедельника на вторник, около двенадцати, Леон Зиркт 
находился на стоянке у "Ромео", нового бара на улице Комартен.
   Лоньон достал из кармана еще одну бумажку, на этот раз вырезку из 
газеты - он все приготовил заранее.
   - В эту ночь, в порядке исключения, "Ромео" был закрыт для 
посетителей: зал сняли для свадьбы.
   Жестом, которым адвокаты в суде кладут перед председательствующим 
какой-нибудь документ, инспектор положил перед Мегрэ газетную вырезку 
и снова сел.
   - Как видите, речь идет о бракосочетании некоего Марко Сантони, 
представляющего во Франции одну из крупнейших итальянских фирм по 
производству вермута, и мадемуазель Жанины Арменье, проживающей в 
Париже, без определенной профессии. Гостей было много: по слухам, 
Марко Сантони - заметная фигура в той среде, чье основное занятие - 
развлекаться.
   - Сведения от Зиркта?
   - Нет. Я сам побывал в "Ромео". Значит так, шофер вместе с 
несколькими коллегами ждал. Шел мелкий дождь. Примерно в четверть 
первого из заведения вышла девушка в голубом вечернем платье и темной 
бархатной накидке и зашагала по тротуару. Зиркт окликнул ее, бросив 
традиционное: "Поедем?" Но она покачала головой и пошла дальше.
   - Шофер уверен, что это была она?
   - Да. Вход в "Ромео" освещен неоновой вывеской. Зиркт привык 
работать по ночам и сумел разглядеть, что платье было довольно 
невзрачное. Кроме того, на фотографии ее опознал и Гастон Руже, 
вышибала из "Ромео".
   - Полагаю, таксист не знает, куда она пошла? Лоньону пришлось 
высморкаться. При этом вид у него стал не победоносный, а, напротив, 
преувеличенно смиренный, словно инспектор извинялся, что узнал так мало.
   - В этот момент - я хотел сказать несколькими минутами позже - из 
"Ромео" вышла пара и попросила отвезти их на площадь Звезды. Когда 
Зиркт пересекал плошадь Сент-Оггостен, он нагнал девушку, которая тоже 
пересекала ее, только пешком. Она быстро шла к бульвару Осман, словно 
направлялась на Елисейские поля.
   - Это все?
   - Зиркт отвез клиентов и чуть поздней, к удивлению своему, вновь 
увидел ее на углу бульвара Осман и улицы Фобур-Сент-Оноре. Она все 
шла. Он взглянул на часы, ему интересно было, за какой срок девушка 
одолела такое расстояние. Время подходило к часу.
   Около двух Луизу убили, около трех нашли мертвой на площади Вентимиль.
   Лоньон здорово поработал. И ведь он еще не все вы дожил. Мегрэ 
понял это, увидев, что инспектор не встает, а вытаскивает из кармана 
третью бумажку.
   - Марко Сантони живет на улице Берри.
   - Вы его видели?
   - Нет. После ужина в "Ромео" молодые улетели во Флоренцию, где 
проведут несколько дней. Я говорил с его слугой Жозефом Рюшоном.
   Машины у Лоньона не было. Такси он, конечно, не взял: предвидел, 
что счет ему все равно обкорнают. Целую ночь ему пришлось мотаться 
пешком, а утром вернуться на метро или автобусе.
   - Я расспросил также бармена в "Фуке" на Ели сейских полях и еще в 
двух других заведениях. Бар мена в "Максиме" повидать не удалось: 
живет на краю города и еще не появился.
   Карман Лоньона казался бездонным. По мере доклада он выуживал 
оттуда все новые бумажки, каждая из ко торых соответствовала одному из 
этапов расследования
   - Сантони сорок пять лет. Красивуй, холеный, только чуть полноват. 
Посещает кабаре, бары, лучшие рестораны. Имеет кучу любовниц, 
преимущественно манекенщиц или танцовщиц. С Жаниной Арменье, насколько 
удалось установить, познакомился месяца четыре-пять тому назад.
   - Тоже манекенщица?
   - Нет. Она не из этой среды. Он никому не рассказывает, где ее 
откопал.
   - Возраст?
   - Двадцать два года. Вскоре после знакомства с Сантони перебралась 
в отель "Вашингтон" на одноименной улице. Сантони часто оставался у 
нее, а ей случалось проводить ночь у него.
   - Это ее первый брак?
   - Да.
   - Слуга опознал покойную на фотографии?
   - Я предъявил ему снимок. Он утверждает, что не знает девушку. 
Показал я снимок и трем барменам. Ответ тот же самый.
   - В ночь с понедельника на вторник слуга был дома?
   - Кончал упаковывать багаж в связи с отъездом новобрачных. Никто не 
звонил. Сантони с молодой женой приехали в пять утра, весьма навеселе, 
переоделись и помчались в Орли.
   Новая пауза. Всякий раз Лоньон делал вид, что выложил все, но Мегрэ 
догадывался по молчанию и смиренной позе инспектора, что это еще не конец.
   - Вы не узнали, долго ли девушка пробыла в "Ромео"?
   - Я уже доложил, что потолковал с вышибалой.
   - У входа спрашивали приглашение?
   - Нет. Кто показывал, кто нет. Вышибала вспомнил, что около 
полуночи, когда начались танцы, пришла какая-то девушка. Выглядела она 
не как обычная клиентка, поэтому он ее и впустил, приняв за 
приятельницу новобрачной.
   - Значит, она пробыла там с четверть часа?
   - Да. Я расспросил бармена.
   - Разве он появился в "Ромео" утром?
   - Нет, - бесхитростно признался Лоньон. - Я сходил к нему домой. 
Это на Порт-де-Терн. Он еще спал.
   Если сложить все, эти маршруты, километраж получится внушительный. 
Мегрэ невольно представил себе, как Лоньон всю ночь напролет тащился 
пешком, похожий на муравья под слишком тяжелой ношей, которого ничто 
не заставит свернуть с дороги.
   Да, второго такого инспектора, способного осилить подобную работу, 
не упустив ни одной мелочи, ни в чем не полагаясь на случай, днем с 
огнем не сыщешь, и все же беднягу Лоньона, который двадцать лет спит и 
видит, как попасть на Ке дез Орфевр, туда ни за что не возьмут.
   Отчасти - из-за его характера. Отчасти потому, что у него нет 
необходимого общего образования и он проваливается на всех экзаменах.
   - Что сказал бармен?
   Еще одна бумажка - имя, адрес, какие-то пометки. Лоньону даже не 
потребовалось заглядывать в нее: он все знал наизусть.
   - Он заметил, что сначала она держалась у дверей. К ней подошел 
метрдотель и что-то вполголоса спросил. Она помотала головой. Он 
наверняка поинтересовался, за каким столом ее ждут. Затем она 
скользнула в толпу. Многие уже встали из-за стола. Танцевали не только 
посреди зала, но и между столиками.
   - Она говорила с новобрачной?
   - Ей пришлось подождать: та тоже танцевала. Наконец девушке удалось 
протолкаться, и они довольно долго разговаривали. Два раза Сантони 
нетерпеливо прерывал их.
   - Новобрачная ничего ей не передавала?
   - Я задал этот вопрос. Бармен ответить не мог.
   - Ему не показалось, что они ссорятся?
   - Госпожа Сантони держалась как будто сдержанно, пожалуй, даже 
холодно и несколько раз отрицательно качала головой. Затем бармен 
потерял девушку в голу бом из виду.
   - Полагаю, метрдотеля вы не расспросили? Это становилось форменной игрой.
   - Он живет в самом конце улицы Коленкура. Он тоже еще спал.
   Лоньон и туда поспел!
   - Он подтвердил слова бармена. Он подошел к девушке спросить, кого 
она ищет; та ответила, что она подруга новобрачной и хочет сказать ей 
несколько слов.
   На этот раз Лоньон поднялся; это означало, что он выложил все.
   - Вы провернули гигантскую работу, старина.
   - Я сделал то, что должен был сделать.
   - А теперь отправляйтесь спать. Вам надо полечиться.
   - - Это всего лишь насморк.
   - Который, если не примете мер, перейдет в бронхит.
   - У меня каждую зиму бронхит, но я ни разу из-за него не слег.
   В этом вся загвоздка с Лоньоном. В поте лица своего - этого нельзя 
не признать - он собрал кучу сведений, и, вероятно, исключительно 
ценных. Доставь комиссару эту информацию один из его инспекторов, 
Мегрэ, чтобы максимально использовать ее, немедленно подключил бы к 
поискам и других: одному все не сделать.
   Но если поступить так, Невезучий решит, что у него вырывают кусок 
изо рта.
   Он валился с ног от усталости, охрип, измучен насморком. Спал не 
больше семи-восьми часов за трое суток. И все-таки ему придется не 
мешать. Но и в этом случае он не перестанет считать себя жертвой, 
бедолагой, на которого взваливают самую неблагодарную работу и у 
которого в последнюю минуту отнимают заслуженные лавры.
   - Ваши планы?
   - Если вы не намерены поручить кому-либо другому...
   - Да нет же! Я имел в виду одно - чтобы вы отдохнули.
   - Успею - когда меня отправят на пенсию. Я еще не побывал ни в 
мэрии восьмого округа, где состоялось бракосочетание, ни в отеле 
"Вашингтон", где новоявленная госпожа Сантони жила до свадьбы. Думаю, 
что сумею там выяснить, где она квартировала прежде, а через нее, 
возможно, найду адрес покойной.
   - Последние два месяца потерпевшая жила на улице Клиши у некоей 
вдовы Кремье, сдававшей ей комнату у себя в квартире.
   Лоньон поджал губы.
   - Что она делала раньше - нам неизвестно. Вдове Кремье она 
назвалась Луизой Лабуан. Удостоверения личности хозяйка не видела.
   - Я могу продолжать расследование?
   - Разумеется, старина. Только не переутомляйтесь.
   - Благодарю вас.
   Оставшись один в кабинете, Мегрэ долго не отводил глаз от стула, на 
котором только что сидел Невезучий.
   Как на фотопластинке, перед ним выступали все новые черты Луизы 
Лабуан, но снимок в целом все еще оставался расплывчатым.
   Что если все эти два месяца, когда у нее не было постоянной работы, 
она разыскивала Жанину Арменье?
   Тогда получается, что газету она прочла только вечером, потому что 
лишь в десятом часу прибежала к м-ль Ирен за вечерним, платьем. Из 
лавки она вышла около десяти.
   Что она делала с десяти до полуночи? От улицы Дуэ до улицы Комартен 
ходу всего минут двадцать.
   Следует ли предположить, что она провела все это время на улице, 
колеблясь, идти в "Ромео" или нет?
   Заключение доктора Поля еще лежало на письменном столе, Мегрэ 
пробежал его глазами. Врач указал, что 8 желудке убитой содержалось 
некоторое количество алкоголя.
   А ведь если верить метрдотелю, девушка не имела случая выпить во 
время краткого пребывания в баре.
   Значит, она выпила либо раньше, для храбрости, либо позже, между 
уходом со свадьбы и моментом, когда ее нашли мертвой на площади 
Вентимиль.
   Мегрэ распахнул дверь в комнату инспектора и позвал Жанвье.
   - Для тебя есть работенка. Отправишься на улицу Дуэ. Пройдешь 
пешком до улицы Комартен, заходя во все бары и кафе, и всюду будешь 
предъявлять фотографию.
   - Ту, где она в вечернем платье?
   - Да. Попытайся узнать, не видел ли кто ее в понедельник, вечером, 
с десяти до двенадцати.
   Когда Жанвье уже закрывал за собой дверь, Мегрэ вернул его.
   - Если встретишь Лоньона, не говори, чем занимаешься.
   - Ясно, шеф.
   Голубой чемоданчик стоял в углу кабинета и, казалось, уже не мог 
поведать ничего нового. Дешевка: такие продают на всех рынках и у 
вокзалов. К тому же потрепан.
   Мегрэ вышел и направился в конец коридора к своему коллеге Приоле 
из отдела, занимавшегося светским обществом. Приоле подмахивал бумаги. 
Мегрэ, посасывая трубку, спокойно ждал.
   - У тебя что-нибудь ко мне?
   - Всего лишь справка. Знаешь некоего Сантони?
   - Марко?
   - Да.
   - Только что женился.
   - Что тебе о нем известно?
   - Много и легко зарабатывает, тратит тоже легко. Красивый парень, 
любитель женщин, изысканного стола и роскошных машин.
   - На него ничего нет?
   - Ничего. Миланец, из хорошей семьи. Отец - воротила по части 
вермута, и Марко представляет фирму во всей Франции. Посещает бары на 
Елисейских поляч, дорогие рестораны и красивых девиц. Несколько 
месяцев назад одна его заарканила.
   - Жанина Арменье?
   - Не знаю, как ее зовут. У нас нет оснований интересоваться ни им, 
ни его романами. А про его женитьбу знаю только потому, что он 
закатил сногсшибательный ужин, сняв для этого целое ночное заведение.
   - Я попросил бы тебя навести справки о его жене. Последние месяцы 
она жила в отеле "Вашингтон". Мне нужно знать, откуда она, чем 
занималась до знакомства с мужем, кто были ее подруги и приятели. В 
особенности - подруги.
   Приоле сделал карандашную пометку в блокноте.
   - Все? Это в связи с убитой на площади Вентимиль? Мегрэ кивнул.
   - Полагаю, что по твоим делам не проходит некая Луиза Лабуан?
   Приоле повернулся к приоткрытой двери.
   - Дофен! Слышал имя?
   - Да, шеф.
   - Взгляни, пожалуйста.
   Через несколько минут инспектор Дофен доложил из соседней комнаты:
   - Нигде не проходит.
   - Сожалею, старина. Госпожой Сантони займусь, только вот допросить 
ее сразу не удастся. Судя по газетам, новобрачные сейчас в Италии.
   - А мне и не нужно, чтобы ее допросили немедленно. Часы на камине, 
такие же черные, как в кабинете
   Мегрэ и других, комиссаров, показывали без нескольких минут 
двенадцать.
   - Пойдем пропустим по стаканчику?
   - Сейчас не могу, - отказался Приоле. - Я тут кое-кого ЖДУ
   Мегрэ словно не знал, куда деть свое массивное тело. Медленно 
пересек коридор, угрюмо заглянул в застекленную приемную, где томились 
немногие посетители. Несколько минут спустя он взобрался по узкой 
лестнице под крышу Дворца правосудия и распахнул дверь в лабораторию. 
Мерс сидел над микроскопом.
   - Осмотрел одежду, которую я прислал?
   Здесь не ощущалось суматошности. Люди в серых халатах занимались 
какими-то деликатными операциями, колдуя около сложных аппаратов, и 
Мерс казался олицетворением царящей здесь мирной обстановки.
   - Черное платье ни разу не побывало в химчистке, - рассказывал он, 
- но с него часто выводили пятна бензином и регулярно проходили по 
нему щеткой. Тем не менее в ткани обнаружены застрявшие там твердые 
частицы. Я подверг их анализу. Разобрался также с пятнами, не 
поддававшимися бензину. Удалось чайти следы зеленой масляной краски.
   - Это все?
   - Почти. Еще обнаружены песчинки.
   - Песок речной?
   - Нет, морской. Того типа, что встречается на побережье Нормандии.
   - Разве там он не такой же, как на Средиземном море?
   - Нет. И не такой, как у океана.
   Мегрэ походил по лаборатории, выбил трубку о каблук. Когда он 
спустился, был уже первый час, и инспектора уходили завтракать.
   - Вас ищет Люкас, - доложил Жюсье, один из сотрудников отдела.
   Мегрэ застал Люкаса уже в шляпе.
   - Я собирался уходить. На вашем столе оставил записку. Фере просит 
немедленно позвонить. По-моему, по поводу убитой девушки.
   Мегрэ вернулся в кабинет, снял трубку.
   - Соедините с ниццской опербригадой.
   Еще никогда после публикации фотографии в газетах Мегрэ не звонили 
так мало. До сих пор был всего один звонок - от Розы, молоденькой 
прислуги с улицы Клиши.
   И все-таки десятки, нет, сотни людей должны были видеть девушку, 
проживавшую в Париже самое меньшее несколько месяцев.
   - Алло! Фере?
   - Это вы, шеф?
   Инспектор Фере работал с комиссаром до назначения в Ниццу, куда 
перевелся по собственному желанию в связи с болезнью жены.
   - Мне тут рано утром позвонили насчет особы, которой вы 
занимаетесь. Так вот, вы уже знаете, как ее звали?
   - Кажется, Луиза Лабуан.
   - Точно. Нужны подробности?.. Только учтите - ничего особенного. Я 
ждал ваших указаний, прежде чем начинать более детальное 
расследование. Словом, нынче утром, примерно в половине девятого, мне 
позвонила некая Алиса Фенеру, торговка рыбой... Алло!..
   - Слушаю, слушаю.
   На всякий случай Мегрэ записал имя на одной из бумажек Лоньона.
   - Она утверждает, что опознала девушку, чье фото помещено в 
"Эклерер". Но история эта довольно давняя, года четыре-пять будет. 
Девушка, тогда еще подросток, жила вместе с матерью в доме по 
соседству с этой торговкой.
   - Торговка сообщила какие-нибудь подробности?
   - Лучше всего она запомнила, что мать неаккуратно расплачивалась. 
"Это были люди, которым нельзя открывать кредит", - возмущалась она.
   - А насчет девушки?
   - Мать с дочерью занимали довольно комфортабельную квартиру 
неподалеку от авеню Клемансо. Мать была когда-то красавицей. Лет ей 
было больше, чем обычно бывает женщине, у которой пятнадцати-шестнад-
цатилетняя дочь. В то время ей уже давно стукнуло пятьдесят.
   - На что они жили?
   - Тайна. Мать много занималась туалетом, выходила, как правило, 
после завтрака и возвращалась лишь поздно ночью.
   - Больше ничего? Ни одного мужчины во всей истории?
   - Ни одного. Будь торговке известно что-нибудь предосудительное, 
она не отказала бы себе в удовольствии поделиться со мной.
   - Они уехали оттуда вдвоем?
   - Похоже, что да. В один прекрасный день обе исчезли и, кажется, 
оставили после себя долги.
   - Ты уверен, что фамилия Лабуан не проходит по твоим учетам?
   - Проверил первым делом. Ничего! Я поспрашивал коллег. Один из 
наших стариков слышал это имя, но в какой связи - не может вспомнить.
   - Выяснишь?
   - Сделаю все возможное. Что вам важнее всего узнать?
   - Все. Когда она уехала из Ниццы. Что стало с матерью. На что они 
жили. С кем общались. Кстати, если девушке было тогда лет пятнадцать-
шестнадцать, она, вероятно, ходила в школу. Проверь все школы в городе.
   - Понял. Позвоню, как только что-нибудь выясню.
   - В связи с матерью загляни и в Казино.
   Еще несколько новых черточек. Звонок из Ниццы воскресил девочку-
подростка, ходившую за рыбой к торговке, которой ее мать вечно была 
должна и которая не слишком тепло встречала юную покупательницу.
   Мегрэ натянул пальто, надел шляпу и, спускаясь по лестнице, 
разминулся с человеком, шедшим между двух жандармов, но даже не 
взглянул на него. Перед тем как выйти во двор, комиссар зашел в отдел 
меблированных комнат и написал на клочках бумаги имена Луизы Лабуан и 
Жанины Арменье. 
   - Попроси своих ребят проверить две эти фамилии по вашим учетам. 
Скорее за прошлый год, чем за текущий.
   Пусть лучше бедняга Лоньон не знает, что за него делают его работу.
   Ливень только что кончился, выглянуло солнце, и мостовая разом 
начала просыхать. Мегрэ чуть было не остановил проезжавшее мимо такси, 
но передумал, медленно дошел до пивной "У дофины" и встал у стойки. Он 
не знал, чего ему хочется выпить. Два инспектора из другого отдела 
рассуждали об изменении пенсионного возраста.
   - Что же это получается, господин Мегрэ?
   Судя по виду, комиссар был в дурном настроении, но тот, кто его 
знал, сразу понял бы, что это не так. Просто Мегрэ мысленно находился 
сразу во многих местах - в квартире вдовы на улице Клиши, у торговки 
платьями на улице Дуэ, на скамейке в сквере у Троицы, а теперь еще и в 
Ницце, где вместе с девочкой шел к торговке рыбой.
   Все эти покамест неясные образы смешивались у него в голове, но, в 
конце концов, что-нибудь из них да родится. Особенно неотступно 
преследовал его один - нагое тело под ослепительной электрической 
лампой и рядом с ним доктор Поль в белом халате, натягивающий 
резиновые перчатки. 
   - Рюмку перно! - машинально распорядился он. Поль как будто 
говорил, что еще до ударов по голове девушка упала на колени?
   Чуть раньше она заглянула в "Ромео" на улице Комартен, где таксист 
обратил внимание на ее жалкое платье, бармен видел, как она 
пробиралась сквозь толпу танцующих и где она поговорила сперва, с 
метрдотелем, потом с новобрачной.
   Затем она шла под дождем. Ее видели на площади Сент-Огюстен, на 
бульваре Осман, на углу улицы Фо-бур-Сент-Оноре.
   О чем она думала все это время? Куда направлялась? На что 
надеялась?
   Деньги у нее, в общем, кончились - осталось только-только на один 
раз поесть. Старуха Кремье обязательно выставит ее за дверь.
   Далеко уйти она не могла, где-то ей отвесили пощечину или врезали 
кулаком, она упала на колени, и кто-то обрушил на ее голову тяжелый 
предмет.
   Если верить результатам вскрытия, это случилось около двух часов 
ночи. Что она делала с двенадцати до двух?
   Дальше действовала уже не она, а убийца, который перевез труп на 
самую середину площади Вентимиль.
   - Странная девушка! - проворчал Мегрэ.
   - Что вы сказали? - осведомился официант.
   - Ничего. Который час? Завтракать он поехал домой.
   - Кстати, насчет того, о чем ты спрашивал меня вчера вечером... - 
начала г-жа Мегрэ, когда они сидели за столом. - Я все утро над этим 
думала. У девушки есть еще один повод надеть вечернее платье...
   С женой Мегрэ оказался не так деликатен, как с Лоньомом, и, не дав 
ей насладиться маленькой победой, рассеянно отозвался:
   - Знаю. Свадьба подруги. Г-жа Мегрэ промолчала,
   
                                 ГЛАВА ПЯТАЯ
   
   о даме, которая зарабатывает на жизнь игрой в рулетку, о старой 
деве, которая не собирается скрытничать, и девушке, которая прячется 
под кроватью

   Раза два, может быть, три за вторую половину дня Мегрэ, отрываясь 
от бумаг, смотрел на чистое голубое небо, золотистую бахрому вокруг 
редких облаков и залитые солнцем крыши, потом со вздохом прерывал 
работу и распахивал окно.
   Каждый раз, едва успев насладиться глотком весеннего воздуха, 
придававшим особый вкус трубке, он возвращался на свое место, потому 
что бумаги на столе начинали трепетать и шелестеть, угрожая 
разлететься по кабинету.
   Облака в вышине тут же превращались из бело-золотистых в синевато-
серые, косой дождь выбивал на подоконнике дробь, и мужчины на мосту 
Сен-Мишель внезапно припускали чуть ли не бегом, как в старых, немых 
фильмах, а женщины придерживали юбки.
   Во второй раз с неба посыпались не дождевые капли, а градины, 
подпрыгивающие, как мячики для пинг-понга, и, когда комиссар закрыл 
окно, несколько штук уже лежало посреди кабинета.
   Неужели Лоньон еще бредет по улицам, угрюмо поглядывая по сторонам, 
опустив голову, как охотничья собака, и выслеживая в толпе бог весть 
кого? Возможно. Вполне вероятно. Он не звонил. Зонтика Невезучий с 
собой не носит. Он не из тех, кто вместе с другими прячется в 
подворотне, пережидая дождь; напротив, он испытывает горькое 
наслаждение, подставляясь под холодный ливень, одиноко бредя по 
тротуарам и сознавая себя жертвой несправедливости и мучеником долга.
   Жанвье вернулся около трех слегка под хмельком. Он редко бывает 
таким - глаза непривычно блестят, голос ликующий.
   - Порядок, шеф!
   - С чем порядок?
   Послушать его, так кажется: девушка жива и он ее отыскал.
   - Вы были правы.
   - Выкладывай.
   - Я обошел все бары, все кафе.
   - Вижу.
   - Она остановилась на углу улиц Комартен и Сен-Лазар. Официанта, 
обслуживавшего ее, зовут Эжен. Лысый, живет в Бекон-ле-Брюйер, имеет 
дочь, примерно тех же лет, что покойная. - Жанвье раздавил сигарету в 
пепельнице, раскурил новую. - Она пришла в половине одиннадцатого и 
села в углу, возле кассы. Видимо, продрогла, потому что заказала грог. 
Затем, копа Эжен принес его, попросила телефонный жетон. Вошла в 
кабину, но почти сразу же вышла. После этого, почти до самой полуночи, 
раз по меньшей мере десять пыталась кому-то дозвониться.
   - Сколько грогов она выпила?
   - Три. Через каждые несколько минут возвращались в кабину и 
набирала номер.
   - Дозвонилась в конце концов?
   - Эжен не знает. Всякий раз он ждал, что она расплачется. Но она 
сдерживалась. В какой-то момент он попробовал завязать разговор, но 
она только молча взглянула на него. Как видите, все сходится. Из лавки 
на улице Дуэ она вышла сразу после десяти. Успела дойти пешком до 
улицы Комартен. Пытаясь кому-то дозвониться, сидела в кафе до той 
минуты, когда направилась в "Ромео". Для девушки три грога - это 
порция. Она наверняка захмелела.
   - Да и деньги в сумочке кончились, - вставил Мегрэ.
   - Верно. Я об этом не подумал... Что мне делась теперь?
   - На тебе ничего не висит?
   - Только текущая мелочь.
   И Жанвье в свою очередь склонился над столом, явно досадуя, что не 
задержался в городе подольше.
   Мегрэ листал дела, делал пометки, время от времени звонил в другие 
отделы. Было уже около пяти, когда к нему зашел Приоле и осведомился 
усаживаясь:
   - Не помешаю?
   - Нисколько. Я тут закрываю старые дела.
   - Знаешь Люсьена, одного из моих инспекторов, который живет по 
соседству с тобой?
   Мегрэ смутно помнил его. Толстый коротышка, жгучий брюнет, жена 
держит магазинчик лекарственных растений на улице Шмен-Вер. Чаще всего 
он встречал Люсьена летом на пороге лавки, когда они с женой ходили 
обедать к доктору Пардону,
   - Четверть часа назад я на всякий случай задал. Люсьену тот же 
вопрос, что остальным своим людям.
   - Насчет Жанины Арменье?
   - Да. 
   Он посмотрел на меня, нахмурил брови и говорит: "Любопытно! Как раз 
о том же толковала со мной жена во время завтрака, да я внимания не 
обратил. Минутку, попробую вспомнить. Ага! Вот ее слова: "Помнишь 
хорошенькую девчонку из соседнего дома, рыжую такую, высокогрудую? Она 
подцепила богатого мужа. Для свадьбы он снял целое ночное заведение". 
Жена назвала имя. Точно, Арменье. И добавила: "Думаю, больше она ко 
мне за пиявками не придет".
   Мегрэ тоже мог видеть Жанину в своем квартале, а г-жа Мегрэ - в 
местных лавках, потому что почти всегда покупала мясо на улице Шмен-
Вер,
   - Люсьен спросил, должен ли он ею заняться. Я ответил, что ты 
безусловно оставишь дело за собой.
   - Насчет Сантони ничего?
   - Ничего, если не считать, что он удивил всех приятелей своею 
женитьбой. До сих пор его романы так далеко не заходили.
   Разговор состоялся между двумя шквалами ливня. Солнце сверкало, 
мостовые сохли. Мегрэ не терпелось выйти на улицу, и он уже собирался 
надеть пальто и шляпу, как вдруг зазвонил телефон.
   - Алло! Комиссар Мегрэ слушает.
   Вызывала Ницца. У Фере наверняка новости, потому что возбужден он 
не меньше, чем недавно Жанвье.
   - Шеф, я разыскал мать! Чтобы поговорить с ней, пришлось смотаться 
в Монте-Карло.
   Так оно почти всегда. Сперва часы, дни, порой недели топчешься на 
месте, и вдруг сведения начинают идти потоком.
   - Она была в казино?
   - Она и сейчас там. Объяснила мне, что не может оставить рулетку, 
пока не вернет первоначальную ставку и не выиграет себе на жизнь.
   - Она ходит туда каждый день?
   - Как на службу. Играет, пока не сделает несколько франков, которые 
требуются ей на прожитие, Затем, не гонясь за большим, уходит.
   Мегрэ знал эту систему.
   - Что у вас за погода?
   - Великолепная. Полно иностранцев - понаехали на карнавал. Завтра 
турнир цветов, эстрады уже возводят.
   - Ее фамилия Лабуан?
   - В удостоверении личности значится: "Жермена Лабуан", но она зовет 
себя Лилиан. Крупье знают ее под именем Лили. Возраст - около 
шестидесяти, сильно накрашена, вся усыпана фальшивыми драгоценностями. 
Представляете себе таких дамочек? Я намучился, пока оттащил ее от 
рулеточного стола: прилипла - не оторвать. Наконец я не вытерпел и 
выпалил ей в лицо: "Ваша дочь умерла!"
   - Разве она не знала об этом из газет? - удивился Мегрэ.
   - Она их не читает. Такие люди интересуются только рулеткой. Каждое 
утро покупают газетенку, где публикуются номера, которые вышли 
накануне и ночью. Потом кучкой садятся в один и тот же автобус, идущий 
из Ниццы, и разбегаются к своим столам, как продавщицы универмага - к 
прилавкам.
   - Как она отреагировала?
   - Трудно сказать. В этот момент в пятый раз вышло красное, а она 
ставила на черное. Тут она выложила на стол несколько жетонов. Губы у 
нее шевелились, но что она говорит - я не разобрал. Поднялась она 
только после того, как наконец вышло черное и ей выдали выигрыш. "Как 
это случилось?" - спросила она. "Вы не выйдете со мной?" - "Сейчас не 
могу. Я должна следить за игрой. Но нам ничто не мешает поговорить и 
здесь. Где это произошло?" - "В Париже". - "Она умерла в больнице?" - 
"Она погибла. Ее нашли мертвой на улице". - "Дорожное происшествие?" - 
"Убийство". Она удивилась, но продолжала издали ловить голос крупье. В 
какой-то момент перебила меня: "Вы позволите?" - пошла и поставила 
жетоны на номер. Я подумал было, не наркоманка ли она. Но, 
поразмыслив, отбросил это предположение. Она, понимаете, дошла до 
такой точки, что стала чем-то вроде машины.
   Мегрэ сказал, что понимает. Подобное он видел не раз.
   - Словом, на то, чтобы вытянуть у нее сведения, ушла уйма времени. 
Она все твердила: "Почему бы вам не подождать до вечера, когда я 
вернусь в Ниццу? Я расскажу все, что вас интересует. Мне скрывать 
нечего". Слушаете, шеф? Заметьте, она была не так уж неправа, уверяя, 
что не может покинуть Казино. Для таких людей это вроде работы. Они 
приносят с собой известную сумму, позволяющую им несколько раз 
повторять ставку. Пока ее хватает, они ничем не рискуют - все равно их 
цвет рано или поздно выйдет. Зато им приходится довольствоваться 
маленьким выигрышем - только чтобы хватило на прожитие и автобус. 
Дирекция Казино их знает. Среди них есть и мужчины, но большинство - 
пожилые женщины. Когда посетителей много и все столы заняты, от них 
избавляются, сразу выдавая им то, что они выиграли бы за несколько 
часов.
   - Живет одна?
   - Да. Я должен зайти к ней, когда она вернется. Она снимает 
меблированную комнату на улице Греза, недалеко от бульвара Виктора 
Гюго. Платьям ее - лет десять с гаком, шляпам - тоже. Я 
полюбопытствовал, замужем ли она. "Это зависит от того, что вы 
называете "замужем"". Она рассказала, что была артисткой и под именем 
Лили Франс много лет гастролировала по Леванту и Малой Азии. Думаю, вы 
с этим знакомы.
   Когда-то парижские агентства усиленно вербовали таких актрис. Их 
обучали немного танцевать или петь и посылали в Турцию, Египет, 
Бейрут, где они подвизались в кабаре, служа приманкой для клиентов.
   - Там ее дочь и родилась?
   - Нет, во Франции, когда матери было уже под сорок.
   - В Ницце?
   - Насколько я понял, да. Трудно допрашивать женщину, которая не 
отрывает глаз от шарика рулетки и ломает себе пальцы, пока тот не 
остановится. Под конец она заговорила решительно: "Я ведь не сделала 
ничего дурного? Вот и оставьте меня в покое. Раз я сказала, что 
вечером отвечу на все ваши вопросы..."
   - Это все, что ты узнал?
   - Нет. Четыре года назад малышка сбежала, оставив письмо, что не 
вернется.
   - Выходит, ей было около шестнадцати?
   - Ровно шестнадцать. Она ушла в день своего рождения, и больше мать 
ничего о ней не знает.
   - Мать не обращалась в полицию?
   - Нет. Мне кажется, она ничуть не огорчена: избавилась от обузы.
   - Она так ничего и не узнала о дочери?
   - Несколько месяцев назад она получила письмо от мадемуазель Поре, 
проживающей на улице Шмен-Вер. Та советовала ей получше присматривать 
за дочерью, а главное, не оставлять ее одну в Париже. Номер дома 
мадемуазель Поре я не знаю. Госпожа Лабуан обещала мне дать его 
вечером.
   - Я знаю, как найти мадемуазель Поре.
   - Вы в курсе?
   - Более или менее.
   Мегрэ глянул на Приоле, слушавшего разговор. Теперь одна и та же 
информация поступала одновременно с разных сторон.
   - В котором часу у тебя с ней свидание?
   - Как только она вернется в Ниццу. Может, в семь вечера, может, в 
двенадцать. Зависит от рулетки.
   - Позвони мне на бульвар Ришар-Ленуар.
   - Ясно, шеф.
   Мегрэ повесил трубку.
   - Судя по тому, что сообщает Фере, - сказал он, - Жанина Арменье 
жила на улице Шмен-Вер у мадемуазель Поре. И та знала Луизу Лабуан.
   - Ты к ней?
   Мегрэ распахнул дверь.
   - Съездишь со мной, Жанвье?
   Через несколько минут они уже сидели в машине. Добравшись до улицы 
Шмен-Вер, остановились у лавки лекарственных растений и застали жену 
Люсьена за прилавком темноватого магазинчика, где приятно пахло травами.
   - Чем могу быть полезна, господин Мегрэ?
   - Вы как будто знаете Жанину Арменье?
   - Муж сказал вам? Я как раз сегодня днем говорила с ним о ней: я 
прочла в газете отчет о ее свадьбе. Исключительно красивая девушка.
   - Давно вы ее видели?
   - Самое меньшее, три года будет. Нет, погодите. Это было до того, 
как мой Люсьен получил прибавку. Выходит, около трех с половиной лет. 
Она была совсем еще молоденькая, но уже созревшая, прямо-таки взрослая 
женщина, и все мужчины на улице оборачивались ей вслед.
   - Она жила в соседнем доме? 
   - Да, у мадемуазель Поре, моей хорошей клиентки, телефонистки. 
Жанине она приходится теткой. Под конец они, по-моему, не поладили, и 
девушка решила жить одна.
   - Не знаете, мадемуазель Поре сейчас дома?
   - Если не ошибаюсь, эту неделю она работает с шести утра до трех 
дня. Похоже, вы застанете ее.
   Еще через минуту Мегрэ и Жанвье вошли в соседний дом.
   - Здесь живет мадемуазель Поре? - осведомились они у привратницы.
   - Третий этаж, налево. У нее уже кто-то есть.
   Дом был без лифта, лестница темная. Кнопку электрического звонка 
заменял плетеный шнур, приводивший в действие слабенький колокольчик 
внутри квартиры.
   Дверь распахнулась сразу же. На мужчин сурово смотрела тощая особа 
с острыми чертами лица и маленькими черными глазками.
   - Вам кого?
   Мегрэ собрался было раскрыть рот, как вдруг разглядел в полутьме 
квартиры лицо инспектора Лоньона.
   - Простите, Лоньон. Я не рассчитывал застать вас здесь.
   Невезучий покорно смотрел на комиссара.
   - Вы знаете друг друга? - изумилась м-ль Поре.
   Она решилась и впустила их. В квартире, очень чистенькой, пахло 
стряпней. Теперь их было четверо, и они стояли в маленькой столовой, 
не зная, как себя вести.
   - Давно вы здесь, Лоньон?
   - Минут пять, не больше.
   Спрашивать, как он откопал адрес, сейчас не время.
   - Что-нибудь уже узнали? Ответил ему не Лоньон, а м-ль Поре:
   - Я начала рассказывать, что мне известно, но не успела. Фотографию 
в газете я видела, но в полицию не пошла - не была уверена, что это 
именно та девушка. За три с половиной года люди меняются, особенно в 
таком возрасте. Да и не люблю я соваться не в свои дела.
   - Жанина Арменье - ваша племянница?
   - Я говорила не о ней, а об ее подружке. Что касается Жанины, то 
она, действительно, дочь моего сводного брата, и я не поздравляю его с 
тем, как он ее воспитал.
   - Она с Юга?
   - Да, если считать Югом Лион. Мой бедный брат работает на прядильной 
фабрике и стал на себя не похож с тех пор, как потерял жену.
   - Когда она умерла?
   - В прошлом году.
   - А Жанина Арменье перебралась в Париж года четыре назад?
   - Примерно так. Лион ее не устраивал. Ей было семнадцать и хотелось 
пожить по-своему. Они, похоже, нынче все такие. Брат написал мне, что 
ему не справиться с дочкой, которая рвется уехать, и спросил, 
соглашусь ли я приютить ее. Я ответила "да" и даже добавила, что могу 
найти ей место.
   Она говорила, чеканя каждый слог, словно слова ее имели какое-то 
особое значение. Вдруг, оглядев поочередно гостей, она 
поинтересовалась:
   - Как же это так получается? Все вы из полиции, а приходите 
отдельно друг от друга.
   Ну, что ей ответить? Лоньон опустил голову. Мегрэ выдавил:
   - Мы из разных отделов.
   Она поняла, что поставила гостей в неловкое положение, и, окинув 
взглядом внушительную фигуру Мегрэ, полюбопытствовала:
   - Похоже, главный тут вы. Ваш чин?
   - Комиссар.
   - Уж не комиссар ли Мегрэ?
   И когда он кивнул головой, она пододвинула стул.
   - Садитесь. Я все вам расскажу. На чем мы остановились? Ах да, на 
письме моего сводного брата. Если хотите, я его разыщу: я храню все 
письма, которые получаю, от родных - тоже.
   - В этом нет необходимости, - отозвался Мегрэ.
   - Как вам угодно. Короче, я получила это письмо, ответила, и 
однажды утром, около половины восьмого, приехала моя племянница. 
Можете судить по одной этой подробности, что у нее в голове. Есть 
отличные дневные поезда, а ей обязательно подавай ночной. Так, видите 
ли, романтичней. Хорошо еще, ту неделю я работала во вторую смену. 
Ладно. Я ничего ей не сказала ни о том, как она одета, ни насчет 
прически. Но все-таки предупредила, что нужно изменить внешность, если 
она не хочет, чтобы на нее показывал пальцем весь квартал.
   Квартира, где я живу вот уже двадцать два года, не велика и не 
роскошна, но у меня все-таки две спальни. Одну я отдала Жанине. Неделю 
ходила с ней и показывала Париж.
   - Каковы были ее планы?
   - Вы еще спрашиваете! Найти мужчину побогаче - вот какой у нее был 
план. Судя по газете, ей это удалось. Только не хотела бы я пройти 
через то же, что она.
   - Место она нашла?
   - Да, устроилась в магазин на Больших бульварах, около площади 
Оперы. Торговля кожаной галантереей.
   - Долго она там пробыла?
   М-ль Поре предпочитала рассказывать на свой лад и не скрыла этого.
   - Будете все время задавать вопросы - собьете меня с мысли. Не 
беспокойтесь, я ничего не утаю. Итак, мы зажили вдвоем. Вернее, это я 
воображала, будто нас двое. Одну неделю я свободна по утрам, другую 
после трех дня. Прошло несколько месяцев, настала зима. Очень 
холодная. Я по-прежнему все покупки делала у себя в квартале. Вот в 
связи с продуктами у меня и возникли подозрения, особенно насчет 
масла: оно исчезало с необыкновенной быстротой. Хлеб тоже. Иногда я не 
находила в кухонном шкафчике остатков мяса и пирога, хотя твердо 
помнила, что прятала их туда. "Это ты съела котлету?" - "Да, тетя. 
Ночью что-то есть захотелось". Короче, я поняла не сразу. А знаете, в 
чем было дело? Все это время без моего ведома в квартире жил третий 
человек. Не мужчина - на этот счет могу сразу заверить. Девчонка. Та 
самая, чье фото опубликовано в газете, - ее еще нашли мертвой на 
площади Вентимиль. Что, между нами говоря, доказывает, насколько я 
была права, когда встревожилась: такие вещи с людьми вроде вас и меня 
не случаются.
   М-ль Поре не останавливалась - ей не нужно было переводить дыхание. 
Она стояла спиной к окну, сложив руки на тощем животе, и слова 
сцеплялись во фразы, фразы следовали одна за другой, чем-то напоминая 
четки.
   - Не пугайтесь, заканчиваю. Не хочу злоупотреблять вашим временем: 
вы, мне кажется, человек очень занятой.
   Обращалась она к одному Мегрэ. Лоньон был теперь в ее глазах только 
статистом.
   - Как-то утром, убирая, я уронила катушку ниток, та закатилась к 
Жанине под кровать, и я нагнулась за нею. Уверяю, я даже вскрикнула. 
Да и вы на моем месте струхнули бы. Под кроватью кто-то лежал: на меня 
глядели чьи-то глаза, точь-в-точь кошачьи.
   Счастье еще, что это оказалась женщина - все-таки я меньше 
испугалась. На всякий случай схватила кочергу и скомандовала: 
"Вылезайте!"
   Она была еще моложе Жанины - лет шестнадцати с небольшим. Но если 
вы думаете, что она расплакалась и попросила прощения, то вы 
ошибаетесь. Она смотрела на меня так, словно из нас двоих чудовище не 
она, а я.
   "Кто вас впустил в квартиру?" - "Я подруга Жанины". - "Разве это 
причина, чтобы прятаться под кроватью? Что вы там делали?" - "Ждала, 
пока вы уйдете". - "Зачем?" - "Чтобы тоже уйти".
   Нет, вы представляете себе, господин комиссар? И это тянулось 
недели, месяцы! В Париж она приехала одновременно с моей племянницей. 
Познакомились они в поезде. Ехали третьим классом, не могли уснуть и 
коротали ночь, рассказывая друг другу о себе. У девчонки, а звали ее 
Луизой, денег были на две-три недели жизни.
   Она нашла себе место в какой-то конторе - наклеивала марки на 
конверты, но, похоже, начальник начал вскоре приставать к ней с 
предложениями, и она влепила ему пощечину.
   Во всяком случае, она мне так сказала, но это не обязательно правда.
   Когда деньги кончились и ее выставили из меблирашки, где она 
ночевала, она разыскала Жанину, и та предложила ей спать здесь, пока 
Луиза не найдет себе нового места.
   Сказать мне Жанина не посмела. Она впускала подружку, когда меня не 
было, и Луиза пряталась под кроватью моей племянницы, пока я не 
засыпала.
   В те дни, когда я работала во вторую смену, ей приходилось торчать 
под кроватью до половины третьего: я ведь начинаю с трех.
   С самого начала Мегрэ следил за собой, чтобы не улыбнуться: тетка 
Жанины не сводила с него глаз и наверняка не одобрила бы ни малейшего 
проявления иронии.
   - Короче... - повторила она самое меньшее в третий раз, и Мегрэ 
невольно взглянул на часы.
   - Если вам не наскучило...
   - Что вы! Что вы!
   - Вы не торопитесь?
   - У меня еще есть время.
   - Заканчиваю. Хочу только обратить ваше внимание, что долгие месяцы 
все мои разговоры подслушивались посторонним человеком, авантюристкой, 
с которой я даже не была знакома и которая следила за каждым моим 
движением. Я жила своей скромной повседневной жизнью в уверенности, 
что я у себя, и не подозревая...
   - Вы написали ее матери?
   - Откуда вы знаете? Та вам это рассказала?
   Лицо Лоньона выражало разочарование. Это ведь он вышел на след м-ль 
Поре, что, вероятно, стоило ему долгой, изнурительной беготни по 
Парижу. Сколько раз он мок под ливнем, не думая о том, как бы где-
нибудь укрыться!
   Мегрэ не было нужды выходить из кабинета. Он палец о палец не 
ударил, а информация все равно стекается к нему. Поэтому он не только 
вышел на след; почти одновременно с ним, Лоньоном, но, кажется, и 
знает больше.
   - Я не сразу написала ее матери. Сначала я выставила девчонку, 
посоветовала ей больше сюда не возвращаться. По-моему, я могла бы даже 
подать на нее в Суд.
   - За нарушение неприкосновенности жилища?
   - И за кражу у меня еды в течение этих месяцев. Когда племянница 
вернулась, я без обиняков выложила, что думаю о ней и ее знакомых. 
Жанина и сама была не лучше, в чем я убедилась через несколько недель, 
когда она в свой черед ушла от меня и перебралась в гостиницу. 
Барышне, понимаете ли, свобода понадобилась! Чтобы мужчин водить.
   - Вы уверены, что она их водила?
   - Зачем же ей иначе было перебираться в меблирашку, когда она имела 
здесь кров и стол? Я выспросила ее насчет подружки. Узнала имя и адрес 
матери. С неделю колебалась, а потом написала письмо, копию которого 
храню. Не знаю, подействовало ли оно, но эта женщина не сможет 
сказать, что я ее не предупредила. Желаете взглянуть?
   - В этом нет необходимости. А с племянницей вы поддерживали 
отношения после того, как она съехала?
   - Она ни разу не зашла навестить меня, даже с Новым годом открыткой 
не поздравила. По-моему, все это новое поколение такое. Немногие 
сведения о ней, которыми я располагаю, сообщил мне брат, а он ее 
обожает: она ловко морочит ему голову. Время от времени пишет, 
сообщает, что здорова, работает, всякий раз обещает навестить.
   - Она ни разу не побывала в Лионе?
   - Съездила как-то на рождество.
   - Братьев и сестер у нее нет?
   - Был брат. Умер в санатории. Короче... Мегрэ машинально начал 
считать ее "короче".
   - Она совершеннолетняя. Думаю, что она известила отца о свадьбе. 
Мне он, правда, ничего не написал. Новость я узнала из газеты. Вам не 
кажется странным, что подружку ее убили как раз в ту ночь?
   - Они продолжали видеться?
   - Откуда же мне знать? Но если хотите слышать мое мнение, девица 
вроде Луизы так легко от подруги не отцепится. Люди, которые живут за 
счет других и прячутся под кроватями, ни перед чем не остановятся. А 
этот Сантони, действительно, богатый человек...
   - Итак, вы не видели племянницу уже три года?
   - Даже чуть больше. Один раз в прошлом году, кажется, в июле, я 
видела ее в поезде. Было это на вокзале Сен-Лазар. Я решила провести 
денек в Мант-ла-Жоли. Стояла жара, я была в отпуске, и меня потянуло 
за город. На соседнем пути стоял экспресс-люкс на Довиль, как мне 
сказали. Едва мы тронулись, как я заметила в одном из купе Жанину. Она 
указывала на меня пальцем кому-то стоявшему рядом и в последнюю минуту 
иронически помахала мне рукой.
   - С ней была женщина?
   - Я не разглядела. Мне показалось, что одета Жанина хорошо, да и 
поезд состоял исключительно из вагонов первого класса.
   Жанвье, как всегда, кое-что записывал, хотя и не часто: всю эту 
болтовню можно было резюмировать в нескольких словах.
   - Когда племянница жила с вами, вы были в курсе ее знакомств? 
   - Послушать ее, так она ни с кем не водилась. Но можно ли верить 
девице, которая прячет людей у себя под кроватью?
   - Благодарю вас, мадемуазель.
   - Это все, что вы хотели узнать?
   - Если только вам больше нечего сообщить.
   - Вроде бы нет. Если что-нибудь вспомню...
   Она с сожалением проводила их до двери - очень уж ей хотелось еще 
поразглагольствовать. Лоньон, пропустив вперед Мегрэ и Жанвье, вышел 
на лестницу последним.
   На улице комиссар замешкался, не зная, что сказать.
   - Прошу извинить, старина. Будь мне известно, что вы здесь.
   - Это неважно.
   - Вы хорошо поработали. Теперь, видимо, дело пойдет быстро.
   - Это означает, что я вам больше не нужен?
   - Я этого не говорил...
   Из окна лавки лекарственных растений за ними наблюдала жена 
Люсьена.
   - Сейчас у меня нет для вас никакого особого задания. Вам, 
вероятно, пора отдохнуть и полечить свой бронхит.
   - У меня всего лишь насморк. Тем не менее благодарю.
   - Вас подвезти?
   - Нет, я на метро.
   Лоньон старается подчеркнуть различие между теми, кто раскатывает 
на машинах, и бедным инспектором, который ездит в метро, где сейчас, в 
шесть часов, ему обомнут бока.
   - До свидания. Если узнаете что-либо новое, звоните. Со своей 
стороны, буду держать вас в курсе.
   Сев в машину, Мегрэ вздохнул.
   - Бедный Лоньон! Дорого бы я дал, чтобы прийти после его ухода!
   - Вы обратно на Набережную?
   - Нет. Подбрось меня домой.
   Езды было всего ничего, и они не успели обсудить то, что узнали. 
Оба, естественно, думали о шестнадцатилетней девушке, которая сбежала 
от матери и долгие месяцы должна была изо дня в день прятаться под 
кроватью.
   Вдова Кремье считала ее гордячкой, не снисходившей до разговоров с 
окружающими. А Роза, прислуга четы Ларше, видела, как она целыми 
часами сидит одна на
   скамейке в сквере у Троицы. В лавку м-ль Ирен она дважды приходила 
тоже одна. Одна пошла в "Ромео", одна ушла оттуда, отказавшись от 
такси, водитель которого видел ее затем под дождем на площади Сент-
Огю-стен, а позже - на углу улицы Фобур-Сент-Оноре.
   Потом осталось только тело, простертое на мокрой мостовой площади 
Вентимиль.
   При ней не было ни бархатной накидки, ни серебристой сумочки, 
которые она взяла напрокат; одна туфелька на высоком каблуке тоже 
исчезла.
   - До завтра, шеф.
   - До завтра, малыш.
   - Указания будут?
   Допросить Жанину Арманье, ныне г-жу Сантони, невозможно: она 
проводит медовый месяц во Флоренции.
   - Нет. Вечером я жду звонка из Ниццы. Оставалось заполнить еще 
немало пробелов.
   И где-то на свободе еще гулял тот, кто убил девушку и перевез ее 
труп на площадь Вентимиль.   

                             ГЛАВА ШЕСТАЯ,

   в которой речь идёт о своего рода отце и сомнениях Мегрэ

   За обедом госпожа Мегрэ рассказывала о дочке их соседа по площадке, 
которая впервые пошла сегодня к зубному врачу и сказала... Что, 
собственно, она сказала? Мегрэ, даже не замечая, что слушает вполуха, 
уставился на жену, чей голос журчал, как приятная музыка за стеной. 
Она оборвала фразу на полуслове и осведомилась:
   - Неужели не смешно?
   - Ты права. Забавно.
   Комиссар как бы отключился. Это с ним бывало. В таких случаях он 
смотрел на людей, широко раскрыв глаза и чуточку слишком пристально, и 
те, кто его не знал, не догадывались, что сейчас они для него все 
равно что статисты в театре.
   Г-жа Мегрэ замолчала и взялась мыть посуду, а он устроился в кресле 
и развернул газету. Потом мытье посуды кончилось, и в квартире 
воцарилась тишина, нарушаемая лишь шорохом переворачиваемых газетных
страниц да шумом дождя на улице, который начался, прекратился и снова пошел.
   Около десяти комиссар сложил газету, и г-жа Мегрэ уже надеялась, 
что они лягут спать, но муж ее взял один из лежавших стопкой журналов 
и опять углубился в чтение. Она тоже продолжала шить, время от времени 
бросая несколько слов - ни о чем, лишь бы рассеять молчание. Ей было 
все равно, ответит он, промолчит или буркнет что-нибудь неразборчивое 
- просто так уютней.
   Верхние жильцы выключили радио и улеглись.
   - Чего-нибудь ждешь?
   - Возможно, мне позвонят.
   Фере обещал еще раз навестить мать Луизы, как только она вернется 
из Монте-Карло. Не исключено, что его задержала другая работа. 
Накануне турнира цветов дел там хватает.
   Позднее г-жа Мегрэ скорее почувствовала, чем заметила, что муж 
забывает переворачивать страницы. Глаза у него, однако, были открыты. 
Она подождала еще и наконец предложила:
   - Может быть, все-таки ляжем?
   Был уже двенадцатый час. Мегрэ не возразил, только перенес телефон 
в спальню и поставил на ночной столик.
   Они разделись, поочередно отправились в ванную, выполнили обычный 
вечерний ритуал. Наконец Мегрэ лег, погасил свет, повернулся к жене и 
поцеловал ее.
   - Доброй ночи.
   - Доброй ночи. Постарайся уснуть.
   Он по-прежнему думал о Луизе Лабуан и других персонажах трагедии, 
которые один за другим выступали из темноты и как бы образовывали 
свиту героини. Только теперь они были иные, чем раньше, более смутные, 
расплывчатые, и постепенно смешивались между собой, так что один 
начинал исполнять роль другого.
   Еще позже Мегрэ привиделось, будто он играет в шахматы, но так 
утомлен и партия тянется так долго, что он больше не различает фигур, 
принимает ферзя за короля, слона за коня и не видит, куда двигает 
ладьи. Ему было страшно: за игрой следил его начальник, партия имела 
огромное значение для всего Ке дез Орфевр, а партнером его был не кто 
иной, как Лоньон, который саркастически улыбался и, уверенный в себе, 
ожидал случая объявить Мегрэ шах и мат.
   Этого нельзя допустить. На ставке престиж Ке дез Орфевр. Вот почему 
за спиной Мегрэ сгрудился весь отдел: Люкас, Жанвье, маленький Лапуэнт, 
Торранс и другие, которых он не различает.
   - Подсказываете? - упрекает Лоньон кого-то, стоящего подле комиссара. - 
Впрочем, это ничего не меняет.
   Лоньон один, совсем один. Ему никто не помогает. Что скажут люди, 
если он выиграет?
   - Валяйте, подсказывайте. Я ведь об одном прошу - не плутуйте.
   Почему он вообразил, что Мегрэ собирается сплутовать? Разве это в 
привычках комиссара? Разве он сплутовал хоть раз в жизни?
   Ему бы только разыскать своего ферзя. Ферзь - ключ ко всей партии. 
Уж тогда он выпутается. Самое разумное - еще раз просмотреть каждое 
поле, одно за другим. Не мог же ферзь исчезнуть.
   Зазвонил телефон. Мегрэ протянул руку, но выключатель нащупал не сразу.
   - Вызывает Ницца.
   На будильнике десять минут второго.
   - Это вы, шеф?
   - Минутку, Фере.
   - Может, я зря вас разбудил?
   - Нет, правильно сделал.
   Мегрэ глотнул воды. Затем раскурил трубку - он так и оставил ее 
невыбитой на ночном столике.
   - Ну вот, теперь давай.
   - Я не знал, как поступить. Дело мне знакомо только по газетам, и я 
затруднялся решить, что важно, что нет.
   - Видел ты эту Лабуан?
   - Я прямо от нее. Она вернулась из Монте-Карло только в половине 
двенадцатого. Я отправился к ней. Квартирует она в пансионе, где, по-
моему, живут исключительно такие же старые психопатки. Любопытно, что 
почти все они - бывшие актрисы. Одна была раньше цирковой наездницей, 
а хозяйка, по ее словам, когда-то пела в Опере. Ощущение, которое 
испытываешь, оказавшись среди них, трудно даже объяснить. Никто еще не 
спал. По вечерам те, кто не уехал в Казино, играют в карты в гостиной, 
где все прямо как в прошлом веке. Порой кажется, что ты в паноптикуме. 
Вам не скучно?
   - Нет.
   - Я ведь все это говорю, потому что знаю: вы любите все своими 
глазами увидеть. А так как приехать вы не могли...
   - Продолжай.
   - Прежде всего, теперь мне известно, кто она. Отец ее был 
деревенский учитель в Верхней Луаре. В Париж она уехала восемнадцати 
лет и два года была фигуранткой в "Шатле". Под конец ей стали давать 
выходы в несколько па в "Вокруг света за восемьдесят дней". Затем она 
перешла в "Фоли-Бержер". Наконец впервые отправилась на гастроли в 
Южную Америку, где провела несколько лет. Точные даты из нее не 
вытянуть - она все время путается.
   Вы слушаете? Я снова подумал, не наркоманка ли она. Но, 
присмотревшись к ней, понял: тут не то. В сущности, она не умна и, 
может быть, не совсем нормальна.
   - Замужем была?
   - Я как раз к этому подхожу. Когда она начала подвизаться в кабаре 
на Востоке, ей уже минуло тридцать. Было это до войны. Она выступала в 
Бухаресте, Софии, Александрии. Несколько лет провела в Каире и, 
кажется, добиралась до Эфиопии.
   Все эти сведения пришлось вытягивать из нее поштучно. Она 
полулежала в кресле, массируя опухшие ноги, и был момент, когда она 
попросила разрешения отлучиться, чтобы снять корсет. Короче...
   Словцо напомнило Мегрэ тетку Жанины Арменье м-ль Поре с ее 
нескончаемым монологом.
   Г-жа Мегрэ, открыв глаза, наблюдала за мужем.
   - Когда ей стукнуло тридцать восемь, она встретила в Стамбуле 
некоего Ван Крама.
   - Как ты сказал?
   - Юлиуса Ван Крама, по-видимому, голландца. По ее словам, выглядел 
он как настоящий джентльмен и жил в "Пера-Паласе".
   Мегрэ нахмурился, силясь вспомнить, в какой связи он мог слышать 
это имя. А он слышал его - в этом он уверен.
   - Возраст Ван Крама знаешь?
   - Он был много старше ее. В то время ему уже перевалило за 
пятьдесят, а это означает, что сейчас ему под семьдесят.
   - Умер?
   - Не знаю. Да вы не спешите! Я ведь стараюсь рассказывать все по 
порядку, чтобы ничего не забыть. Она показала мне свое фото тех лет, и 
должен признаться, она была еще красивой женщиной, уже зрелой, но еще 
привлекательной.
   - Чем занимался Ван Крам?
   - Она, похоже, не слишком этим интересовалась. Он бегло говорил на 
нескольких языках, в частности по-английски и по-французски. По-
немецки тоже. Бывал на' посольских приемах.
   По ее словам, он влюбился в нее, и некоторое время они жили вместе.
   - В "Пера-Паласе"?
   - Нет. Он снял квартиру недалеко от отеля. Не сердитесь на меня за 
неточности, шеф. Если бы вы знали, с каким трудом я хоть это из нее 
вытянул! На каждом слове ее заносило в сторону, она принималась 
рассказывать о какой-нибудь женщине, с которой познакомилась в каком-
то кабаре, после чего начинала ныть: "Я знаю, вы считаете меня плохой 
матерью..."
   В конце концов она предложила мне рюмочку ликера. Если она не 
балуется наркотиками, значит, прикладывается к бутылке. "Только не 
перед Казино! - заявила она. - Когда я играю, я не пью. Да и после - 
всего рюмочку, чтобы снять напряжение".
   Она объяснила мне, что из всех видов человеческой деятельности игра 
- самый выматывающий.
   Возвращаюсь к Ван Краму. Через несколько месяцев она обнаружила, 
что забеременела. Это случилось с ней впервые. Она долго не могла 
поверить.
   Потом переговорила с любовником, рассчитывая, что он посоветует ей 
избавиться от ребенка.
   - Она была готова к этому?
   - Сама не знает. Называет свою беременность злой шуткой судьбы. "Я 
тысячу раз могла забеременеть раньше, и нате вам: это случилось, когда 
мне уже стукнуло тридцать восемь".
   Точно так она и сказала. Ван Крам ухом не повел, а через несколько 
недель предложил ей выйти за него.
   - Где они поженились?
   - В Стамбуле. Это и осложняет дело. Мне кажется, она всерьез любила 
его. Он сводил ее в какое-то учреждение, - какое именно, она не 
помнит, - где она подписала разные бумаги и произнесла обет. Он 
сказал, что теперь они муж и жена, и она ему поверила.
   Еще через несколько дней он предложил ей поселиться во Франции.
   - Вдвоем?
   - Да. Они отплыли на итальянском пароходе в Марсель.
   - Паспорт у нее был на фамилию Ван Крам?
   - Нет. Я задал ей этот вопрос. Похоже, они не успели поменять ее 
паспорт. Две недели они провели в Марселе, откуда перебрались в Ниццу. 
Там и родился ребенок.
   - Жили в гостинице?
   - Нет, сняли довольно комфортабельную квартиру неподалеку от 
Английского бульвара. Два месяца спустя Юлиус Ван Крам вышел купить 
сигарет, не вернулся, и больше она его не видела.
   - А известия от него получала?
   - Он неоднократно писал ей из самых разных мест - Лондона, 
Копенгагена, Гамбурга, Нью-Йорка - и всякий раз присылал деньги.
   - Крупные суммы?
   - Иногда - да, иногда - гроши. Просил сообщать о себе и в 
особенности о дочери.
   - Она писала?
   - Да.
   - Конечно, до востребования?
   - Да. С тех пор она и стала играть. Дочь подросла, пошла в школу.
   - Она никогда не видела отца?
   - Он ушел, когда ей было два месяца, и больше во Францию не 
возвращался - по крайней мере, насколько известно жене. Последний 
перевод, годичной давности, был довольно значительный, но она все 
спустила за одну ночь.
   - Ван Крам ни разу не поинтересовался, где его дочь? Знает ли, что 
она уехала из Ниццы в Париж?
   - Да. Только вот адрес ее был матери неизвестен.
   - Это все, старина?
   - Почти. У меня сложилось впечатление, что она была не совсем 
искренна, уверяя, будто не знает, на что жил ее муж... Да, главное-то 
я забыл. Когда ей несколько лет назад потребовалось возобновить 
удостоверение личности, она решила выправить его на фамилию Ван Крам. 
У нее попросили брачное свидетельство. Она показала единственный 
документ, которым располагает. Составлен он на турецком языке. Его 
внимательно осмотрели, отправили в турецкое консульство и в конце 
концов объявили ей, что он недействителен и в браке она не состоит.
   - Это ее расстроило?
   - Нет. Расстроить ее может только одно - когда красное выходит 
двенадцать раз подряд, а она поставила на черное. Послушать ее, так 
кажется, что перед тобой человек с другой планеты. Она живет не в том 
мире, где живем мы с вами. Когда я заговорил с ней о дочери, она ни на 
минуту не разволновалась. Уронила только: "Надеюсь, она не очень 
страдала..."
   - Ну что, теперь ты ляжешь спать?
   - Если бы! Мне еще ехать в Жуан-ле-Пен - там взяли одного шулера из 
Казино. Я вам больше не нужен, шеф?
   - Пока нет. Впрочем, минутку. Она показала тебе фотографию бывшего мужа?
   - Я спросил об этом, но у нее вроде была всего одна, да и ту она 
стащила тайком - он терпеть не мог сниматься. Снимок, должно быть, 
забрала с собой дочь, уезжая в Париж, потому что он исчез.
   - Благодарю.
   Еще через секунду Мегрэ положил трубку, но вместо того чтобы 
опустить голову на подушку и выключить свет, встал и набил трубку.
   Вдова Кремье рассказывала ему о фотокарточке, лежавшей у жилички в 
бумажнике, но комиссар пропустил это тогда мимо ушей - он был целиком 
поглощен самой девушкой.
   Мегрэ стоял в пижаме и шлепанцах на босу ногу. Жена ни о чем его не 
спрашивала. Может быть, из-за сна, который ему приснился, он думал о 
Лоньоне. Разве совсем недавно, не придав этому значения, он не сказал 
инспектору: "Буду держать вас в курсе"? А существование Ван Крама 
может изменить весь ход расследования.
   - Позвоню ему утром, - буркнул он себе под нос,
   - Что?
   - Ничего. Это я сам с собой.
   Комиссар разыскал телефон Невезучего на площади Константен-Пе'кер. 
Теперь его, Мегрэ, ни в чем нельзя будет упрекнуть.
   - Алло!.. Не могу ли я поговорить с вашим мужем? Простите, что 
разбудил, но...
   - Я не спала. Я никогда не сплю больше часа-двух за ночь.
   Тон у г-жи Лоньон был язвительный и плаксивый одновременно.
   - У телефона комиссар Мегрэ.
   - Я узнала ваш голос.
   - Мне надо бы сказать несколько слов вашему мужу.
   - Я думала, он с вами. Во всяком случае, он говорил, что работает на вас.
   - В котором часу он ушел?
   - Сразу после обеда. Наскоро поел и убежал, предупредив, что ночевать, 
вероятно, не придет.
   - Он не сказал вам, куда идет?
   - Он мне этого никогда не говорит.
   - Благодарю вас.
   - Значит, неправда, что он работает на вас?
   - Почему же? Правда.
   - Как же тогда получается, что вы не знаете...
   - Я не могу быть в курсе всех его передвижений.
   Объяснение не убедило ее, она заподозрила, что комиссар лжет, 
покрывая ее мужа, и наверняка продолжила бы расспросы, но Мегрэ 
повесил трубку. Затем сразу же позвонил в участок второго квартала, 
где к телефону подошел некий Ледан.
   - Лоньон на месте?
   - Всю ночь не заглядывал.
   - Благодарю. Если придет, скажи, пусть позвонит мне домой.
   - Ясно, господин комиссар.
   Тут Мегрэ пришла дурная мысль, примерно такая же, как во сне. Его 
вдруг встревожило, что Лоньон рыщет по городу, а он, Мегрэ, не имеет 
представления, что намерен предпринять инспектор. В ночных заведениях 
ничего больше не выведаешь, у ночных таксистов - тоже, в "Ромео" - тем 
более.
   Лоньон всю ночь за кем-то охотится. Следует ли из этого, что он 
напал на новый след?
   Мегрэ не завидовал коллегам, своим инспекторам - подавно. Когда 
дело подходило к благополучному завершению, он почти всегда относил 
успех на их счет. С заявлениями в прессе выступал редко. Только вчера, 
например, он поручил Люкасу принять журналистов, аккредитованных на Ке 
дез Орфевр.
   В данном случае, однако, комиссар был задет. Как и в шахматной 
партии во время сна, Лоньон действовал в одиночку, тогда как за спиной 
Мегрэ стоял весь парижский уголовный розыск, не считая провинциальных 
опербригад и полицейской машины в целом.
   От этой мысли комиссар даже покраснел, но ему тем не менее 
захотелось одеться и отправиться на Набережную. Там у него найдется, 
над чем поработать теперь, когда он знает, чью фотографию Луиза 
стащила у матери и тщательно хранила.
   Жена увидела, как он прошел на кухню, открыл буфет и налил себе 
рюмочку сливянки.
   - Почему не ложишься?
   Логически рассуждая, Мегрэ следовало ехать, то же самое подсказывал 
ему инстинкт, и если он все-таки этого не сделал, то лишь затем, чтобы 
не отнимать у Лоньона его шанс и наказать себя за дурную мысль.
   - Дело, кажется, не дает тебе покоя?
   - Оно довольно сложное.
   Странно! До сих пор он думал не об убийце, а о жертве, 
сосредоточивая на ней все расследование. Только теперь, мало-мальски 
изучив ее, он мог задаться вопросом, кто же преступник.
   Что еще придумал Лоньон? Мегрэ подошел к окну. Луна была полная, 
небо ясное. Дождь перестал. Крыши блестели.
   Комиссар выбил трубку, тяжело опустился на кровать, поцеловал жену.
   - Разбуди, как обычно.
   На этот раз снов Мегрэ не видел. Когда он, сидя в кровати, пил 
кофе, на улице было солнечно. Лоньон не позвонил, и это, видимо, 
означало, что в участок он не заходил, домой тоже не возвращался.
   На Ке дез Орфевр комиссар побыл на рапорте у начальства, но участия 
в разговоре не принял и, как только совещание закончилось, поднялся 
под крышу в картотеку. Там на километрах стеллажей выстроились дела 
всех, у кого произошли столкновения с правосудием. Дежурный был в 
сером халате, придававшем ему сходство с кладовщиком, и в воздухе, 
словно в публичной библиотеке, пахло старой бумагой.
   - Посмотри, нет ли у вас чего-нибудь о Ван Краме, Юлиусе Ван Краме.
   - Годы недавние?
   - Лет двадцать, а то и больше.
   - Подождете?
   Мегрэ сел. Через десять минут ему принесли дело с надписью "Ван 
Крам", но оказалось, что это Жозеф Ван Крам, парижский страховой 
служащий, проживавший на улице Гренель и осужденный два года назад за 
изготовление и использование фальшивых денежных документов, да и лет 
ему было всего двадцать восемь.
   - Других Ван Крамов нет?
   - Всего один. Пишется "фон Крамм" - с двумя "м", умер двадцать 
четыре года назад в Кёльне.
   Однако в картотеке имелись материалы не только на осужденных, но и 
на всех, кем в тот или иной момент приходилось заниматься полиции. Но 
и среди этих дел отыскались только страховщик Ван Крам и фон Крамм из 
Кёльна.
   Просмотрев список международных воров и исключив из него тех, кто 
не живал на Ближнем Востоке и не соответствовал по возрасту супругу г-
жи Лабуан, Мегрэ отобрал несколько карточек, в одной из которых 
значилось: "Ганс Циглер, он же Эрнст Марек, он же Джон Донли, он же 
Джоэ Хоген, он же Иоганн Лемке (подлинное имя и происхождение 
неизвестны). Международный вор на доверии. Бегло говорит по-
французски, по-английски, по-немецки, по-голландски, по-итальянски, 
по-испански. Владеет польским".
   Тридцать лет назад пражская полиция разослала по всем странам 
фотографии некоего Ганса Циглера, который с помощью сообщника путем 
мошенничества похитил крупную сумму денег. Ганс Циглер утверждал, что 
он уроженец Мюнхена, и носил тогда светлые усики. Тот же человек был 
хорошо известен в Лондоне под именем Джона Донли, уроженца Сан-
Франциско, а в Копенгагене его арестовали как Эрнста Марека.
   В других местах он фигурировал под другими именами - Джоэ Хоген, 
Жюль Стиб, Карл Шпанглер.
   С годами облик его менялся. Вначале это был высокий, худой, хотя и 
крепко скроенный мужчина-. Понемногу он раздавался, заодно приобретая 
представительность.
   Он был осанист, одевался изысканно. В Париже останавливался в одном 
из больших отелей на Елисейских полях, в Лондоне - в "Савое". Всюду 
посещал места, где бывает избранная публика, и всюду неизменно 
пользовался одной и той же техникой, которую задолго до него 
разработали другие и которой он владел с особым блеском.
   Работал он с напарником, но о том сообщалось только, что он моложе 
годами и говорит с акцентом.
   В, каком-нибудь шикарном баре они присматривали будущую жертву, 
человека, одетого с претензиями, преимущественно промышленника или 
коммерсанта из провинции.
   После нескольких рюмок в обществе жертвы Иоганн Лемке, или, в 
зависимости от обстоятельств, Жюль Стиб, или Джон Донли, начинал 
сетовать, что не знает страны.
   - Мне обязательно нужен надежный человек, - вздыхал он. - У меня 
одно затруднительное поручение, и я не уверен, что справлюсь. Ужасно 
боюсь, как бы меня не надули.
   Дальнейшее варьировалось, но схема всегда оставалась одна и та же. 
Старая и очень богатая дама - обычно американка, если дело происходило 
в Европе, - вручила ему на благотворительные цели крупную сумму, 
которую он должен раздать определенному числу лиц, заслуживающих 
помощи. Деньги находятся у него в номере. Как ему в незнакомой стране 
найти людей, достойных, чтобы их облагодетельствовали?
   Да, еще! Старая дама оговорила, что часть суммы, греть например или 
четверть, разрешается истратить на покрытие расходов.
   Неужели его новый друг - а ведь они друзья, верно? - порядочный 
человек, не выручит его? Разумеется, упомянутую треть они поделят... 
Заработать можно будет очень недурно.
   Он должен быть очень осторожен, обязан выговорить себе определенные 
гарантии... Пусть его друг, со своей стороны, положит известную сумму 
в банк, чем и докажет честность своих намерений.
   - Подождите меня немного. А лучше поднимемся ко мне в номер.
   Банкноты были налицо - полный портфель, внушительные пачки.
   - Возьмем их с собой и заедем в ваш банк. Вы снимете необходимую 
сумму... (Сумма определялась в зависимости от страны). Мы кладем ее на 
мой счет, а вы забираете портфель, и вам остается лишь распределить 
его содержимое, предварительно вычтя свою долю.
   В такси портфель с банкнотами стоит между новыми друзьями. Жертва 
снимает со счета нужную сумму. Подъехав к своему банку, обычно 
крупному учреждению в центре города, Лемке, он же Стиб, он же Циглер и 
т. д., оставляет портфель на попечение спутника.
   - Я живо...
   И удаляется с деньгами жертвы, которая больше его не увидит и 
вскоре убедится, что банкноты, кроме тех, что лежат по краям пачки, 
представляют собой газетную бумагу.
   Когда его задерживали, при нем обычно ничего не оказывалось. 
Украденное успевало исчезнуть - его уносил сообщник, перехватив в 
толпе, теснившейся у банка.
   Только в одной из справок, поступившей из датской полиции 
указывалось:
   "Согласно неподтвержденным сведениям, подозреваемый является 
Юлиусом Ван Крамом, нидерландским подданным и уроженцем Гронингена. 
Выходец из хорошей семьи, Ван Крам в возрасте двадцати лет поступил в 
один из амстердамских банков, где управляющим был его отец. Уже тогда 
он говорил на нескольких языках, получил превосходное образование и 
посещал амстердамский яхт-клуб.
   Два года спустя он исчез, а еще через несколько недель выяснилось, 
что он похитил часть фондов банка".
   К сожалению, фотографий, равно как отпечатков пальцев Ван Крама, в 
деле не оказалось - добыть их не представлялось возможности.
   Сопоставив даты, Мегрэ сделал еще одно интересное открытие. В 
отличие от большинства воров и мошенников Ван Крам редко совершал два 
преступления подряд. Он готовил очередное неделями, иногда месяцами и 
всегда брал крупную сумму. Затем, как правило, исчезал и всплывал на 
другом краю света, где вновь разыгрывал партию с той же ловкостью, с 
тем же блеском в отделке деталей.
   Не доказывает ли это, что он выжидал, пока не истощатся его запасы, 
что у него был резерв, кубышка, которую он где-то прятал?
   Последний свой подвиг он совершил шесть лет назад в Мексике.
   - Зайди на минутку, Люкас.
   Люкас удивленно воззрился на папки с делами, загромождавшие кабинет.
   - Будь добр, дай несколько телеграмм. Но прежде пошли кого-нибудь к 
вдове Кремье на улицу Клиши - пусть проверит, этого ли человека она 
видела на фотографии, лежавшей в сумочке ее жилицы.
   Мегрэ вручил Люкасу список стран, где подвизался Ван Крам, и 
фамилий, под которыми там его знали.
   - Позвони также Фере в Ниццу. Пусть еще раз сходит к госпоже Лабуан 
и попробует выяснить даты и места отправления переводов, которые она 
получала. Сомневаюсь, что она сохранила квитанции, но это все-таки 
шанс, которым не стоит пренебрегать, - Мегрэ секунду помолчал. - От 
Лоньона никаких известий?
   - Он должен был звонить?
   - Не знаю. Соедини-ка меня с его квартирой. Трубку взяла г-жа Лоньон.
   - Вернулся ваш муж?
   - Еще нет. Вы не узнали, где он?
   Она тревожилась; забеспокоился, в свою очередь, и комиссар.
   - Думаю, что выехал за пределы города - следит за кем-нибудь, - 
присочинил он, чтобы успокоить собеседницу.
   О слежке он брякнул, не подумав, почему и должен был выслушать 
жалобы г-жи Лоньон на то, что ее мужу вечно достаются самые 
неблагоприятные и опасные задания.
   Мог ли комиссар объяснить ей, что почти всякий раз, когда Лоньон 
попадал в переплет, он был сам виноват в этом, так как действовал 
вразрез с полученными инструкциями?
   Инспектору так хотелось отличиться, выдвинуться, что он очертя 
голову лез на рожон, убежденный, что уж на этот раз покажет, чего он 
стоит.
   Его достоинств никто не отрицал. И не знал этого только он сам.
   Мегрэ позвонил во второй квартал, но и там никаких известий от 
Лоньона не получали.
   - Никто не видел его поблизости?
   - Мне никто ничего не сообщал.
   Рядом с Мегрэ диктовал телефонограммы Люкас, уже направивший 
инспектора на улицу Клиши. Жанвье, стоя в дверях, ожидал, пока 
начальник повесит трубку и даст указания.
   - По-моему, вас хочет видеть комиссар Приоле. Он давеча заходил, но 
не застал вас на месте.
   - Я был наверху.
   Мегрэ заглянул к Приоле, который допрашивал торговца наркотиками - 
заострившийся нос, покрасневшие веки.
   - Не знаю, заинтересует ли тебя то, что я скажу. Быть может, ты уже 
получил информацию из других источников. Мне сообщили, что Жанина 
Арменье довольно долго жила на улице Понтье.
   - Номер дома?
   - Не знаю. Но это недалеко от улицы Берри. Там еще бар на первом этаже.
   - Благодарю. О Сантони ничего?
   - Ничего. Думаю, что нам не в чем его упрекнуть. Вот и пусть 
наслаждается любовью во Флоренции.
   Мегрэ вернулся в свой кабинет, где его ждал Жанвье.
   - Бери шляпу и пальто.
   - Куда едем?
   - На улицу Понтье.
   Похоже, там они кое-что узнают о покойнице. Она оставалась первой и 
главной заботой комиссара. Но был еще этот чертов Лоньон" постепенно 
начинавший играть все более важную роль. И об этой его роли Мегрэ 
ничего не было известно.
   - Тот, кто сказал: "Главное - поменьше рвения" <Слова Шарля Мориса 
Талейрана де Перигор (1754-1838), знаменитого французского дипломата>, 
был чертовски прав, - проворчал он, влезая в пальто.
   Невезучий вряд ли продолжает колесить по городу с одного конца на 
другой. Еще в пять вечера накануне он, насколько можно предположить, - 
ас Лоньоном дьявольски трудно что-нибудь предугадать, - не нащупал 
никакого нового следа. Забежал домой, пообедал и тут же исчез.
   Перед уходом Мегрэ заглянул в комнату инспекторов.
   - Пусть кто-нибудь обзвонит на всякий случай вокзалы и выяснит, не 
садился ли Лоньон в поезд.
   Следил, например, за кем-нибудь, что вполне вероятно. В таком 
случае у него действительно не было возможности позвонить на 
Набережную или к себе в участок. Но вместе с тем это значит, что он 
располагает сведениями, которые никому, кроме него, не известны.
   - Пошли, шеф? 
   - Пошли.
   Нет, конечно, комиссар не завидовал Лоньону. Если Невезучий найдет 
убийцу Луизы Лабуан - тем лучше. Если возьмет его - браво!
   Но неужели он не может дать знать о себе, как все люди?

                                  ГЛАВА СЕДЬМАЯ
   
   об инспекторе, который вырвался вперед, и девушке, которая шла на 
встречу с судьбой

   Пока Жанвье наводил в доме справки, Мегрэ, засунув руки в карманы, 
стоял на тротуаре и размышлял о том, что улица Понтье - это вроде как 
кулисы или черный ход Елисейских полей. У многих артерий Парижа есть 
вот такая параллельная, но более узкая и оживленная улица-дублерша, 
где располагаются небольшие бары и продовольственные лавки, рестораны 
для шоферов и дешевые гостиницы, мастерские ремесленников и 
парикмахерские.
   Поблизости как раз находился винный погребок, куда комиссару 
хотелось заглянуть, что он, несомненно, сделал бы, не вернись в этот 
момент Жанвье.
   - Это здесь, шеф.
   Они сразу напали на нужный дом. В привратницкой было не светлей, 
чем в остальных парижских приврат. ницких, но хозяйка ее оказалась 
молодой и привлекательной; рядом с ней в лакированном деревянном 
манежике ползал малыш.
   - Вы тоже из полиции, верно?
   - Почему вы сказали "тоже"?
   - Потому что вчера вечером, когда я уже собиралась спать, приходил 
один из ваших. Маленький и такой грустный, что я сначала решила - не 
иначе, как потерял жену, потому все время и плачет, и только потом 
сообразила, что у него насморк.
   Мегрэ не удержался от улыбки. Очень удачное описание Невезучего!
   - В котором часу это было?
   - Около десяти. Я раздевалась за ширмой, и ему пришлось подождать. 
Вы по тому же поводу?
   - Я полагаю, он интересовался мадемуазель Арменье?
   - И ее подружкой, которую убили.
   - Вы узнали ее на фотографии в этой газете?
   - По-моему, это она.
   - Она жила у вас в доме?
   - Да вы присаживайтесь, господа. Не возражаете, если я буду 
готовить завтрак малышу? Станет слишком жарко - не стесняйтесь, 
снимайте пальто. - И привратница в свою очередь поинтересовалась: - 
Вы, наверно, не из той службы, что вчерашний? Впрочем, чего я 
спрашиваю? Это меня не касается. Так вот, как я уже сказала вашему 
сотруднику, настоящей жилицей, за которой числилась квартира, была 
мадемуазель Арменье, мадемуазель Жанина, как я ее называла. Теперь она 
замужем. Об этом писали газеты. Вам это известно?
   Мегрэ кивнул.
   - Долго она жила у вас?
   - Года два. Когда приехала, была еще совсем неуклюжая девчоночка и 
часто советовалась со мной.
   - Она где-нибудь работала?
   - В ту пору она служила машинисткой в какой-то конторе неподалеку, 
но где точно - не скажу. Квартирку она сняла на четвертом этаже, очень 
миленькую, хотя окна и во двор.
   - Подруга не жила с ней?
   - Нет, жила. Только, как я уже сказала, платила за квартиру Жанина, 
и контракт был на ее имя.
   Привратнице нужен был только повод поговорить. А говорить ей было 
тем более легко, что она все сказала еще накануне.
   - Заранее знаю, о чем вы спросите. Съехали они полгода назад. 
Точнее, первой съехала мадемуазель Жанина.
   - Но насколько я понял, квартира была снята на ее имя?
   - Да. Месяц заканчивался, оставалось дня три-четыре. Как-то вечером 
приходит мадемуазель Жанина, садится там, где сидите вы, и говорит: "С 
меня довольно, мадам Марсель. Теперь я решила с этим покончить".
   - С чем "с этим"? - переспросил Мегрэ.
   - С другой, с ее подружкой Луизой.
   - Они не поладили?
   - Это-то я и хотела объяснить. Мадемуазель Луиза никогда не 
заходила ко мне поболтать, и я знаю о ней только от ее подруги, то 
есть из вторых рук. Сперва я считала их родными сестрами или 
двоюродными, или подругами детства. Потом мадемуазель Жанина 
объяснила, что они познакомились в поезде несколько месяцев назад.
   - Они любили друг друга?
   - И да и нет. Трудно сказать. Передо мной прошло немало их 
сверстниц. У нас и теперь живут две такие - танцуют в "Лидо". И еще 
одна - маникюрша в "Кларидже". Большинство делится со мной насчет 
своих дел. Через несколько дней так же повела себя и мадемуазель 
Жанина. А другая, Луиза, никогда не откровенничала. Сначала она 
казалась мне гордячкой, а потом я подумала, не от робости ли это у 
нее, да и теперь склонна так предполагать.
   Знаете, когда эти девчушки попадают в Париж, они чувствуют себя 
затерянными среди миллионов и либо храбрятся, держатся с вызовом, 
разговаривают на высоких нотах, либо замыкаются в себе.
   Мадемуазель Жанина была скорее из первых. Ничего не боялась. Почти 
каждый вечер уходила из дома. Через несколько дней стала возвращаться 
в два-три часа ночи, научилась одеваться. Не прожила здесь и трех 
месяцев, а уже - я сама слышала - привела к себе мужчину.
   Меня это не касалось. Она сама себе хозяйка. Здесь у нас не 
семейный пансион.
   - У каждой была своя комната?
   - Да. Но, конечно, Луиза все слышала, и по утрам, чтобы умыться и 
выйти на кухню, ей приходилось ждать, пока мужчина уйдет.
   - Они из-за этого и ссорились?
   - Не уверена. За два года многое может случиться, а у меня в доме 
двадцать две квартиры. Как я могла предвидеть, что одна из подруг 
станет жертвой убийства?
   - Чем занимается ваш муж?
   - Он метрдотель в одном из ресторанов на площади Терн. Вы не 
против, если я покормлю маленького?
   Она посадила ребенка на стульчик и принялась кормить с ложечки, не 
теряя при этом нить рассказа.
   - Все это я уже выложила вчера вашему сотруднику, а тот записал. 
Если хотите знать мое мнение, извольте: Жанина знала, что ей нужно, и 
готова была добиваться этого любыми средствами. Она не таскалась с кем 
попало. У большинства мужчин, побывавших здесь, были свои машины - я 
сама видела их по утрам, вытаскивая мусорные баки. Мужчины не 
обязательно были молодые. Но, конечно, и не старикашки. Я говорю это, 
чтобы вы поняли: все это делалось не только ради удовольствия.
   Когда Жанина наводила у меня справки, я понимала, к чему она 
клонит. Если ей, например, назначали свидание в незнакомом ресторане, 
ее интересовало, шикарное это заведение или нет, как одеться, идучи 
туда, и так далее.
   Словом, меньше чем через полгода, она уже знала Париж как свои пять 
пальцев - в известном смысле, конечно.
   - Подруга не сопровождала ее?
   - Только когда они ходили в кино.
   - Как проводила вечера Луиза?
   - Чаще всего сидела дома. Иногда отправлялась прогуляться, но 
всегда поблизости, словно боялась уходить далеко.
   Лет им было поровну, но рядом с подругой она казалась ребенком.
   Это-то подчас и выводило из себя Жанину. В первый же раз она 
сказала мне: "Эх, что бы мне в ту ночь спать, а не болтать с нею!"
   Правда, я уверена, что на первых порах она была вовсе не прочь 
всегда иметь с кем перемолвиться. Да вы, может, и сами замечали, что 
девушки, приезжающие в Париж искать счастья, обычно селятся вдвоем.
   Затем мало-помалу они возненавидели друг друга. Произошло это тем 
быстрее, что Луиза нигде не могла приспособиться и ни на одном месте 
не задерживалась дольше нескольких недель.
   Образования у нее не было. Она, кажется, и писала-то с ошибками, 
что мешало ей устроиться в какую-нибудь контору. А если она нанималась 
в продавщицы, дело обязательно кончалось неприятностями. Хозяин или 
заведующий отделом начинали приставать к ней, а она вместо того, чтобы 
прямо отшить - я, мол, не из таких, становилась на дыбы, угощала их 
пощечинами или уходила, хлопнув дверью. Однажды в магазине произошла 
кража, и заподозрили ее, хотя она, разумеется, была ни при чем.
   Заметьте, все это рассказывала мне Жанина. Со своей стороны могу 
добавить только, что бывали периоды, когда Луиза не работала, выходила 
из дома поздней обычного и бегала по адресам, указанным в объявлениях 
а найме.
   - Готовили они дома?
   - Почти всегда. Кроме тех случаев, когда Жанина обедала или ужинала 
с приятелями. В прошлом году они вдвоем провели неделю в Довиле. 
Вернее, уехали вдвоем, но малышка - я имею в виду Луизу - вернулась 
первой, а Жанина задержалась еще на несколько дней. Не знаю, что там у 
них вышло. Некоторое время они не разговаривали, хотя жить продолжали 
вместе.
   - Луиза получала письма?
   - Личных - никогда. Я даже думала, что она сирота. Но потом ее 
подруга рассказала мне, что у Луизы на Юге есть полусумасшедшая мать, 
которая не интересуется дочерью. Время от времени, когда Луиза 
отвечала на объявления письменно, она получала конверты со штампами, и 
я понимала, что это означает.
   - А Жанина?
   - Письмо из Лиона каждые две-три недели. От вдового отца. А еще 
много пневматичек <В Париже существует пневматическая почта для 
доставки внутригородской корреспонденции> с приглашениями на свидания.
   - Давно ли Жанина призналась вам в желании избавиться от подруги?
   - Она заговорила об этом год с лишним, нет, пожалуй, полтора года 
назад, но чаще всего такой разговор возникал, когда они- ссорились или 
когда Луиза в очередной раз теряла место. Жанина вздыхала: "Подумать 
только! Бросить отца, чтобы стать свободной, и тут же повесить себе на 
шею такую дуру!"
   Правда, через день-другой она опять радовалась, что встретит дома 
Луизу. Это как в семейной жизни. Вы, надеюсь, оба женаты?
   - Значит, Жанина Арменье съехала полгода назад?
   - Да. За последнее время она здорово изменилась, стала лучше 
одеваться - я хочу сказать, покупать более дорогие вещи, посещать 
рестораны разрядом выше, чем раньше. Ей случалось не возвращаться 
домой по нескольку дней. Она получала цветы, коробки шоколада из 
"Маркизы де Севинье". И я все поняла.
   Так вот, однажды вечером приходит она в приврат-ницкую и объявляет: 
"На этот раз уезжаю насовсем, мадам Марсель. Ничего не имею против 
дома, но жить с этой девчонкой больше не в силах". "Вы не замуж ли 
собрались?" - пошутила я. Она не засмеялась, только чуть улыбнулась: 
"Еще нет. Когда это произойдет, узнаете из газет".
   Жанина уже тогда познакомилась с Сантони, была уверена в себе, и ее 
улыбка говорила о многом.
   "На свадьбу-то позовете?" - тогда пошутила я. - "Позвать не обещаю, 
но хороший подарок пришлю".
   - И прислала? - полюбопытствовал Мегрэ.
   - Пока нет, но, вероятно, пришлет. Во всяком случае, своего она 
добилась и проводит теперь медовый месяц в Италии. Возвращаясь к тому 
вечеру, добавлю: она призналась, что уезжает, не предупредив Луизу, и 
устроится так, чтобы та ее не нашла. "Иначе она опять ко мне 
прилипнет".
   Жанина сделала, как собиралась: воспользовалась отсутствием Луизы, 
унесла два свои чемодана и даже адреса мне из осторожности не 
оставила. "Буду время от времени заходить за почтой".
   - Видели вы ее после этого?
   - Раза три-четыре. Ну вот, оставалось еще несколько оплаченных 
дней. Утром, в последний день, Луиза спустилась ко мне и объявила, что 
вынуждена съехать. Признаюсь, мне стало ее жаль. Она не плакала, 
только губы дрожали, но я чувствовала, что она в полной растерянности. 
Пожитков у нее почти не было, только маленький голубой чемоданчик. Я 
спросила, куда же она пойдет, и она ответила, что не знает. "Если 
хотите, поживите еще несколько дней, пока я не найду жильца..." - 
"Очень признательна, но лучше не надо".
   Это так на нее похоже! Я смотрела, как она идет с чемоданчиком по 
тротуару, и когда на углу она обернулась, мне захотелось позвать ее и 
дать ей немного денег.
   - Повидать вас она не заходила?
   - Заходила, но не затем, чтобы повидать меня. Ей нужен был адрес 
подруги. Я ответила, что мне он неизвестен. Она наверняка не поверила.
   - Зачем ей понадобилась Жанина?
   - Вероятно, чтобы опять поселиться вместе или попросить денег. По 
ее одежде нетрудно было догадаться, что дела у ней плохи.
   - Когда она заходила в последний раз?
   - Чуть больше месяца будет. Я как раз читала газету, и та еще 
лежала на столе. Мне, наверное, не надо было делать то, что я сделала. 
Я сказала: "Где она живет - не знаю, но о ней как раз сообщают в 
светской хронике".
   Это, действительно, было так. Газета писала что-то вроде: "Марко 
Сантони, импорт вермута. Каждый вечер у "Максима" с очаровательной 
манекенщицей Жаниной Арменье".
   Мегрэ взглянул на Жанвье - тот тоже понял. Месяц назад Луиза Лабуан 
в первый раз пришла на улицу Дуэ к м-ль Ирен и взяла напрокат вечернее 
платье. Не затем ли, чтобы отправиться к "Максиму" и разыскать там 
подругу?
   - Вы не знаете, она ее видела?
   - Нет. Через несколько дней Жанина зашла сюда; когда я задала ей 
такой же вопрос, она рассмеялась: "Мы часто ездим ужинать к "Максиму", 
но не каждый день, - сказала она. - Да и сомневаюсь, чтобы бедняжку 
Луизу туда впустили".
   - Вы вчера все это рассказали инспектору?
   - Может быть, не так подробно: кое-что я вспомнила только потом.
   - Больше вы ему ничего не сказали?
   Мегрэ силился сообразить, что из услышанного могло направить 
Лоньона на новый след. Накануне, в десять вечера, Невезучий побывал в 
этой же самой привратницкой. И больше о нем ничего не известно.
   - Минутку. Я только уложу сына.
   Привратница умыла малыша, переодела его и унесла в нечто вроде 
алькова, откуда донесся ее нежный шепот. Вернулась она несколько 
озабоченная.
   - Я все думаю, нет ли в случившемся и моей вины. Если бы эти девицы 
поменьше скрытничали, все было бы просто. Жанина не оставила мне 
своего адреса, чтобы подруга не беспокоила ее. Это я понимаю. Но ведь 
другая-то, Луиза, могла мне дать свой.
   Дней десять назад, может быть, чуть больше - точно не помню, пришел 
один человек и спросил, здесь ли живет Луиза Лабуан.
   Я ответила, что она вот уже несколько месяцев как съехала, хотя по-
прежнему живет в Париже. Адреса я не знаю, но она время от времени 
заходит ко мне.
   - Что за человек?
   - Иностранец. Судя по выговору, вроде бы англичанин или американец. 
Не богатый, не элегантный. Маленький, тощий, словом, слегка похожий на 
вчерашнего инспектора. Не знаю - чем, но напоминал клоуна.
   Он явно расстроился и стал добиваться, скоро ли я увижу ее. Я 
сказала: "Может, завтра, может, через месяц". - "Я оставлю ей записку".
   Он сел за стол, попросил бумаги и конверт и нацарапал карандашом 
несколько строк. Я сунула конверт в свободное отделение ящика для 
почты и забыла о нем.
   Когда через три дня этот тип пришел снова, письмо лежало на прежнем 
месте. Незнакомец расстроился еще больше. "Я не могу дольше ждать, - 
сказал он. - Мне скоро уезжать".
   Я спросила, важное ли у него дело. "Для нее - да. Очень", - ответил он.
   Потом забрал письмо и написал новое, только раздумывал над ним 
дольше, как если бы вынужден был принять какое-то решение. Наконец 
вздохнул и вручил мне конверт.
   - Больше вы его не видели?
   - Один раз - на следующий же день. А еще дня через три, поближе к 
вечеру, меня зашла проведать Жанина. Она была сильно возбуждена и 
объявила: "Скоро прочтете про меня в газетах".
   Она делала в нашем квартале покупки и вся была увешана пакетами из 
самых дорогих магазинов.
   Я рассказала ей о письме для Луизы и о визитах тощего человечка. 
Если бы я только знала, где ее найти!
   Жанина подумала и говорит: "Лучше всего отдайте письмо мне. 
Насколько я знаю Луизу, она долго не выдержит и появится у меня, как 
только выяснит из газет, где я нахожусь..."
   Я заколебалась, но потом решила, что она, конечно, права.
   - И отдали ей письмо?
   - Да. Она взглянула на конверт, сунула его в сумочку и, уже уходя, 
бросила: "Скоро вы получите свой подарок, мадам Марсель".
   Мегрэ молчал, опустив голову и уставившись себе под ноги.
   - Это все, что вы рассказали инспектору?
   - По-моему, все. Да, все. Как ни стараюсь, больше ничего на припомню.
   - Луиза так больше и не приходила?
   - Нет.
   - Выходит, она не знала, что у подруги есть письмо для нее?
   - Думаю, нет. Если и знала, то во всяком случае не от меня.
   За четверть часа Мегрэ сделал больше открытий, чем мог надеяться. К 
сожалению, след резко обрывался.
   Комиссара занимала уже не столько Луиза, сколько Лоньон, как если 
бы Невезучий вдруг начал играть первую роль во всей этой истории.
   Он побывал здесь, выслушал тот же рассказ.
   Затем исчез.
   Любой, узнав столько же, сколько Лоньон, еще вчера позвонил бы 
комиссару, доложил бы о полученных сведениях, попросил бы инструкций. 
Только не Лоньон. Этот решил до конца идти в одиночку.
   - Вы чем-то озабочены? - удивилась привратница.
   - Я полагаю, инспектор ни о чем с вами не говорил, не высказал 
никаких соображений?
   - Нет. Поблагодарил и пошел направо по улице. Что еще оставалось, 
как не поблагодарить и не уйти в свой черед? Не спрашивая согласия 
Жанвье, Мегрэ повел его в бистро, которое присмотрел по дороге на 
улицу Понтье, заказал два перно и молча выпил свою порцию.
   - Вызови-ка второй квартал и справься, нет ли известий от Лоньона. 
Если на службе ничего не знают, свяжись с его женой. И наконец, проверь, 
не звонил ли он на Набережную.
   Когда Жанвье вышел из кабины, Мегрэ медленно допивал вторую рюмку 
аперитива.
   - Ничего, шеф.
   - Вижу лишь одно объяснение: он позвонил в Италию.
   - Вы сделаете то же самое?
   - Да. Только со службы: там нас быстрее соединят. Они вернулись на 
Ке дез Орфевр, когда там почти никого не было - сотрудники ушли 
завтракать. Мегрэ распорядился принести список флорентийских гостиниц, 
выбрал самые дорогие, и в третьей по счету ему сообщили, что чета 
Сантони остановилась у них. Сейчас молодых в номере нет: полчаса назад 
спустились в ресторан позавтракать.
   В ресторане, чуть позже, Мегрэ и разыскал их. Ему повезло: 
метрдотель когда-то работал в Париже и немного знал по-французски.
   - Попросите к телефону госпожу Сантони. Метрдотель выполнил 
поручение, но в трубке раздался негодующий мужской голос.
   - Буду весьма обязан, если вы объясните, что все это значит.
   - Кто у телефона?
   - Марко Сантони. Ночью нас будят под предлогом, что парижской 
полиции нужны сведения. Теперь вы преследуете нас в ресторане.
   - Прошу извинить, господин Сантони. Говорит комиссар Мегрэ из 
уголовной полиции.
   - Это не объясняет, какое отношение моя жена имеет к...
   - Нас интересует не ваша жена. Дело в том, что убита ее давняя 
подруга.
   - Это нам уже рассказал тип, звонивший ночью. Ну и что? Разве это 
основание...
   - Вашей жене было отдано на сохранение одно письмо. Оно, возможно, 
позволило бы нам...
   - Так ли необходимо звонить для этого вторично? Мы сказали инспектору 
все, что знали.
   - Инспектор исчез.
   - А!
   Гнев Сантони поулегся.
   - В таком случае даю вам жену. Надеюсь, после этого вы оставите ее 
в покое и сделаете так, чтобы ее имя не попало в газеты.
   В трубке послышалось перешептывание: Жанина, без сомнения, находилась 
в кабине вместе с мужем.
   - Слушаю, - сказала она.
   - Извините, мадам. Вы уже знаете, в чем дело. Привратница с улицы 
Понтье вручила вам письмо для Луизы.
   - Сожалею, что взяла на себя передать его.
   - Что стало с письмом?
   Жанина замолчала, и Мегрэ подумал было, что их разъединили.
   - Вы ей передали его в ночь вашей свадьбы, когда она явилась к вам 
в "Ромео"?
   - Разумеется, нет. Неужели бы я потащила его на свою свадьбу!
   - Из-за этого письма Луиза и пришла к вам?
   - Нет. Она о нём даже не слышала.
   - Что же ей было нужно?
   - Понятно что - занять у меня денег. Она сказала, что у нее больше 
ни гроша, что хозяйка выставила ее, и еще она дала понять, что у нее 
один выход - покончить с собой. Правда, выразилась она путано. С 
Луизой всегда путаница.
   - Вы дали ей денег?
   - Несколько билетов по тысяче франков. Я не пересчитывала.
   - О письме ей сказали?
   - Да.
   - Что именно сказали?
   - То, что в нем было.
   - Вы его прочли?
   - Да.
   Опять молчание.
   - Считайте меня, кем хотите, но я не из любопытства. Да и 
распечатала-то его не я. Марко нашел его у меня в сумочке. Я ему все 
рассказала, он не поверил. Я и брякни: "Распечатай и убедись".
   Понизив голос, она зашипела на мужа, оставшегося в кабине: "Молчи. 
Лучше сказать правду. Все равно они дознаются".
   - Содержание письма помните?
   - Не дословно. Написано было коряво, на плохом французском языке, 
полно орфографических ошибок. В общем, примерно так:
   "У меня к вам очень важное поручение, и мы должны срочно увидеться. 
Спросите Джимми в баре "Пиквик" на улице Звезды. Это я. Если не 
застанете, бармен скажет, где меня найти".
   - Слушаете, комиссар?
   - Продолжайте, - буркнул Мегрэ, делая пометки в блокноте.
   - Дальше в письме было вот что:
   "Возможно, я не смогу долго пробыть во Франции. В этом случае я 
оставлю документ для вас у бармена. Он попросит вас удостоверить вашу 
личность. Остальное поймете потом".
   - Это все?
   - Да.
   - Так вы и передали Луизе?
   - Да.
   - Как вы считаете, она поняла?
   - Не сразу. Потом подумала, поблагодарила меня и ушла.
   - Больше вы о ней в ту ночь ничего не слышали?
   - Нет. Да и как я могла что-нибудь слышать? Только на третий день, 
пробегая газету, я случайно прочла, что она мертва.
   - Вы полагаете, она отправилась в "Пиквик"?
   - Вполне вероятно. А как бы вы поступили на ее месте?
   - Кто-нибудь, кроме вас и вашего мужа, был в курсе дела?
   - Не знаю. Письмо провалялось у меня в сумочке несколько дней.
   - Вы жили в отеле "Вашингтон"?
   - Да.
   - Вас там кто-нибудь навещал? Только Марко.
   - Где письмо сейчас?
   - Я, наверно, прибрала его вместе с другими бумагами.
   - Ваши вещи еще в отеле?
   - Конечно, нет. Накануне свадьбы я отправила к Марко все, кроме 
туалетных принадлежностей и кое-какой одежды, за которой в тот же день 
съездил наш слуга. Вы считаете, что это письмо - причина ее смерти?
   - Возможно. Она ничего насчет этого не сказала?
   - Ничего.
   - Она никогда не рассказывала вам о своем отце?
   - Однажды я спросила, чью фотографию она прячет в бумажнике, и она 
ответила, что это ее отец. "Он жив?" - поинтересовалась я. Она 
посмотрела на меня с таким видом, словно это тайна. Я тоже замолчала. 
В другой раз мы толковали о наших родных и я полюбопытствовала: "Чем 
занимается твой отец?" Она опять молча смерила меня тем же взглядом - 
такая уж у нее была манера. Конечно, теперь, когда она мертва, грех 
отзываться о ней плохо, но... Муж, видимо, остановил ее.
   - Я сказала вам все, что мне известно.
   - Благодарю вас. Когда вы рассчитываете вернуться в Париж?
   - Через неделю.
   Жанвье слышал весь разговор по параллельному аппарату.
   - По-моему, мы вышли на тот же след, что Невезучий, - слегка улыбнулся он.
   - Бар "Пиквик" знаешь?
   - Видел мимоходом, но внутри не бывал.
   - Я тоже. Есть хочешь?
   - Еще больше мне хочется поскорей все выяснить. Мегрэ распахнул 
дверь и окликнул Люкаса.
   - От Лоньона ничего?
   - Ничего, шеф.
   - Если позвонит, найдешь меня в баре "Пиквик" на улице Звезды.
   - Шеф, у меня только что была хозяйка меблирашек на улице Абукир. 
Долго же нам пришлось ее ждать! Но она, кажется, действительно была 
так занята последние дни,, что не читала газет. Словом, она сообщила, 
что Луиза Лабуан прожила у нее четыре месяца.
   - Когда?
   - Недавно. Она съехала оттуда два месяца назад.
   - То есть когда перебралась на улицу Клиши?
   - Точно. Она служила продавщицей в магазине на бульваре Маджента. 
Это один из тех магазинов, где есть отдел торговли с лотков, прямо на 
тротуаре. Девушка проработала на улице часть зимы, подхватила бронхит 
и неделю пролежала в постели.
   - Кто за ней ухаживал?
   - Никто. Комната у нее была на последнем этаже, форменная мансарда. 
Меблирашки эти - самый последний разбор, живут там главным образом 
североафриканцы.
   Теперь пробелы почти заполнились. Появилась возможность проследить 
жизнь девушки со дня, когда она оставила мать в Ницце, до ночи, когда 
разыскала Жанину в "Ромео".
   - Идешь, Жанвье?
   Оставалось только выяснить, на что она потратила примерно два часа 
в последнюю ночь.
   Таксист видел ее на площади Сент-Огюстен, потом на углу бульвара 
Осман и улицы Фобур-Сент-Оноре: она по-прежнему двигалась по 
направлению к Триумфальной арке.
   Именно так ей следовало идти на улицу Звезды.
   Никогда не умевшая устроиться в жизни и зацепившаяся в ней только 
за девушку, которую встретила в поезде, Луиза одиноко и торопливо шла 
под мелким дождем, словно ей не терпелось поскорее встретиться со 
своей судьбой.

                             ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
   
   где все происходит между людьми, которые знают цену каждому слову, 
и где еще раз заходит речь о Невезучем

   Фасад между мастерской сапожника и прачечной, где мелькали фигуры 
занятых своим делом женщин, был настолько узок, что люди чаще всего 
проходили мимо, даже не подозревая, что там располагается бар. Что 
происходит внутри, тоже было не разглядеть, так как стекла в окнах 
заменяли зеленоватые бутылочные донышки, а над дверью, замаскированной 
темно-красным занавесом, красовался старинной формы фонарь с надписью 
"Бар "Пиквик", исполненной более или менее готическим шрифтом.
   Переступив через порог, Мегрэ внезапно переменился: он стал жестче, 
безличнее, и такая же метаморфоза автоматически произошла с Жанвье.
   Вытянутый в длину бар был пуст. Из-за бутылочных донышек и узости 
фасада помещение казалось темным и лишь кое-где озарялось отблесками 
уличных огней на стенных панелях.
   Навстречу посетителям поднялся мужчина в рубашке с закатанными 
рукавами, сделав при этом такое движение, точно он что-то кладет на 
стойку, за которой сидел, когда дверь отворилась. По всей видимости, 
пользуясь отсутствием посетителей, он подкреплялся сандвичем.
   С еще набитым ртом, он молча смотрел на подходивших к нему, и лицо 
его ничего не выражало. У него были очень черные с синеватым отливом 
волосы, густые брови, придававшие ему упрямый вид, и глубокая, как 
шрам, ямочка на подбородке.
   Мегрэ вроде бы не смотрел на него, но ясно чувствовал, что оба 
узнали друг друга и сталкиваются вот так не впервые. Комиссар медленно 
подошел к одному из высоких табуретов, влез на него, расстегнул пальто 
и сдвинул шляпу на затылок. Жанвье последовал примеру начальника.
   Помолчав, бармен осведомился:
   - Что-нибудь выпьете?
   Мегрэ, поколебавшись, взглянул на Жанвье.
   - Ты как?
   - Как вы.
   - Два перно, если у тебя найдется.
   Альбер налил рюмки, поставил на стойку красного дерева графин воды 
со льдом и снова погрузился в безмолвие; с минуту казалось, что они 
затеяли игру в кто кого перемолчит.
   Первым заговорил комиссар.
   - В котором часу был Лоньон?
   - Я не знал, что его зовут Лоньон. При мне его всегда называли Невезучим.
   - Итак, в котором часу?
   - Наверно, около одиннадцати. Я не посмотрел на часы.
   Куда ты его направил?
   - Никуда.
   - Что ему сказал?
   - Ответил на вопросы.
   Мегрэ брал маслины из стоявшей на стойке салатницы и с 
отсутствующим видом отправлял в рот одну за другой.
   Еще с порога, когда бармен поднялся им навстречу, комиссар узнал в 
нем корсиканца Альбера Фалькони, которого по меньшей мере дважды 
упрятывал в тюрьму по обвинению в незаконной карточной игре и один раз 
за контрабандную торговлю золотом с Бельгией. Потом Фалькони 
заподозрили в убийстве на Монмартре парня из банды марсельцев, но улик 
против него не оказалось, и его отпустили на свободу.
   Лет ему было около тридцати пяти.
   Обе стороны избегали лишних слов. Разговаривали в известном смысле 
профессионалы, и каждая фраза, произносимая ими, была до предела 
насыщена смыслом.
   - Узнал ты малышку, когда во вторник прочел газеты?
   Альбер, ничего не отрицая и не подтверждая, по-прежнему бесстрастно 
смотрел на комиссара.
   - Сколько народу было в твоей лавочке, когда она пришла в 
понедельник вечером?
   Мегрэ разглядывал длинный, как коридор, зал. В Париже немало баров 
вроде этого, и прохожий, случайно заглянув туда, когда они пусты, 
недоумевал бы, за счет чего они существуют. А все дело в том, что у 
них постоянная клиентура, состоящая из лиц примерно одного и того же 
круга, которые регулярно собираются там в определенные часы.
   По утрам заведение Альбера закрыто. Пришел он, вероятно, совсем 
недавно и еще не кончил расставлять бутылки. Напротив, по вечерам все 
табуреты, конечно, заняты и пройти можно только вдоль стены. В глубине 
виднеется лестница, ведущая в подвальный этаж.
   Бармен тоже, казалось, углубился в подсчет табуретов.
   - Почти полно, - выдавил он наконец.
   - Это было между полуночью и часом?
   - Скорее около часа.
   - Раньше ее видел?
   - Нет, впервые.
   Все, без сомнения, повернулись к девушке и с любопытством оглядели 
ее. Если в заведении и бывали женщины, то, безусловно, профессионалки, 
резко отличавшиеся от Луизы. Ее поношенное вечернее платье и накидка 
не по росту не могли не произвести здесь известной сенсации.
   - Как она себя повела?
   Альбер нахмурился, словно припоминая,
   - Села.
   - Где?
   Бармен снова оглядел табуреты.
   - Примерно там же, где вы сейчас. Это было единственное свободное 
место около двери.
   - Что она заказала?
   - Мартини.
   - Когда заказала? Сразу?
   - Нет, когда я спросил, что налить.
   - Дальше.
   - Долго сидела молча.
   - Сумочка у нее была?
   - Да, серебряного цвета. Она положила ее на стойку.
   - Лоньон задал тебе эти же вопросы?
   - В другом порядке.
   - Дальше.
   - Предпочел бы отвечать на вопросы.
   - Она спросила, нет ли у тебя письма для нее?
   Альбер кивнул.
   - Где было письмо?
   Словно в фильме при замедленной съемке, бармен повернулся и указал 
на просвет между двумя бутылочками, не часто, видимо, бывавшими в 
ходу: там лежало несколько писем клиентов.
   - Здесь.
   - Ты его ей вручил?
   - Сперва потребовал удостоверение личности.
   - Почему?
   - Потому что мне так велели.
   - Кто?
   - Тот тип.
   Альбер говорил лишь то, что было необходимо, и в паузах явно пытался 
угадать следующий вопрос.
   - Джимми? 
   - Да.
   - Фамилию знаешь?
   - Нет. Люди в барах редко называют себя по фамилии.
   - Смотря какой бар.
   Альбер пожал плечами, словно давая понять, что это его не задевает.
   - Он говорил по-французски?
   - Для американца сносно.
   - Что это был за тип?
   - Да вы сами лучше меня знаете. Разве нет?
   - Отвечай.
   - У меня сложилось впечатление, что он довольно долго сидел.
   - Маленький, тощий, хилый?
   - Да.
   - Он был здесь в понедельник?
   - Скоро неделя как он уехал из Парижа.
   - А раньше приходил ежедневно?
   Альбер все так же неторопливо кивнул и, поскольку рюмки опустели, 
взялся за бутылку перно.
   - Он проводил здесь почти все время.
   - Где он жил - тебе известно?
   - Вероятно, по соседству в гостинице. В какой - не знаю.
   - Он заранее вручил тебе конверт?
   - Нет. Только велел, если девушка спросит его, передать, в какие 
часы он здесь бывает.
   - В какие же?
   - Днем - после четырех, вечером - допоздна.
   - В котором часу ты закрываешься?
   - Когда как. В два, в три ночи.
   - С тобой он разговаривал?
   - Иногда.
   - О себе?
   - О том о сем.
   - Он признался тебе, что вышел из тюрьмы?
   - Дал понять.
   - Из Синг-Синга?
   - Вроде бы, да. Если Синг-Синг в штате Нью-Йорк на берегу Гудзона, 
значит, оттуда.
   - Он не сообщил, что в конверте?
   - Нет. Сказал только, что это важно. Он торопился домой.
   - Из-за полиции?
   - Из-за дочери. На следующей неделе у нее свадьба в Балтиморе. 
Поэтому он и не мог больше ждать.
   - Описал он девушку, которая придет?
   - Нет. Только наказал проверить, она ли это. Вот я и попросил у нее 
удостоверение личности.
   - Она прочла письмо прямо в баре?
   - Нет, спустилась вниз.
   - Что там находится?
   - Туалеты и телефоны.
   - Думаешь, она пошла туда читать письмо?
   - Предполагаю.
   - Сумочку взяла с собой?
   - Да.
   - Как она выглядела, когда вернулась? 
   - Чуть веселее, чем раньше.
   - В бар она пришла выпивши?
   - Не знаю. Возможно.
   - Что она сделала потом?
   - Уселась на свое место у стойки.
   - Заказала еще мартини?
   - Не она. Другой американец.
   - Какой еще американец?
   - Верзила со шрамом и с ушами, как цветная капуста.
   - Ты его не знаешь?
   - Этого - даже по имени.
   - Когда он начал захаживать к тебе в бар?
   - Примерно когда и Джимми.
   - Они знали друг друга?
   - Джимми его - наверняка нет.
   - А он?
   - По-моему, он следил за Джимми.
   - Он появлялся в одно и то же время?
   - Почти всегда. Приезжал на большом сером драндулете, парковал его 
прямо у двери.
   - Джимми о нем с тобой не говорил?
   - Спросил только, знаю ли я его.
   - Ты ответил "нет"?
   - Конечно. Это, кажется, насторожило Джимми. Позднее он сказал мне, 
что верзила наверняка из ФБР: выясняет, что привело Джимми во Францию, 
и следит за ним.
   - Ты вправду в это веришь?
   - Я давно ни во что не верю.
   - После отъезда Джимми в Штаты другой продолжал приходить?
   - Регулярно.
   - На конверте было проставлено имя?
   - Да. "Луизе Лабуан". И указывалось: "Париж".
   - Клиенты за стойкой могли это прочитать?
   - Исключено.
   - Ты никогда не отходишь от стойки?
   - Когда есть народ. Я ни на кого не полагаюсь.
   - Другой американец заговорил с девушкой?
   - Он попросил разрешения угостить ее.
   - Она согласилась?
   - Посмотрела на меня, словно спрашивала совета. Я сразу понял - 
непривычная.
   - И ты знаком показал ей, чтобы соглашалась?
   - Ничего я ей не показывал. Просто налил два мартини. Потом меня 
позвали, я отошел к другому концу стойки и больше не обращал на них 
внимания.
   - Девушка ушла с американцем?
   - Думаю, да.
   - Они уехали на машине?
   - Я слышал шум мотора.
   - Это все, что ты сказал Лоньону?
   - Нет. Он задал мне другие вопросы.
   - Какие?
   - Например, не звонил ли куда-нибудь второй американец. Я ответил 
"нет". Потом, знаю ли я, где он живет. Я опять сказал "нет". Затем, не 
имею ли я представления, куда он мог уехать.
   Альбер посмотрел на Мегрэ тяжелым взглядом и замолчал.
   - Ну?..
   - Скажу вам точно то же, что Невезучему. Накануне американец 
спросил меня, как лучше всего добраться до Брюсселя. Я посоветовал ему 
выбраться из Парижа через Сен-Дени, взять через Компьен, потом...
   - Это все?
   - Нет. Примерно за час до прихода девчонки он опять заговорил со 
мной о Брюсселе. На этот раз интересовался, какая там лучшая 
гостиница. Я ответил, что всегда останавливаюсь в "Паласе", напротив 
Северного вокзала.
   - В котором часу ты сообщил это Лоньону?
   - Около часа ночи. Разговор у нас с ним был дольше, чем с вами: мне 
приходилось обслуживать клиентов.
   - У тебя есть железнодорожное расписание?
   - Если вы насчет брюссельских поездов, то оно ни к чему. Инспектор 
спустился и позвонил на вокзал больше поездов в ту ночь не было. 
Первый уходил в пять тридцать утра.
   - Он сказал тебе, что поедет на нем?
   - Ему не было нужды мне что-нибудь говорить.
   - Как полагаешь, что он делал до пяти утра?
   - А вы бы что делали?
   Мегрэ размышлял. Теперь перед ним стоял вопрос о двух иностранцах. 
Оба, по всей видимости, жили в этом квартале, и оба открыли для себя 
бар "Пиквик".
   - Считаешь, что Невезучий обошел соседние гостиницы?
   - Расследование ведете вы, верно? Я за Невезучего не в ответе.
   - Жанвье, спустись и позвони в Брюссель. Узнай в "Паласе", не 
появлялся ли там Лоньон. Приехать он должен был около половины 
десятого. Быть может, он до сих пор ждет прибытия американца на машине.
   Пока инспектор отсутствовал, Мегрэ не произнес ни звука; Альбер, 
считая, видимо, разговор законченным, тоже сел и принялся за еду.
   Ко второй рюмке комиссар не притронулся, но маслины в салатнице 
прикончил. Он не сводил глаз с зала, с выстроенных в ряд табуретов, с 
узкой лестницы в глубине и как бы населял эту декорацию людьми, 
которые были здесь в понедельник вечером, когда Луиза Лабуан вошла 
сюда в голубом вечернем платье и бархатной накидке, держа в руке 
серебристую сумочку.
   Лоб Мегрэ прочертила глубокая складка. Два раза он открывал рот, 
собираясь заговорить, и оба раза спохватывался.
   Прошло минут десять с лишним. Бармен успел перекусить, смахнул со 
стола хлебные крошки, выпил чашку кофе. Потом достал сомнительной 
чистоты тряпку и принялся обтирать пыль с бутылок на полках, но тут 
вернулся Жанвье.
   - Он на проводе, шеф. Будете говорить?
   - Бесполезно. Скажи ему, чтобы возвращался. Пораженный Жанвье 
заколебался, спрашивая себя, не ослышался ли он и хорошо ли подумал 
Мегрэ. Но, приученный к дисциплине, все-таки повернулся кругом, отчеканив:
   - Слушаюсь.
   Альбер не вздрогнул, напротив, лицо его посуровело. Машинально 
продолжая перетирать бутылки, он посматривал в зеркало, служившее 
задней стенкой для полок, и наблюдал таким образом за комиссаром, к 
которому стоял спиной.
   Возвратился Жанвье.
   - Он возражал? - спросил Мегрэ.
   - Заговорил о том, что не кончил дела, но тут же осекся, "Коль 
скоро это приказ..."
   Мегрэ слез с табурета, застегнул пальто, поправил шляпу и коротко бросил:
   - Одевайся, Альбер.
   - Что?
   - Я сказал: "Одевайся". Поедешь с нами на Ке дез Орфевр.
   Альбер сделал вид, что не понимает.
   - Я не могу оставить бар.
   - У тебя что, ключа нет?
   - Что вам, собственно, от меня нужно?
   - Я же сказал все, что знал.
   - Прикажешь брать тебя силой?
   - Хорошо, иду. Но...
   Оказавшись один на заднем сиденье малолитражки, он за всю дорогу не 
произнес ни звука и мрачно глядел в пространство с видом человека, 
который ничего не понимает. Жанвье тоже не раскрывал рта. Мегрэ 
безмолвно курил трубку.
   - Вылезай!
   У двери в свой кабинет комиссар пропустил Альбера вперед. Прямо при 
нем осведомился у Жанвье:
   - Который теперь час в Вашингтоне?
   - Должно быть, восемь утра.
   - Пока тебя соединят, пусть даже срочно, будет уже около девяти. 
Вызовешь ФБР. Если Кларк на месте, постарайся, чтобы к телефону 
позвали именно его. Мне надо с ним поговорить.
   Мегрэ неторопливо снял пальто, шляпу и убрал в шкаф.
   - Можешь раздеться. Дело у нас долгое.
   - Вы так и не сказали, за что...
   - Сколько часов ты провел в этом кабинете, когда мы с тобой 
толковали о золотых слитках?
   Альберу не пришлось напрягать память.
   - Четыре.
   - Ты ничего не заметил в понедельничной газете?
   - Фото той девушки...
   - Там было еще другое фото: трое из ваших, отпетые ребята, 
прозванные "стеноломами". Когда они раскололись, было уже три часа 
ночи. А вошли они сюда задолго до этого. За двадцать часов.
   Мегрэ сел на место и принялся перекладывать свои трубки, словно 
выбирая самую вкусную.
   - Ты предпочел закончить через четыре часа. Мне-то лично все равно. 
Нас несколько, мы можем меняться, и спешить нам некуда.
   Он набрал на телефонном диске номер пивной "У Дофины".
   - Говорит Мегрэ. Пришлите, пожалуйста, несколько сандвичей и 
пива... На скольких? - комиссар вспомнил, что Жанвье тоже не 
завтракал. - На двоих... Да, прямо сейчас... Четыре пол-литровых, 
договорились.
   Он раскурил трубку, подошел к окну и с минуту стоял, глядя на 
сутолоку машин и пешеходов на мосту Сен-Мишель.
   За спиной комиссара, стараясь не показать, как дрожат у него руки, 
Альбер с видом человека, взвешивающего "за" и "против", раскуривал сигарету.
   - Что вы хотите знать? - спросил он наконец, все еще колеблясь.
   - Все.
   - Я сказал правду.
   - Нет.
   Мегрэ не оборачивался, не смотрел на него. Со спины комиссар, 
действительно, выглядел как человек, которому остается только ждать, 
покуривая трубку и созерцая уличное движение.
   Альбер опять умолк. Он молчал так долго, что официант из пивной 
успел принести поднос и поставить его на письменный стол.
   Мегрэ распахнул дверь в комнату инспекторов и позвал:
   - Жанвье! Появился Жанвье.
   - Через двадцать минут дадут Вашингтон.
   - Угощайся. Это нам на двоих.
   Мегрэ знаком велел инспектору забрать сандвич и пиво и вернуться в 
соседний кабинет.
   Сам он уселся поудобней и принялся за еду. Роли переменились: 
недавно за стойкой бара "Пиквик" вот так же подкреплялся Альбер.
   Комиссар, казалось, забыл о его присутствии, и можно было побиться 
об заклад, что он весь поглощен сандвичем, который то и дело сдабривал 
глотком пива. Взгляд его блуждал по бумагам, разбросанным на 
письменном столе.
   - Вы что, так уверены в себе? Мегрэ с набитым ртом кивнул.
   - Воображаете, что я вам все возьму и выложу? Комиссар пожал 
плечами, словно говоря: "А мне-то не все ли равно?"
   - Почему вы отозвали Невезучего?
   Мегрэ улыбнулся. Альбер раздавил в руке горящую сигарету, обжег, 
вероятно, пальцы и с бешенством выругался:
   - Дерьмо!
   Слишком возбужденный, чтобы усидеть на месте, он вскочил, подошел к 
окну, прижался лбом к стеклу и в свой черед уставился на уличную 
сутолоку.
   Когда он обернулся, решение было им уже принято, возбуждение 
улеглось, мускулы расслабились. Он без приглашения отхлебнул пива из 
одной кружки, - на подносе оставалось еще две, - утер губы и сел. Это 
была последняя демонстрация - просто так, чтобы сохранить лицо.
   - Как вы догадались? - полюбопытствовал он.
   - А я не догадывался. Я с самого начала знал, - невозмутимо отрезал Мегрэ.

                           ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

   где доказывается, что лестница может играть важную роль, а сумочка 
- еще большую

   Мегрэ несколько раз пыхнул трубкой и молча посмотрел на 
собеседника. Казалось, он выжидает, как актер, который хочет придать 
побольше веса тому, что намерен сказать. Но руководствовался он вовсе 
не комедиантскими побуждениями. Он едва различал лицо бармена. 
Комиссар думал о Луизе Лабуан. Все время, что он молча сидел в баре на 
улице Звезды, а Жанвье бегал
   вниз и звонил, Мегрэ старался видеть только ее, представлял себе, 
как она входит в переполненный бар в своем убогом вечернем платье и 
бархатной накидке, которая совсем ей не идет.
   - Видишь ли, - вымолвил он наконец, - на первый взгляд, твоя 
история убедительна, даже чересчур убедительна, и я поверил бы в нее, 
если бы не знал девушку.
   - Вы были с ней знакомы? - невольно вырвалось у изумленного 
Альбера.
   - В конце концов я познакомился с ней достаточно близко. Даже 
сейчас, говоря с Альбером, Мегрэ рисовал себе Луизу: вот она прячется 
под кровать у м-ль Поре, вот спорит с Жаниной в их квартире на улице 
Понтье. Он следовал за нею в жалкую меблирашку на улицу Абукир и в 
магазин на бульваре Маджента, где она торговала с лотка на улице.
   Он мог бы повторить любую фразу о ней, которую ему сказали 
привратница или вдова Кремье.
   Он видел, как она входит к "Максиму", как, месяц спустя, 
пробирается в "Ромео" вместе со свадебными гостями.
   - Во-первых, она, вероятней всего, не села бы к стойке...
   Потому что чувствовала: она не на своем месте, все смотрят на нее и 
с первого взгляда замечают, что платье на ней с чужого плеча.
   - Но даже сев к стойке, она не заказала бы мартини. Твоя ошибка в 
том, что ты думал о ней, как об обычной клиентке. Вот почему, когда я 
спросил, что она пила, у тебя машинально вырвалось: "Мартини".
   - Она ничего не пила, - сознался Альбер.
   - Не спускалась она и в подвал читать письмо. Как обычно бывает в 
барах, рассчитанных на постоянную публику, а твой именно таков, над 
лестницей нет никакой надписи. Но если б и была, сомневаюсь, чтобы эта 
девушка решилась пройти за спинами двух десятков мужчин, которые, без 
сомнения, почти все были сильно навеселе.
   Наконец, газеты опубликовали не все результаты вскрытия. Они 
сообщили, что в желудке содержался алкоголь, не уточнив, что речь шла 
о роме. А мартини делают из джина и вермута.
   Мегрэ не торжествовал - может быть, потому, что по-прежнему думал о 
Луизе. Говорил он вполголоса, словно сам с собой.
   - Ты вправду передал ей это письмо?
   - Я передал ей не письмо.
   - Ты хочешь сказать - только конверт?
   - Да..
   - В который была вложена чистая бумага?
   - Да.
   - Когда ты вскрыл письмо?
   - Когда убедился, что Джимми улетел в Штаты.
   - Ты установил за ним слежку до самого Орли?
   - Да.
   - Зачем? Ты ведь еще не знал, в чем дело.
   - Если человек выходит из тюрьмы и тут же берет на себя труд 
пересечь океан, чтобы передать письмо девчонке, значит, тут пахнет 
чем-то серьезным.
   - Письмо сохранил?
   - Уничтожил.
   Мегрэ поверил - он не сомневался, что больше Альбер не станет 
врать.
   - Что было в письме?
   - Примерно следующее:
   "До сих пор я, наверно, мало заботился о тебе, но когда-нибудь ты 
убедишься, что для тебя так было лучше. Что бы тебе ни говорили, не 
суди меня слишком строго. Каждый выбирает свою дорогу, и часто в таком 
возрасте, когда еще ничего в жизни не понимает, а уж потом поздно что-
либо менять.
   Можешь положиться на человека, который передаст тебе это письмо. 
Когда ты его получишь, я уже умру. Не огорчайся: я в таком возрасте, 
когда пора уходить.
   Я утешаюсь мыслью, что отныне ты защищена от нужды. Как только 
сможешь, получи паспорт и поезжай в Соединенные Штаты, в Бруклин. Это 
один из пригородов Нью-Йорка, как тебе, наверно, рассказывали в школе. 
По прилагаемому адресу найдешь мелкого польского портного по 
фамилии..."
   Альбер запнулся. Мегрэ знаком велел ему продолжать.
   - Никак не припомню имя.
   - Припомнишь.
   - Ладно.
   "...по фамилии Лукашек. Покажешь ему паспорт, и он вручит тебе 
известную сумму в банковских билетах..."
   - Все?
   - Было еще несколько сентиментальных фраз, но я их забыл.
   - Но адрес не забыл?
   - Нет. Тридцать седьмая улица, дом тысяча двести четырнадцать.
   - Кого взял в долю?
   Альбера вновь подмывало замолчать, но Мегрэ не сводил с него 
тяжелого взгляда, и он сдался.
   - Я показал письмо одному дружку.
   - Кому?
   - Бьянки.
   - Он все еще с Большой Жанной?
   Этого субъекта, предполагаемого главаря банды корсиканцев, Мегрэ 
арестовывал по меньшей мере раз десять, но только однажды сумел 
довести его до тюрьмы. Дали ему, правда, пять лет.
   Комиссар поднялся и распахнул дверь в соседнюю комнату.
   - Торранс на месте? За Торрансом сходили.
   - Возьмешь с собой несколько человек. Проверь, по-прежнему ли 
Большая Жанна живет на улице Лепик. Вполне возможно, застанешь там 
Бьянки. Если его нет, выжми из нее, где его найти. Будь осторожен: он 
способен оказать сопротивление.
   Альбер бесстрастно слушал.
   - Дальше.
   - Что вы еще хотите?
   - Бьянки не мог послать кого угодно в Штаты к Лукашеку за 
припрятанным. Он сообразил, что поляк получил инструкции и потребует у 
девушки удостоверение личности.
   Это было настолько очевидно, что Мегрэ не стал добиваться ответа.
   - Итак, вы выждали, пока она сама придет в "Пиквик"?
   - Мы не собирались убивать.
   К изумлению Альбера, комиссар согласился?
   - Не сомневаюсь.
   Тут действовали профессионалы, а они не любят ненужного риска. От 
девушки им требовалось одно - удостоверение личности. Завладей им, они 
раздобыли бы заграничный паспорт для какой-нибудь сообщницы, которая 
подменит собой Луизу Лабуан.
   Бьянки находился в баре?
   - Да.
   - Она ушла не вскрыв конверт?
   - Да.
   - Машина вашего главаря стояла у дверей?
   - За баранкой сидел Наколка... Валяйте дальше - все равно ведь 
дожмете.
   - Они двинулись вслед за ней?
   - Меня с ними не было. Я знаю только то, что мне потом рассказали. 
Наколку в Париже не ищите - бесполезно. После того, что случилось, он 
скис и слинял.
   - В Марсель?
   - Вероятно.
   - Я полагаю, они собирались отнять у нее сумочку?
   - Да. Обогнали ее. Когда машина поравнялась с ней, Бьянки выскочил 
на тротуар. Улица была пустынна. Он рванул сумочку, не зная, что у той 
вместо ручки цепочка, намотавшаяся на запястье. Девчонка упала на 
колени. Видя, что она вот-вот закричит, он ударил ее по лицу. Тут она, 
похоже, вцепилась в него, пытаясь позвать на помощь. Тогда он выхватил 
из кармана дубинку и прикончил ее.
   - Историю с другим американцем ты выдумал, чтобы отделаться от 
Лоньона?
   - А как бы вы поступили на моем месте? Невезучий сразу клюнул.
   Тем не менее инспектор почти до конца шел впереди уголовной 
полиции. Вникни он поглубже в психику девушки, он добился бы наконец 
триумфа, которого ждал так долго, что уже перестал верить в него.
   О чем думает он сейчас, возвращаясь поездом из Брюсселя? Наверно, 
клянет свое невезение и еще сильнее, чем раньше, убежден, что все 
вокруг в заговоре против него. Технически он не совершил ни одной 
ошибки: в полицейских школах не учат ведь, как влезть в шкуру девушки, 
воспитанной в Ницце полусумасшедшей матерью.
   Долгие годы Луиза безуспешно искала свое место в жизни. Затерянная 
в мире, которого не понимала, она отчаянно прилепилась к первой 
встречной, а та в конце концов бросила ее на произвол судьбы.
   Оставшись одна, Луиза Лабуан вступила в последнюю схватку с 
враждебным миром, механику которого так тщетно пыталась постичь.
   Об отце она, разумеется, ничего не знала. Еще ребенком уже 
спрашивала себя, почему они с матерью не такие, как все, и живут 
иначе, чем их соседки.
   Она изо всех сил пыталась приспособиться. Сбежала. Читала 
объявления о найме. Но там, где Жанина Арменье без труда находила 
работу, Луизу неизменно выставляли за дверь.
   А может быть, она, как Лоньон, убедила себя, что против нее 
составилось нечто вроде заговора?
   Чем же она так отличалась от прочих? За что все несчастья валились 
именно на нее?
   Смерть ее - и та в своем роде ирония судьбы. Не намотайся цепочка 
ей на запястье, Бьянки ограничился бы тем, что вырвал сумочку, и 
машина на полном газу умчала бы его.
   Но и тогда, расскажи Луиза свою историю в полиции, кто бы ей 
поверил?
   - Зачем они отвезли тело на площадь Вентимиль?
   - Во-первых, не могли же они оставить его по соседству с моим 
баром. Во-вторых, Монмартр - более подходящий район для девушки в 
таком наряде. Вот они и выбрали там первое же безлюдное место.
   - Они уже послали кого-нибудь в американское консульство?
   - Разумеется, нет. Выжидают.
   - Инспектор Кларк на проводе, шеф.
   - Переключи на мой кабинет.
   Дело сводилось к простой проверке, и задать несколько вопросов 
ФБР Мегрэ хотелось скорее просто из любопытства.
   Как всегда, разговор с Кларком шел то на плохом английском языке 
Мегрэ, то на скверном французском американца: каждый из кожи лез, 
изъясняясь на языке собеседника,
   Прежде чем Кларк понял, о чем речь, Мегрэ пришлось перебрать все 
фамилии Юлиуса Ван Крама, он же Лемке, он же Стиб, он же Циглер, 
Марек, Шпанглер, Донли...
   Под последней фамилией его и похоронили месяц назад в 
исправительной тюрьме Синг-Синг, где он отбывал восемь лет за 
мошенничество.
   - Деньги, припрятанные им, нашли? 
   - Только небольшую часть.
   - Крупная сумма?
   - Порядка ста тысяч долларов.
   - Его сообщника звали Джимми?
   - Джимми О'Мэлли. Он получил всего три года и освобожден два месяца 
назад.
   - Он приезжал во Францию.
   - Мне казалось, дочь его собирается замуж.
   - На свадьбу он и уехал обратно. Деньги в Бруклине у польского 
портного по фамилии Лукашек. - Несмотря ни на что, в голосе Мегрэ 
прозвучала торжествующая нотка. - Поляк, который, может быть, и не 
знает, что ему дали на сохранение, должен вручить пакет девушке по 
имени Луиза Лабуан.
   - Она приедет?
   - К несчастью, нет. - Мегрэ прикусил язык, но было поздно: слово 
вылетело. Поэтому он поспешил добавить:
   - Умерла на этой неделе в Париже.
   Он обменялся любезностями и даже шутками с Кларком: они не виделись 
несколько лет. Потом повесил трубку и вроде бы даже удивился, увидев, 
что Альбер по-прежнему сидит перед ним и дымит сигаретой.
   Агенты ФБР почти наверняка разыщут доллары и вернут их по 
принадлежности - какому-нибудь банкиру или страховой компании: не 
исключено ведь, что банкир застраховался от воровства. Портняжка 
отсидит. Джимми О'Мэлли угодит, вероятнее всего, не на свадьбу в 
Балтиморе, а в Синг-Синг за то, что взял на себя подобное поручение.
   Судьба Луизы зависела от пустяка - от цепочки, намотавшейся на 
запястье. Дай м-ль Ирен с улицы Дуэ сумочку другой формы девушке, 
пришедшей к ней однажды за вечерним туалетом напрокат...
   Загляни Луиза вовремя на улицу Понтье и будь письмо передано прямо 
ей в руки...
   Поехала бы она в Америку или нет?
   Что сделала бы со ста тысячами долларов? Мегрэ допил пиво. Оно уже 
стало теплым. Он выбил трубку о подметку - не в пепельницу, а в 
ведерко с углем.
   - Зайди, Жанвье.
   Он указал ему на Альбера, который сразу смекнул, что последует 
дальше: у бармена уже был опыт.
   - Забери его к себе, запротоколируй показания, дай расписаться и 
отправь в предварилку. Следователю Комельё я позвоню.
   Дальше пойдет обычная рутина, не интересная для Мегрэ. Когда Альбер 
уже переступил порог, комиссар вернул его.
   - Я забыл про три перно.
   - Это за счет заведения.
   - Ни в коем случае!
   Он протянул Альберу деньги и, как сделал бы в баре на улице Звезды, 
добавил:
   - Сдачи не надо.
   И, словно все еще находясь у себя за стойкой, бармен машинально 
ответил:
   - Благодарю вас.

-------------------------------------------------------------------------

   84.4Fr-44 С 371

   Перевели с французского Э. Шрайбер, Ю. Корнеев
   Художник Э. Гаркевич
   
          Сименон Ж.
   С 371  Донесение жандарма; Поезд; Мегрэ и незнакомка: Романы / Пер. 
          с фр. Э. Шрайбер, Ю. Корнеев; Послесл. Э. Шрайбер. - Рига: 
          Авотс, 1991 - 352 с.

   В сборнике романов популярного французского писателя читатель вновь 
встретится с неутомимым комиссаром Мегрэ, действующим в различных 
слоях общества, В книге представлены журнальные варианты романов, 
каждый из которых - предельно драматическая исповедь, где любой 
человек может найти что-то и от своей судьбы.
      4703000000-197
    C -------------- 91
      М803(П)- 91
   
   ISBN 5-401-00679-9
   
   84.4 Fr-44
   
   (c)Послесловие, Э. Шрайбер, 1991 
   (c)Перевод      Ю. Корнеев, 1991 
                   Э. Шрайбер, 1991
   

                         ИБ №2696
                      Жорож Сименон

   ДОНЕСЕНИЕ ЖАНДАРМА. ПОЕЗД. МЕГРЭ И НЕЗНАКОМКА.
   
   Редактор Е. Коссе
   Художественный редактор И. Крепиц
   Технический редактор К. Козаченко
   Корректор Ж. Голубева

   Подписано в печать 09. 04. 91. Лицензия № 000024. Формат 
84Х108 1/32. 19,61 уч.-изд. л. Тираж 120 000 экз. Заказ № 980. 
Цена 5 руб. Издательство "Авотс", 226050 Рига, бульвар Аспазияс, 24. 
Отпечатано в типографии "Рота", 226011 Рига, ул. Блауманя, 38/40.